Анджей Збых - Слишком много клоунов Страница 28

В лифте их видит дворничиха, которая замечает необычные ботинки и тем самым первая подтверждает наше предположение, что в тот вечер у Сельчика кто-то был. Наверное, он всыпал снотворное уже в первую рюмку. Не забывай, что времени у него не так много, а он должен усыпить француза, поменяться с ним одеждой, отдать ключи Махулевичу, либо положить их в условленное место, подогнать машину к дому Иоланты и вернуться в гостиницу под видом Жана Ромбе. Будучи педантом, он на всякий случай устраивает алиби французу: симулирует приступ и держит возле себя врача до того времени, когда, согласно его плану, с Ромбе будет покончено. Не забудь, какую роль здесь играет фактор времени. Иоланта должна прибыть именно в тот момент, когда будет выброшено тело, поскольку только тогда никто даже на минуту не усомнится в личности покойника. Все устраивается так, что и не подкопаешься.

— Нет, не совсем. Ведь Сельчик не предвидел, что Бабуля пожалеет часы, которые могут разбиться.

— Он не мог этого предвидеть, и мне показалось подозрительным, что в доме такого педантичного человека, каким был Сельчик, нет ни одних часов. В конечном счете они привели меня к Бабуле.

— А шахматы? — спросил Беджицкий.

— Проверим его багаж, очевидно, они там. У каждого человека есть какая-нибудь вещь, с которой он не хочет расставаться… Но идем дальше. Следующим утром Сельчик, уже как мосье Ромбе, уезжает в Варшаву. Ему нужно переждать десять дней. Во-первых, у него в кармане обратный билет в Париж, во-вторых, он не должен привлекать к себе внимания. Если кузен приехал на десять дней, значит, он должен прожить здесь десять дней. Но на вокзале Сельчик неожиданно встречает Козловского, у которого, очевидно, вытягивается лицо, так как в утренней газете напечатано о самоубийстве ревизора ГТИ. В довершение всего Козловский причастен к преступлению, поскольку украл для Махулевича ключи от квартиры, соседствующей с квартирой самоубийцы. Реакция Сельчика мгновенна: он сталкивает Козловского под колеса приближающегося паровоза. Сельчик не знает, что парню повезло и он получил только легкие ушибы, не знает, что этот случай наведет нас в конце концов на верный след. Впрочем, он этого не боится.

— Не боится? — удивился Беджицкий.

— Совершенство его плана основано на том, что Сельчик неплохой шахматист и умеет предугадывать действия противника на несколько ходов вперед. Его противником был я, значит, он ставил себя на мое место. И тут выплывает история с клоунами.

— Я именно об этом и хотел тебя спросить. Зачем он оставил у себя клоуна, который должен был рано или поздно навести милицию на след.

— Он решил откупиться от меня своей бандой. У Сельчика была тройная система подстраховки. Сначала он подсунул мне самоубийство. Если я проглочу этот кусок — все в порядке, и мосье Ромбе может спокойно уехать. Помни, что он должен переждать десять дней и, следовательно, в течение этого времени чем-то занять меня. Ну а если версия самоубийства покажется мне неправдоподобной? Сельчик понимал, что все предусмотреть невозможно. И действительно. Отсутствие часов и бритье перед самоубийством не понравились мне с самого начала. Предвидя это, Сельчик подкинул мне клоуна, как второй охранительный барьер. Показания Иоланты, что в последнее время он был сам не свой, неожиданный визит Броката, объяснявшего сразу механизм действия шантажистов, — скорее всего к этому визиту его принудил телефонный звонок Иоланты, угрожавшей чем-нибудь ювелиру, — плюс показания самого Сельчика, уже как Ромбе, должны были убедить меня, что магистр экономики стал жертвой шантажа. Этому служило и организованное им в «Спутнике» свидание Иоланты и Баси Кральской с Махулевичем и Козловским, встреча, которая, естественно, не могла ускользнуть от нашего внимания. Сельчик хотел навести нас на след Махулевича, которому предварительно подбросил известный нам список «покупателей» тряпичных клоунов, чтобы мы, избави боже, не имели никаких сомнений насчет причастности Махулевича к банде. Однако, если бы нам и этого показалось мало, Сельчик приготовил более солидную приманку — самого главаря шайки. Он знал, что лучше всех на эту роль подходит Ровак. Именно поэтому во время нашей встречи в гостинице «Европейская» мосье Ромбе как бы невзначай вспомнил о коллеге Сельчика — «шахматисте»; именно поэтому Иоланта упомянула в разговоре со мной о платочке в нагрудном кармане. Наконец, с этой же целью она отвезла незадачливого ухажера на двадцатый километр Варшавского шоссе. К счастью, у Ровака были тесные ботинки. И вот тогда я вспомнил, что у человека, лежавшего на бетонных плитах двора на Солдатской улице, была довольно маленькая ступня и один ботинок соскочил с ноги при падении. Вспомнил я и Ромбе в «Европейской», встретившего нас, как ты помнишь, в одних носках. И потом большие домашние туфли в комнате Иоланты Каштель. У Сельчика была большая ступня. И еще такая мелочь: Сельчик не курил, вообще не переносил табачного дыма. Помнишь, когда Ромбе подавился дымом и вынужден был открыть окно? Этот факт я тогда не мог ни к чему прицепить. Потом, траурная ленточка на фотографии. У них все было предусмотрено. Иоланта каждую минуту могла ждать моего визита и подготовилась к тому, чтобы убедить меня, что человек на фотографии и есть Сельчик. Риск здесь был небольшой, поскольку фотографии в отделе кадров ГТИ и в дипломе Сельчика насчитывали добрый десяток лет. Но чрезмерная педантичность меня раздражает, и, оказывается, не напрасно. — Ольшак посмотрел на часы. — Ну мне пора. У тебя еще есть вопросы?

— Да, — хитро улыбнулся Беджицкий. — Эта девушка, о которой ты говорил, Кральская, или как ее там…

— Время — чудесный исцелитель. Хочу надеяться, что она встретит человека более интересного, чем ее муж, и у них будут дети. Лучше всего — близнецы.

Примечания

1

Польское бюро путешествий.