Ричард Пратер - Кругом одни лжецы Страница 28

Удар сотряс все мое тело, кости мои затрещали, воздух с шумом вырвался из моих легких, и густая тьма стала обволакивать мой мозг. Однако сознания я не потерял и чувствовал, как боль разрывает мою плоть, как грубая кирпичная кладка обдирает мне кожу. Последовал еще один удар — моя голова стукнулась обо что-то твердое, и на сей раз все ощущения исчезли.

Без сознания я пробыл, видимо, лишь несколько секунд, и, когда ощущение боли вернулось ко мне, я сообразил, что лежу на боку, на твердых металлических ребрах площадки пожарной лестницы. Мое лицо горело, и теплая кровь выступила в тех местах, где была содрана кожа. Мускулы левого плеча, казалось, были порваны, грудь разрывала боль, прожигая ребра. Но, по крайней мере, была боль, было ощущение боли.

Подтянув под себя ноги, я встал и шагнул к двери передо мной. Она была заперта; верхняя половина была из матового стекла. Я снял куртку, обмотал ее вокруг кулака и разбил стекло, потом, кинув куртку на торчащие в раме осколки, нырнул внутрь. Полежав секунду, я поднялся и побежал.

Мчался я как в тумане, без единой мысли в голове, и мне почудилось, что я бегу долгие мили коридоров, спускаясь по бесконечным лестницам. Я продирался сквозь кромешную тьму с пустыми руками. Прошли, казалось, часы, прежде чем я сообразил, что потерял револьвер и что на мне уже не было куртки. Фотокамера в чехле все еще болталась у меня на шее. Я чувствовал, как кровь сочится из моего лба и затекает в глаз, и смахивал ее на бегу. Где-то далеко слышался вой сирен.

Достигнув первого этажа, я остановился, судорожно втягивая воздух в легкие. Сердце дико колотилось, голова кружилась. Я бесшумно прошел по коридору и остановился в нескольких футах от распахнутой двери, в которую просачивался свет с улицы, пытаясь сообразить, почему она не закрыта и не заперта. Где-то в глубине здания слышались какие-то движения и тихие голоса.

Подойдя вплотную к двери, я прижался к притолоке и оглядел улицу. Несколько машин были припаркованы у тротуара, но я не увидел никого ни в них, ни рядом с ними. Поблизости не было ничего похожего на полицейскую машину. Я шагнул на тротуар, повернул налево и спокойно пошел вперед.

Холодный воздух через несколько шагов настолько освежил меня, что я даже сообразил, где нахожусь — на улице Каштанов, и что я иду в сторону Главной улицы. Я собрался было вернуться обратно, бросил взгляд через плечо и увидел машину, поворачивающую на улицу почти в квартале от меня. Поэтому я продолжал двигаться прямо, несколько ускорив шаг. Фары машины сзади осветили меня, когда я уже дошел до угла и повернул направо. В полуквартале от меня, на Главной улице, на шесть футов над тротуаром возвышался помост Красного Креста. Под ним, скрытые тканью, были только крестовины и опоры из досок, а также... пустота. Если мне удастся добраться до помоста и заползти под него, то я смогу хотя бы перевести дух. Я побежал к нему, и сумка с фотокамерой зашлепала по моему боку. На бегу я стянул с шеи ее ремешок и зажал сумку в руке.

Оглянувшись, я увидел свет фар машины, поворачивающей на ту же улицу. Я заставил себя перейти на нормальный шаг и смотреть прямо перед собой. Вовсе не обязательно, чтобы это была патрульная машина, просто кто-то мог возвращаться домой. Я слышал сирены довольно близко, но не позади себя, однако тут луч прожектора упал на меня.

Я бросился бежать. Я знал, что случится, если меня схватят, и продолжал бежать, понимая уже, что мне не смыться. До помоста оставалось ярдов десять, и я рванул в его сторону и едва поравнялся с ним, когда сзади меня взвизгнули шины и заурчала сирена. На мгновение я выскочил из луча прожектора и, прежде чем он настиг меня снова, взмахнул рукой и швырнул сумку с фотокамерой в обтянутую тканью боковину помоста. Ткань порвалась, и сумка исчезла в отверстии, когда машина уже почти наезжала на меня. Шины пошли юзом, когда она затормозила, прожектор ослепил меня, и раздался выстрел.

За первым тут же последовал второй, и я услышал, как пуля прошила доску помоста. Следующая пуля или еще одна будет уже моей, если, конечно, я буду бежать и дальше. Да если и остановлюсь — какая разница? Выбора у меня уже не оставалось.

Я остановился и повернулся, поднимая руки над головой и невидящими глазами уставившись прямо на заливающий меня свет. Я невольно задержал дыхание. Интересно, когда прогремит следующий выстрел?

