Лео Мале - Солнце встает из-за Лувра Страница 27

Она не отвечала. Я отпустил ее и отошел на шаг.

– Тогда идите за ним,– сказал я в полный голос,– я хочу сказать ему пару слов.

– А я уже здесь, месье,– раздался распутный, картавый и липкий голос,– обернитесь немножко, пожалуйста.

Я подчинился, и первое, что я увидел, был пистолет крупного калибра, украшенный глушителем и направленный прямо мне в живот.

Но он со своей стороны увидел ту же самую картину, будто смотрелся в зеркало, только за тем исключением, что у меня была не такая гнусная рожа. Я не какой-нибудь тюлень, и времени на выполнение его команды мне хватило, чтобы вытащить свой компостер, который дырки в нем еще не пробил, но соответствующее впечатление произвел.

– Мы на равных,– с улыбкой сказал я,– хватит изображать клоунов, давайте спрячем наши цацки.

– За мою цацку я еще подержусь,– отпарировал он.

Помятым не был только костюм, хотя это и казалось странным, ведь дом Изабеллы Баварской не отличался современным комфортом. Но Латюи, видно, знал, как важно иметь приличный вид, и позаботился о своей одежде. А в остальном, у него была помятая рожа, сморщенный нос, несвежие глаза и морщинистые губы. Архитипичный шпаненок, бледная поганка, из которой мерзость сочится отовсюду, злостный хулиган, каким его представляют себе те, кто таковых никогда в жизни не встречал. Я, правда, к таким гражданам не отношусь, поскольку коллекционирую редких животных.

– Чувствуй себя свободно,– сказал я,– но ты все-таки идиот. Мы не станем-таки здесь шмалять друг в друга, а? Для такого надо уж совсем сбрендить…

И сунул свою пушку в карман.

– Я пришел поговорить, Латюи. Сесть можно? Боюсь, беседа будет долгой.

Мы сели все трое. Небольшая дружеская встреча. Одетта нервно поламывала пальцы.

– А как вы узнали, что я здесь, месье? – спросил Латюи со своим раздражающим «выканьем».

– Я занялся сложением. Время от времени я делаюсь счетоводом. Когда понял, что смерть Баду заставила тебя покинуть убежище, то сказал себе, что вскоре ты будешь готов. А поскольку этого не произошло, я подумал, что ты нашел себе другую хорошую берлогу. Это не могло быть ни у твоих корешей, ни в какой-нибудь заштатной гостинице, потому что таких мест ты, видимо, опасался. И тут вдруг Марёй застает Одетту прямо в тот момент, когда она ему изменяет с типом хулиганского вида. Я тут же подумал о тюрьме Фреси. Почему? Да потому, что часть товаров, которыми торгует Марёй, изготавливается именно арестантами этой тюрьмы. Даже могу сказать тебе одну интересную вещь, Латюи. Марёй, который то и дело посещает Фреон, чтобы поставить материал и забрать готовую продукцию, достаточно насмотрелся на тамошних арестантов. Возможно, он даже видел тебя там, а потом вспомнил. Ладно. Как я тебе уже сказал, тюрьма Фреси не выходила у меня из головы, и я подумал: а что если Латюи и есть тот самый тип хулиганского вида, которого застукали у Одетты Ларшо? И если это он, вот оно,– новое логово.

– Ну, а дальше?

– Я пришел сюда проверить свою теорию, и она оказалась правильной.

– Ловко,– заметил он.

– Как всегда.

– И что вы рассказывали девчонке, месье?

– Историю любви. Ее любви. Ты тоже хочешь послушать?

– Пжалста, мсье.

Я повторил все, что сказал Одетте, кроме нескольких последних фраз. Когда я кончил, он пожал плечами.

– Ладно. Ну и что? Вы хотели со мной поговорить, месье?

– Да заткнись ты со своими «мсье»! Если будешь продолжать, я стану называть тебя «мадемуазель».

– Называйте, как хотите, мне начхать. Итак, что вы имеете мне сказать?

Уже без «мсье». Прогресс налицо.

– А вот следующее: что ты собираешься делать? Все время оставаться здесь? Ты не сможешь. А если бы даже и смог, то чем это отличается от кутузки?

– А вы знаете другой выход, месье?

– Тебе понадобится хорошая пачка бабок, чтобы отвалить отсюда, подальше от легавых, которые тебя разыскивают по поводу убийства Кабироля, не забывай этого.

Он пожал плечами.

– Чушь собачья.

– Это ты занимаешься черт знает чем. Не смог хорошенько подумать, запсиховал, завалил дело…

– А о чем думать? Да гори оно все! Тот самый хмырь, которого я видел два или три раза у Кабироля… теперь я могу уже признаться – Кабироль меня приютил сразу после моего побега. А тот хмырь, как застукал меня там, сразу стал говорить о легавых…

– И ты его пришил.

– Пардон, месье. Мы с ним только подрались, и он упал. Просто несчастный случай!

– Как бы не так! У меня такое впечатление, что к этому несчастному случаю ты ему еще добавил.

