Сара Парецки - Ожоги Страница 28

Он внимательно оглядел меня, решил, что я не представляю особой опасности, и пригласил войти. Как только он закрыл за собой дверь и задвинул одну из пяти задвижек, я пожалела о том, что не осталась на улице. Тошнотворный запах — смесь пота, немытой посуды и застарелой грязи — пропитал, казалось, даже стены и мебель. Как можно здесь вообще существовать!

В гостиной, куда он меня привел, царили полумрак и сырость. Сослепу я налетела на какой-то низенький столик, а подавшись назад, сильно ушибла ногу о какой-то металлический предмет непонятного назначения. Как я ни сдерживалась, с губ сорвалось ругательство.

— Осторожнее, барышня, осторожнее, это все вещи Фанни, я бы хотел, чтобы они остались в целости и сохранности.

— Да, сэр, — скромно пробормотала я и остановилась, ожидая, когда он кончит возиться с лампой. Когда массивная с бахромой лампа наконец ожила, я увидела, что споткнулась о железную каминную решетку, лежащую в самой середине комнаты. Конечно, идеальное место для нее, поскольку камина вообще не было… Очень осторожно, минуя все острые углы, я добралась до кресла и пристроилась на самом его уголке — и все же мой зад сразу провалился в мягкую пыльную обивку. Мистер Селигман сел рядом на кушетку. Между нами висела пустая клетка для птиц.

— Итак, что еще вы хотите, барышня?

При всем том, что он был в состоянии депрессии, да и слышал неважно, голова у него работала вполне хорошо. Когда он ухватил суть моих замечаний, его впалые щеки покраснели.

— Значит, моя страховая компания думает, что я сжег свою собственную гостиницу, так? За что я плачу налоги? Я плачу налоги — полиция мне не помогает; я плачу страховку — а моя страховая компания только оскорбляет меня за это.

— Мистер Селигман, вы ведь уроженец Чикаго, да? Живете здесь всю жизнь? Я тоже. Мы оба с вами прекрасно знаем, что здесь каждый день люди жгут свою собственность только для того, чтобы получить страховку. Я счастлива, что вы не из их числа, но нельзя и компанию винить за то, что она хочет в этом убедиться.

Краска сошла с его лица, но он продолжал бормотать что-то о грабителях, которые берут ваши деньги, ничего не давая взамен. Когда он успокоился, я стала задавать вопросы, сначала обычные, например, где он был ночью во время пожара — дома, в постели, конечно, он ведь не донжуан какой-нибудь, чтобы рыскать ночами по городу.

— Как вы думаете, кому могло понадобиться сжечь «Копья Индианы»?

Он вскинул вверх руки:

— О чем вы говорите! Кому могло понадобиться это старье?! Она даже для меня уже… Вы платите налоги, потом еще страховку, потом еще за коммунальные услуги, а когда соберете арендную плату, оказывается, нечем заплатить за окраску дома. И проводка уже старая, давно надо бы заменить, но я не могу себе этого позволить. Уж вы мне поверьте, барышня.

— А почему вы просто не снесли гостиницу, если она вам так дорого обходится?

— Ну вот, и вы туда же! Думаете только о деньгах, а не о человеческих сердцах. Люди приходят ко мне чуть не каждый день и думают: я такой глупый старик, что продам им свое сердце и позволю растоптать его. Вот и вы тоже…

Он медленно качал головой, пораженный вероломством молодого поколения.

— Это был мой самый первый дом. Знаете, сколько времени я собирал на него деньги? Это было во время Великой депрессии. Да нет, вам не понять. Я годы работал на грузовике, откладывал буквально каждый цент, а когда мы с Фанни поженились, все пошло на «Копья Индианы». — Он закрыл глаза и, казалось, говорил сам с собой. Его хриплый голос стал таким тихим, что мне пришлось наклониться к нему. — Вы бы ее видели в те времена — прекрасная была гостиница! По утрам туда подавали воду, и даже кухни казались мне замечательными — я вырос в двух комнатах, восемь человек в двух комнатах, воду носили вручную. Когда владельцы обанкротились — в те дни это случалось чуть ни с каждым, — я наскреб денег и купил ее. — Он помолчал. — Потом началась война, город наводнили цветные, и мы с Фанни перебрались сюда. У нас уже и дети пошли, мы все равно не могли оставаться в гостинице: надо было растить детей. Но я так и не смог продать «Копья Индианы», сколько мне ни предлагали. Слава Богу, с этим теперь покончено.

Из уважения к его воспоминаниям я немного помолчала. Оглядела комнату. На низком столике рядом с моим креслом стояла фотография, явно сделанная в фотоателье, — торжественного вида молодой человек и девушка в свадебном наряде с застенчивой улыбкой на милом лице.

— Это мы с Фанни, — сказал Селигман, заметив мой взгляд. — Трудно поверить, правда?

