Микки Спиллейн - Месть — мое личное дело Страница 30

— Идите вниз! — приказал я женщине, еще раз взглянув на Марион. — И соедините меня с полицейским управлением. Я им все расскажу, а потом исчезну. Вы, в свою очередь, тоже выложите им все, что говорили мне. Ну, живо...

Нахмурившись, она тяжело вышла из комнаты. Я подошел к телефону и снял трубку. Женщина соединила меня с городом, и я набрал номер полиции. Там я попросил отдел по расследованию убийств и заявил дежурному:

— С вами говорит Майк Хаммер. В “Чедвик-отеле” убита женщина. Не мной, это я сразу заявляю. Она мертва уже несколько часов. Этим делом наверняка заинтересуется прокурор, так что сообщите ему, пожалуйста, обо всем. Не забудьте ему сказать, что говорили со мной лично. Передайте также, что я зайду к нему попозже, хотя мне ужасно противно видеть его наглую рожу.

Повесив трубку, я спустился по лестнице и сел в машину. Едва я отъехал, послышался вой полицейской сирены. Следом за служебной машиной к отелю подкатил большой черный лимузин, из которого выполз прокурор. Я пару раз нажал на клаксон в знак приветствия, но он меня не услышал. Разворачиваясь, я оглянулся еще раз, чтобы посмотреть, не приехал ли в другой машине Пат. Но его там не было. Мои часы показывали уже без двадцати двенадцать. Вынимая сигарету, я увидел, что пальцы мои дрожат. Если у меня и оставалась какая-то надежда, мне надо было спешить. Двадцать минут. За эти двадцать минут все должно решиться. Подкатив к какому-то бару, я зашел в телефонную будку и взял справочник. В нем я нашел имя — “Липсек Антон”. Он проживал на одной из улиц в Гринвич-Виллидж.

Двадцать минут. Теперь пятнадцать. Время не ждет. Оно не ждет, черт возьми. Двенадцать минут. Снегопад усилился. Я проскочил через перекресток на красный свет. Кто-то отчаянно загудел. Вместо ответа, я выругался.

Пистолет, болтавшийся в кобуре под мышкой, при каждом толчке бил меня в бок. Пальцы, державшие руль, сводило от напряжения. На Четырнадцатой улице мне преградили путь две столкнувшиеся машины. Не раздумывая, я въехал на тротуар, обогнул место аварии и помчался дальше. Вслед мне раздался отчаянный свист полицейского, но я только тихо выругался.

Без пяти двенадцать... Я так стиснул зубы, что мне стало больно. Но вот наконец улица, где живет Антон Липсек. Прошла еще минута, пока я понял, как идет нумерация домов. Еще две минуты я потратил на поиски нужного дома.

Без трех минут двенадцать... Возможно, она уже там. На входной двери, под табличкой с именем Антона Липсека, кто-то написал неприличное слово.

Не знаю, кто был этот парень, но я вполне разделял его чувства. Я нажал кнопку звонка и услышал, как в доме раздалось пение зуммера. Но входная дверь не открывалась, я звонил снова и снова, потом в отчаянии нажал кнопку другой квартиры. Дверь распахнулась, и из глубины коридора первого этажа кто-то осведомился:

— Кто там?

— Это я, — небрежно бросил я в темноту. — Забыл ключи...

Голос из темноты проворчал что-то, потом смолк. Хлопнула закрывающаяся дверь. Простенькое местоимение “я” открыло мне путь. Мне, легкомысленному глупцу, безумцу и очередной жертве неизвестного убийцы. Мне, последнему идиоту, понапрасну тратившему свое время, пока убийца следил за мной и скалил зубы. Чиркая спичкой у каждой двери, чтобы прочитать фамилию владельца, я нашел наконец нужную квартиру. Там было темно, и из-за запертой двери не доносилось ни звука. Я примчался слишком поздно. Я всегда приходил слишком поздно. Пять минут первого. Вельда уже у Клайда. Дверь заперта, и брачное ложе готово. Вельда узнает все.

Я ударил с такой силой, что замок выскочил из гнезда, и дверь распахнулась. Войдя, я захлопнул ее и замер с пистолетом в руке, ожидая, что из темноты на меня набросится убийца.

О, как я хотел, чтобы он пришел! Как молил об этом судьбу. Но в тишине слышалось только мое тяжелое дыхание. Пошарив рукой по стене, я нащупал выключатель. Комнату залил яркий свет. Надо признать, выглядела она довольно странно. Всю ее обстановку составляла лишь легкая садовая мебель, а вместо ламп использовались старые прожектора. У облезлого ковра был такой вид, словно Антон подобрал его на помойке. Но стены... На стенах висели картины знаменитых художников, и, судя по медным табличкам на рамах, это были подлинники. Все вместе они стоили не меньше миллиона долларов. Выходит, у Антона водились деньги, но он не тратил их на девиц. Он покупал картины. Все надписи были сделаны по-французски, а потому ни о чем мне не говорили. Хотя вся комната выглядела неухоженной, за картинами тщательно следили. На них не было ни пылинки, медные таблички блестели.