– Думайте, что хотите. Мне начхать. А что касается дела, то я совсем не вижу, какое дело я завалил?

– Он искал клад. И этот клад существует. Легавые в него не верят. Никто в него не верит. Они верят в летающие тарелки, в марсиан с лазерами. Но они слишком серьезны, чтобы поверить в клад, который зарыли в землю богачи триста лет тому назад.

– А вы в это верите, месье?

– Еще как! И потому, что я уже давно интересуюсь этим вопросом. Но я не могу работать один. И я сказал себе: если этот Латюи прячется там, где я предполагаю, надо его найти и поспрошать кое о чем. Вот я и пришел, чтобы тебя спросить.

– О чем?

– Ты знал Кабироля. Знал Баду. Возможно, слышал их разговоры. С другой стороны, ты видел, как Баду проник в старый дворец королевы Изабеллы. Он должен был направиться в какое-то определенное место в этих развалинах.

– Я ничего не могу вам сказать, месье. Кабироль никогда ничего мне не говорил, и ни фига я об этом не знаю. А кроме всего прочего, ваша история пахнет подвохом.

– Как хочешь. Если бы я знал заранее, предложил бы тебе поездку на Марс, и ты скорее согласился бы. Ты похож на такого.

– Нет. Я просто похож на такого, кто не ловится на всякую лажу.

– Ты настоящая шестерка. Ладно, это все, что я хотел тебе сказать. Заседание окончено.

Я встал. Одетта осталась сидеть, но Латюи последовал моему примеру, все еще с пистолетом в руке.

– Однако подумай обо всем, Латюи. Сейчас я говорю не о кладе, а о твоем будущем. Ты должен был бы подыскать себе другую хату, в общем, сменить обстановку. В течение недели, скажем. А затем у меня может появиться потребность рассказать кое-что моему приятелю Флоримону Фару из Криминальной Полиции, невзирая на все мое уважение к мадам Жакье и мадемуазель Ларшо. Да! И не забудь при этом господина Марёй тоже. С того самого дня он носит твой образ в своем сердце и, если ему придет в голову, что он встречал тебя в тюряге…

Он скривил свои сморщенные губы, которые уже никогда не разгладятся.

– Ладно, легавый. Я учту все это.

– Ты забыл сказать «мсье».

– Сойдет и так.

– Мадемуазель Ларшо, разрешите откланяться.

Не говоря ни слова, шатаясь от усталости, она встала и открыла мне дверь. Я вышел, пятясь задом, и закрыл ее за собой. Она проводила меня до лестницы.

– Все обойдется,– сказал я, подмигнув ей на прощание.

Она не произнесла ни слова. Я не спеша спустился по импозантной лестнице с великолепными перилами, спокойно пересек двор и, наконец, очутился на улице, в самом сердце квартала, где исторические воспоминания говорят нам о том, что когда-то здешние обитатели, пробираясь из улочки в улочку, носили под кафтаном стальную кольчугу. Осторожные были люди.

Пройдя не спеша пустынные в этот ночной час улицы Эльзевир и Барбетт, я вышел на улицу Вьей-дю-Тампль, и здесь у меня появилась почти полная уверенность, что за мной следует на приличном расстоянии какая-то тень. А когда я остановился перед Башней Изабеллы, то краем глаза уловил, как уже ставшая знакомой тень нырнула в ближайшую нишу и затаилась там.

Я не знаю, какая служба – городская, провинциальная или национальная – отвечает за состояние засова, запирающего маленькую дверь, но со дня смерти Баду он не был заменен. Вопрос бюджетных ассигнований, по всей вероятности. Обыкновенный деревянный клин держал дверь в закрытом состоянии.

В квартале царил привычный покой. По улицам проезжало немало машин, но прохожие попадались редко. Как только в поле зрения не оказалось ни одного, я проник в руины. Освещая себе путь электрическим фонариком, прошел быстро, как только возможно, в самый дальний угол и остановился там, прислонившись к стенке. Прошло несколько минут, проехала одна автомашина, потом шумный мотоцикл. Я внимательно следил за дверью. Увидел, как она открылась, в слабо освещенном прямоугольнике проема вырисовалась фигура человека, дверь опять закрылась, и больше ничего.

– Я здесь, Латюи,– сказал я.

Он тяжело вздохнул.

– Это вы, Бюрма?

– Да, мсье. Ты, наконец, понял, что я хотел с тобой поговорить не в присутствии этой дуры.

Ему не понравилось слово «дура» или еще что-нибудь? Во всяком случае, он сделал то, чего я не ожидал. Сухой, короткий звук. Не громче того, который получается, если раздавить ударом ладони бумажный пакет, наполненный воздухом. Короткое пламя вырвалось из пистолетного ствола вместе с предназначенной для меня пулей. Со стены посыпались осколки, и запах пыли смешался с запахом кордита. К своему счастью, я заблаговременно и без шума переместился на другое место. Я выстрелил, в свою очередь, и это было законной самозащитой. Раздался глухой стон, затем шум, будто что-то обвалилось. Я в него попал, и падение завершило дело. Как с Баду. Но если бы Латюи умер не сразу, я не смог бы его добить.