Глава 16

Я инстинктивно отступал назад, пока мои плечи и спина не уперлись в помост, и прищурился от яркого света полицейского прожектора. В лучах фар я разглядел мужчину, поднимающего руку с пистолетом в мою сторону. Мне не удалось различить черты его лица, однако широкоплечая и грузная фигура показалась мне знакомой.

И тут я заметил вторую машину, подъехавшую по Главной улице с противоположной стороны и остановившуюся на этой стороне улицы буквально в паре ярдов от первой. Коп с пистолетом оказался в перекрестии фар обеих машин, и, несмотря на слепящий свет, я углядел, как он опустил пистолет и повернулся ко второй машине.

Ко мне направились трое, впереди — сержант Карвер. Хлопнула дверца машины, и к ним присоединился четвертый. У троих подошедших ко мне копов в руках было оружие.

Карвер остановился передо мной, двое других чуть сзади него. Я ожидал, что он обругает меня, злобно выматерит, но он сдержался и мягко произнес:

— Привет, приятель.

На его лице я увидел напряженную усмешку, а его правая рука крепко сжимала рукоятку револьвера, и указательный палец лежал на спусковом крючке. Дуло смотрело мне в живот, и я машинально втянул в себя диафрагму.

Не спуская с меня глаз, Карвер бросил своим коллегам:

— Я сам займусь типом и доставлю в участок.

Я посмотрел на двух других копов — их лица были холодны, выражали отвращение и гнев. Глядя на них, я произнес как можно спокойнее:

— Он не довезет меня до участка, убьет по дороге выстрелом в спину. Вдвоем с Блэйком он уже пытался хладнокровно убить меня — и все потому, что я узнал об их продажности, о преступной связи обоих с Клайдом Бароном и...

Карвер воскликнул:

— Грязный убийца и лжец!

Потом резко взмахнул правой рукой. Я попытался увернуться, но ствол его револьвера зацепил меня за ухо и щеку, а удар свалил с ног. Я все еще стоял на коленях, опираясь локтями и пытаясь встать, когда его огромный ботинок врезался в мое плечо и прямо-таки вмазал меня в доски помоста.

Два других копа ледяными взглядами взирали на меня, когда я поднял голову. Как бы ни душила меня ненависть к Карверу, я не мог винить их. Они считали меня убийцей — и не просто, а убийцей полицейского! Могло быть и хуже. Возможно, они повязаны с Карвером. Если да, мне наступил конец; если нет, меня, может, и доставят в камеру живым.

Один из них проронил:

— Охолони, Карвер. Отвезем его в участок. Мы же на Главной улице, так что перестань.

Я с трудом поднялся, согнув руки в локтях. Если Кар-вер попытается ударить меня еще раз, я постараюсь хотя бы разбить ему губы. Однако он не стал меня бить, обыскал лишь на предмет оружия и наконец прорычал:

— О'кей, приятель.

Рядом, взвыв напоследок сиреной и перейдя на мягкое ворчание, остановилась третья полицейская машина. Карвер завел мои руки за спину, защелкнул наручники на кистях, и копы затолкали меня в его машину. Когда я примащивался на заднем сиденье, мимо нас, мигая проблесковым «маячком», проскочила «скорая помощь» и свернула за угол к Брэден-Билдинг. «За беднягой Пити», — подумал я.

При мысли о старине Пити, мне вспомнилась Бетти. Слава Богу, солнце взойдет уже меньше чем через час. Она обещала смыться из мотеля на восходе.

Карвер вел машину, а его напарник сидел сзади со мной. Мы ехали по Главной, и вторая патрульная машина последовала за нами. Никто ничего не говорил.

В полицейском участке, зарегистрировав меня у дежурного, сержант Карвер отвел меня в «голубую комнату», предназначенную для допросов, — небольшое, ярко освещенное помещение с одним тяжелым стулом, стоящим почти посредине, и двумя деревянными стульями с прямыми спинками у двери. Окон не было. В подобных помещениях никогда не бывает окон. Карвер и второй полисмен тихо перекинулись несколькими словами, затем Карвер усадил меня на тяжелый стул, отпер наручники, чтобы просунуть мои руки в отверстия в спинке стула, и снова защелкнул их.

Второй полисмен, стоя в стороне, держал меня на мушке, пока Карвер устраивал меня по своему усмотрению, похохатывая то и дело, явно наслаждаясь своим занятием. Потом его напарник вышел.

Карвер начал материть меня, грязно, с большим знанием лексикона. Помянув добрым словом Блэйка и как он переживает его смерть, он подробно нарисовал, что вызываю в нем я и как он собирается поквитаться со мной, и все — на ядреном мате. Мне бы не слушать его, не поддаваться на его выпады, но я не мог совладать с душившей меня яростью.