Очень осторожно и ненастойчиво я задала несколько рутинных вопросов: кто на него работал, кто наследует его дело, кто мог бы выиграть от пожара, что ему известно о ночном стороже в «Копьях Индианы». Он отвечал довольно охотно, но ни о ком из наследников или подчиненных не сказал худого слова.

— Вы знаете, мне и оставить-то им почти нечего. Когда начинаешь жизнь, думаешь, что закончишь ее богачом, а тут — семь старых гостиниц, и все. Может, кто-нибудь и мог бы Поджечь «Копья Индианы», если бы за это хорошо заплатили. Я-то не очень хорошо плачу своим людям, но вы взгляните на меня, вы посмотрите, как я живу. В конце концов, я же не Дональд Трамп. Плачу, сколько могу.

Я записала имена и адреса его детей, а список сотрудников — так он сказал — можно будет взять у Риты. Он проводил меня до двери и все повторял и повторял, как он платит налоги и ничего за это не получает. Но служащим-то своим он платил, неужто они могли ему так отплатить?

Спускаясь по ступеням крыльца, я слышала лязг запираемых засовов и задвижек.

Глава 19

НЕОЖИДАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Больше откладывать было нельзя. Я села за руль, расправила плечи и, невзирая на час пик, двинулась на юг, к клинике Майкла Риза — к Церлине Рамсей.

Она была в той же четырнадцатой палате, только одна койка на этот раз пустовала, а на других лежали незнакомые мне женщины.

Они едва взглянули на меня и отвернулись к экранам — шло «Колесо фортуны».

Увидев меня, Церлина резко отвернулась. Стоя в ногах ее постели, я колебалась: обидеться, повернуться и уйти было бы куда легче, чем разговаривать с ней сейчас о погибшей дочери. «Тот, кто не доводит дело до конца, никогда не выигрывает», — напомнила я себе и подошла поближе к кровати.

— Вы уже слышали о Сериз, миссис Рамсей?

Черные глаза смотрели на меня не мигая. Потом я уловила едва заметный кивок.

— Сегодня ночью меня вызвали в морг на опознание. Она выглядела такой молодой… Вы не представляете, как я вам сочувствую.

Видно было, как она борется с рыданиями.

— Что вы с ней сделали, вы и ваша тетушка? Почему она покончила с собой?

— Мне очень жаль, миссис Рамсей. Наверное, надо было попытаться разыскать ее тогда, в понедельник. Но я не знала, где искать. Сегодня утром я была у Элины, но если она что-то и знает, то хранит это при себе.

Я постояла около нее еще минут пять, но она не сказала ни слова, ее лицо так и не смягчилось.

В машине я долго растирала онемевшие мышцы и пыталась представить себе, где, в каком месте я могла бы сейчас найти душевный покой. Только не дома — не могу сейчас видеть ни Винни, ни мистера Контрераса. Но и за город ехать тоже не было сил. Лучше всего бы сейчас — какой-нибудь уютный закрытый клуб, типа того, в которые любил удаляться Питер Уимзи, с тихими услужливыми официантами, равно готовыми и оставить тебя в покое, и исполнить любой твой каприз.

Я включила скорость и боковыми улицами двинулась на север. Белмонт, Расин… А вот и мое благословенное жилище. Сначала я спустилась в подвал за бельем. Какая-то добрая душа вывалила все из сушилки на пол. Несколько минут я стояла, застыв. Потом, едва двигаясь, стала подбирать каждую вещь по отдельности и складывать обратно в стиральную машину. Включила, постелила на пол газету, села, скрестив ноги по-турецки, и долго сидела так в полутемном помещении под негромкий гул работающей машины, ни на что не глядя и ни о чем не думая. Когда машина отключилась, я вновь сложила выстиранное белье в сушилку. Ну чем не вечер в клубе «Мальборо»?[18]

Уже поднявшись наверх, я вспомнила, что обеда на сегодня нет — с утра отпустила всех слуг на целый выходной. Ну что ж… Я позвонила в близлежащее кафе и попросила прислать пиццу. Немного посмотрела телевизор. Уже совсем собравшись лечь спать, я вспомнила про белье в сушилке. Каким-то чудом на этот раз мне удалось попасть туда раньше соседа — белье было спасено.

В четверг утром я поехала в «Аякс», подписала контракт, взяла у них официальное письмо и занялась своим расследованием. Весь четверг и пятницу я выслеживала детей Селигмана (обеим дочерям было за сорок), разговаривала с управляющими его отелями, сторожами, уборщиками — одним словом, со всеми, кто составлял его штат. Миссис Доннели, или просто Рита, как ее называл Селигман, даже позволила мне, хоть и не очень охотно, заглянуть в конторские книги. К вечеру пятницы я была совершенно уверена, что старик Селигман абсолютно непричастен к пожару.