Получил ли их Антон от фашистов в награду за свое предательство? Или с истинной страстью коллекционера собирал их всю свою жизнь? Мне некогда было об этом думать.

Я обследовал всю квартиру. В маленьком кабинете валялись наброски, взятые Антоном из агентства для работы. Рядом находилась фотолаборатория. В ванночках и кюветах были налиты растворы, а над рабочим столом горел красный фонарь. Ничего необычного в лаборатории я не заметил. Уже собравшись уходить, я вдруг заметил, что на стене напротив свет поблескивает на чем-то железном. Я провел пальцем по этому месту.

Это была не стена, а дверь. Почти незаметная дверь без ручки, если бы не отблеск, упавший на одну из петель, я никогда бы ее не нашел.

Не тратя времени на возню с замком, я изо всех сил надавил на дверь, и она затрещала под моим натиском. Несколькими ударами я пробил в ней большую дыру, протиснулся через нее и очутился в пустом шкафу, стоявшем в соседней квартире. Вот тут-то и жил Антон Лип-сек. Стенка, сквозь которую мне удалось проломиться, разделяла два мира.

В комнате, где я оказался, явно веселились с толком. Большой, во всю стену, бар просто ломился от бутылок с самой дорогой выпивкой. Кушетки и столы были сделаны на заказ, а ковры, занавески и другое убранство подобраны с большим вкусом. Единственное, что не вписывалось в общую картину, — это дешевые фотографии, висевшие на стенах. У бедняги Антона, видимо, все-таки была своя страсть, от которой он не мог отказаться.

В квартире имелись другие комнаты. По всей вероятности, Антон снял две квартиры и использовал фотолабораторию в качестве потайного хода. Небольшой коридор вел в три роскошные спальни, каждая со своей ванной и туалетом.

Во всех спальнях пепельницы были набиты окурками со следами помады и без нее. В одной из комнат на ночном столике лежали три замусоленные сигареты.

Что-то здесь было не так. За всем этим скрывалась какая-то тайна.

Зачем Антону две квартиры? Почему одна из них имела такой запущенный вид, но была украшена ценнейшими картинами, а во второй — элегантно обставленной — на стенах висели лишь дешевые фотографии?

Антон не был женат и до недавнего времени не слишком интересовался женщинами. Для чего же ему тогда три спальни? Вряд ли у него столько знакомых, чтобы держать для них в запасе три комнаты.

Я присел на краешек кровати и снял шляпу. Кровать была удобная, красивая, мягкая. Так хотелось повалиться на нее и спать, спать, спать... Спать до тех пор, пока мой мозг не обретет вновь способность мыслить. Я лег на спину и стал смотреть в потолок. По его белой поверхности разбегались тонкие трещинки. Они тянулись во все стороны и пропадали за багетами. Трещинки, похожие на следы убийцы. Начинаются ниоткуда и уходят в никуда.

Еще какое-то время я разглядывал обои, а потом перевел взгляд на картинки, висевшие над кроватью. Симпатичные маленькие картинки, нарисованные на стекле: морские пейзажи с сияющей серебром водой. Воду рассекали едва заметные линии. Я медленно поднялся и стал всматриваться в них: они повторяли узор на потолке.

Комок подкатил у меня к горлу, и я сжал кулаки. Вода на картинках казалась серебряной, потому что это было зеркало.

Прекрасное украшение комнаты! И очень полезное.

Я попытался снять картинку, но рама была намертво прибита к стене. Громко выругавшись, я вернулся в гостиную, вошел в шкаф и, протиснувшись через дыру, попал в первую квартиру. Чудесные полотна старых мастеров. Они стоили не меньше миллиона, но куда больше стоило то, что они скрывали. Я взял одну из картин — с двумя нимфами в лесу — и аккуратно снял ее со стены. И тогда я увидел то, что искал. В стене была пробита дыра, и, заглянув в нее, я увидел морской пейзаж в рамке. Берег и небо были нарисованы краской, но в посеребренном стекле — там, где вода, — отражалось все, что происходит в комнате. Мастерская по производству компромата! Глазок над двуспальной кроватью! О Господи!

Найти камеру, которую использовал Антон, оказалось проще простого. Это был очень дорогой аппарат, прекрасно передающий мельчайшие детали и отрегулированный как раз на ту высоту, где располагался глазок. Я разворошил все содержимое шкафа, разыскивая фотографии, а точнее, вещественные доказательства, что-нибудь, что послужит мне оправданием, когда я всажу этому негодяю пулю в живот.