Последняя возможность увидеть солнце - John Hall Страница 3

Я беру лопату в руки и начинаю двигаться быстрее, чем раньше, яростнее, чем раньше, увлеченнее, чем раньше. Я – сектант своей веры. Я – фанат своих мыслей. Они – они завтра не придут.

Вот она – свежая яма. Я смотрю в нее. Внутрь. Смотрю и вижу себя там. Лежащего в воде. Гниющего и разлагающегося в колодце капель дождя. Они собраны в линейку, в целую коллекцию одного дня благодаря целлофановой клеенке. Я ее положил собственноручно. Мне сказал делать это самый благородный из людей. Сегодня он доволен, сегодня он счастлив, и это благодаря мрачной и мерзкой погоде, что рушится на хрупкие тела созданий, укрывшихся под ней.

Я вижу себя, лежащего в яме, в воде, которую не пропускает клеенка под тонким слоем земли – это маскировка. Сегодня идет дождь, и мне не приходится брать ведро и бегать от храма сюда, чтобы наполнить ее. Я это делаю в точности так, как мне сказал автор капель какого-то дерьма на толстовке. Она сейчас висит на кресте. Ветер сменил направление и теперь она, как пиратский флаг, что был привязан к кресту погибшего капитана.

Я смотрю в могилу и, клянусь, если бы она могла говорить или видеть, или мыслить, или быть живой, вот она смотрела бы в меня… Она бы забрала меня. Но это не мое пристанище… Чужое.

Я работал над новой дырой под ногами, когда святой отец… святой… отец… Когда этот ублюдок пришел с целой процессией. Он направился к заранее приготовленной канаве и был готов начать проповедь, но его перебили.

– Что это? – спросил мужской голос.

– Это? Это могила, сын мой, – ответил прислужник всех богов.

– Да, но там воды по самые яйца!

– И что? – спросил автор тех порванных штанов с вытянутыми коленками, которые сейчас были на мне затянутыми при помощи холщовой нити.

– С этим можно что-нибудь сделать? – спрашивает парень, а рядом с могилой ставят гроб, готовя к погребению.

– Ну а что с этим сделаешь? –спрашивает уродливый кусок жира.

– Рядом есть другая, сухая, – говорит парень. – Может быть…

– Да как ты смеешь!? Перед лицом Бога?!

– Вот, – говорит он и крепко пожимает руку священнику.

– Это большой грех! Через час приедут люди! – продолжает возмущаться мой спаситель.

– Да-да, конечно, – говорит парень и вновь пожимает руку.

– Да что вы себе позволяете?! Самоубийца вообще не достоин быть погребенным! Самоубийца должен гореть в крематории! Как в аду.

– Нет! Она не грешница! Сам бог… Само существование звало ее в форме мыслей и идей, – В третий раз пожимая руку священнику, говорит парень.

Я знаю этого демона с цепью на шее слишком хорошо. В его глазах огонь, которым святой отец сам будет сожжен глубоко в аду. Я вижу его тщательно утаиваемую улыбочку.

– Полагаю, с этим тоже можно что-нибудь сделать? – тихо тараторит молодой человек.

– Но учтите, вы платите не мне, моей нужде, – соглашаясь, говорит священник.

– А вы выполняете это не для меня, а для нее, – сговаривается парень.

Я смотрю на гроб. Крышка открыта. Внутри девушка. Я ее уже видел. Вчера или позавчера. Не помню. Помню только, как она лежала на асфальте. Вокруг бегали санитары. А я просто смотрел на нее. Я – любознательность.

– Сегодня мы просим господа нашего Бога принять к себе Кристину… – не успевает договорить человек в черных одеждах.

– Просто Кристи. Она любила, когда ее звали Кристи, – сказал парень.

– Хорошо… Сегодня мы просим господа нашего Бога принять к себе Кристи.

Я наблюдаю за парадом лицемерия, после того как посмотрел серию о купленном помиловании. Я смотрю за всем этим и чувствую, как холод ноября сковывает кости внутри.

«Надо работать», – мелькнуло в мыслях.

Я – аппарат, механизм. Мне необходимо топливо. Оно будет вечером, после причастия, а пока что – работа.

Я рою землю, вгрызаясь все глубже. А потом поп подзывает меня. Он говорит, что пора закрыть крышку и погрузить девушку. Я беру одного из тех, кто завтра не придет, и тащу к гробу. Мы закрываем ее. Мы используем веревки, чтобы опустить его на самое дно. Затем ждем, пока желающие кинут по горсти на крышку, и только после закидываем смерзшейся землей.

Ветер ноября, злой и холодный, треплет толстовку на кресте. Ветер ноября пытается сломить меня, но мне жарко. Я ощущаю лишь огонь под кожей. А руки держат древко, крепко. Так сильно, как только можно! Вниз спускается кровь, и с каждым броском земли через плечо несколько капель летят вслед. Красная жидкость согревает руки.

Волосы промокли от пота и холодного дождя, в волосы впутались кусочки льда. Они бьют меня по лицу, прядями свисают вниз. Длинные, черные волосы скрывают лицо. Я смотрю сквозь пряди черного холода.

Когда все заканчивается, святой отец подходит ко мне и говорит, что клеенку можно достать и прибрать для клиентов через одного. Он смотрит на меня с жадностью. Я – его любимый инструмент. Я – голем. Я – существо.

Жирный ублюдок достает деньги и трясет ими перед моим лицом.

– Если бы ты знал, если бы ты понимал, если бы ты видел смысл в этих бумажках, – начинает он. – Ты бы тоже получал кайф.

«Мразь, – думаю я. – Я знаю, что такое и для чего нужны эти купюры».

– Да, отец. Я глуп и ничего не смыслю ни в жизни, ни в деньгах. Во мне нет Бога, – в итоге говорю я.

– Ударь его, – звучит другой голос в моих мыслях. – Вонзи лезвие лопаты в шею.

– Да-да! Пробей трахею и послушай, как он будет хрипеть, как будет проклинать тебя, – появляется еще один голос. – Затем возьми его крест и натяни им цепь на этой жирной шее.

– Смелее, – еще один голос. – А потом начни двигать из стороны в сторону, распиливая шею, и так до позвоночника!

– И просто оставь его таким, – прозвучал еще один.

– Простите, наисвятейший, – говорю я.

«Ненавижу и преклоняюсь перед тобой, мразь», – думаю я.

– Позвольте вернуться к работе? – говорю я. – Хочу причаститься поскорее, а работа сокращает время.

Батюшка кивает и жестом позволяет мне идти копать еще одну дыру в земле, чтобы ноябрь наполнил ее водой, чтобы продать погребение. Этот человек, он демон жадности, что прикинулся добром. Мразь.

—–