Андрей Щупов - Охота на волков Страница 33

Минуя тупички и проулки, он машинально разрабатывал возможные варианты спасения. Заинтересовавшись той или иной выдуманной ситуацией, петлял, в подробностях рассматривая детали городского ландшафта, трогая рукой штакетины, примеряясь к крышам гаражей и сарайчиков. Главным элементом любой операции являлось благополучное бегство с места происшествия. Здесь важно было учитывать все — даже самое незначительное: окна окружающих домов, через которые его могли видеть потенциальные свидетели, путь отступления, по возможности зигзагообразный, не позволяющий преследователям ни прицелиться, ни разогнаться, ни рассмотреть как следует фигуру преследуемого. Особое внимание Леонид уделял заборам, кустистым палисадникам, сугробам, которые в определенных обстоятельствах могли и прикрыть, и подвести. На иных заснеженных тротуарах следы читались с отчетливой ясностью, и таковым он, разумеется, предпочитал улицы, где всяческие отпечатки подошв терялись среди миллионов прочих. След не держали лужи, след не держал щебень. Зато там, где в сотый раз рыли траншеи, чиня гнилые трубопроводы, ковыряясь в испорченных муфтах, справа и слева темнели глиняные отвалы, а глина может тянуться за убегающим очень и очень долго. В спешке ее не счистишь, а прижмут к стеночке улыбчивые шерлоки — и не отопрешься!

Метро, в которое Леонид забрел, сам того не заметив, несколько изменило ход мыслей. Теперь он исподтишка разглядывал женщин. Странно, но наверху они всегда казались ему менее интересными. Возможно, так влияли на него городские улицы — пространство без сомнения более суетное, нежели электрифицированные катакомбы. Впрочем, можно было предположить, что вагоны с эскалаторами действительно привлекают большее количество красивых женщин. Подобное он отмечал и в Москве, и в Ленинграде, и в Киеве. Положительно подземелье влечет слабую половину! Чем именно — не ясно, но влечет.

Вспомнилась Ольга, и душу омыло чем-то сладким, давным-давно позабытым. Восхитила одна тень ее образа, сердце заворочалось проснувшимся лягушонком, изготавливаясь к космическому прыжку. Оттаивая, вчерашний головастик трепетал в предчувствии близящегося тепла. Господи, если б не Сашка!…

Леонид остановился, заставив споткнуться идущего за ним человека. А если забежать к Максимову?… Он ухватился за идею, как хватаются за спасительную соломинку. Даже непродолжительного общения с Сергеем хватило, чтобы признать превосходство последнего в сердечных делах. Леонид никогда не сказал бы об этом вслух, но внутренне все же признавал свою неосведомленность в женских вопросах. Максимов, судя по всему, кое-что в этом смыслил. Знатока можно угадать сразу — по паре-тройке черт.

Поддавшись порыву, Леонид вышел из электрички и поспешил к плывущим ступеням. Мысленно на секунду стал циником и усмехнулся. И тотчас уличил себя в неком неискреннем позировании. Осуждая себя, человек зачастую лишь играет в осуждение, но и, понимая эту самую игру, не может удержаться от того, чтобы не осудить себя вторично. Масло масленное, риск проиграться вконец. Как нащупать дно, если дна нет? И чем заполнить пустоту, если бес ушел за семерыми дружками?

Так или иначе, но Леонид ощутил облегчение, сообразив, что неприятным грузом можно поделиться с посторонним человеком. Делиться ношей — вообще традиционное занятие большинства живущих на земле, и усмехался Леонид именно потому, что ясно отдавал себе отчет: не за советом спешил он к новоявленному приятелю, за тем, чтобы поделиться грузом.

В самом деле! Ведь это так просто! Взять и пересыпать часть из своего рюкзака в рюкзак попутчика…

Глава 2

Отдел назывался «Зодчие», и руководил им Рюмин Константин Николаевич, седовласый полковник госбезопасности. То есть госбезопасностью теперь их мало кто называл, но умные люди справедливо полагали, что НКВД мало чем отличалось от ГПУ, а ФСБ от КГБ, и тот же Петербург для многих по-прежнему оставался Ленинградом, а новомодные академии — привычными институтами. Шило на мыло менять легко, но есть ли в том прок? И тот же Петр Первый, если разобраться, пролил не меньше крови, чем дедушка Ленин, и оба по-своему желали добра и процветания российской державе. Кто виноват, что оба умели добиваться цели, лишь громоздя горы трупов? Впрочем, куда больше матерых особистов раздражала смена абревиатуры родного учреждения. Отмежеваться от прошлого — так и так не получилось, зато стало вдруг очевидно, как робким стеснительным шажочком вчерашний монстр пытается приблизиться к штатовскому ФБР. Было в этом что-то похожее на предательство, на некое лицедейство, и даже вольнодумцы, не боявшиеся в восьмидесятых крыть матом уплывших в небытие шефов — от Ягоды и Берии до предшественников Андропова, глядя на обновленную вывеску, смачно сплевывали. Константин Николаевич был как раз из таких. Возможно, по этой причине он так и не сумел перемахнуть через полковничью планку. «Рылом в генералы не вышел, — шутил он. — Больно уж худ и костист!» Тем не менее свой родной отдел, точно птица, распахнувшая над гнездом крылья, он, как мог, уберегал от реформаторских бед. Сумел выстоять и тогда, когда, разохотившиеся до посул и званий чужих государств, правители вовсю принялись сдавать секретные лаборатории и резидентов, раскрывать схемы прослушивания зданий посольств, с легким сердцем подмахивать бумажки о конверсии, обрекая тем самым десятки тысяч специалистов на голодной паек, на полную безысходность. Несмотря ни на что Константин Николаевич знал и верил, что они нужны, что страны, лишенные клыков, долго не живут, и потому яростно сопротивлялся нововведениям, чувствуя, что на территории бывшего союза все отчетливее проступает запашок политического беспредела. Оптом и в розницу торговали армией, предавали лучших из лучших, пинками вышибая из рядов флота и сухопутных войск всех тех, кто так или иначе пытался спорить и возражать. Пугающий преферанс затевался в Молдове и Приднестровье, в кавказский котел без устали погружались черпаки неведомых поваров. Платили, как и прежде, первейшей валютой — людскими жизнями. Шла игра на раздел, и делить было что — даже в России времен девяностых. Лихие наперсточники на глазах недоумевающих миллионов гоняли с места на место недвижимую собственность, нефтяные запасы и рудные недра. Богатства растворялись в воздухе, и никакой Кио не сумел бы обойти фокусников, что окопались в высших эшелонах власти. Вот потому, уйдя в глухую оборону, продолжали держаться парни из ГРУ, а бывшие комитетчики — из тех, кто не уплыл в охранные структуры, в панике цеплялись за то, что еще не выхватили из-под носа, не вырвали из рук.

Официально «Зодчие» начинали работать в тесном контакте с шестым отделом, курируя организованную преступность, наблюдая за первыми фигурами мафиозного мира. Неофициально отдел давным-давно перестал быть просто отделом, превратившись в подобие айсберга, надводная часть которого способна была ввести в заблуждение самого сметливого наблюдателя. Создание в свое время войск СПЕЦНАЗА надолго взбудоражило умы. Неожиданно обнаружилось, что обтекаемость иных статей позволяет расширять штаты самым невинным образом. Особость СПЕЦНАЗА превратилась в вожделенный пример для целого ряда структур. Силовые ведомства, внешне сохраняя полную невозмутимость, начали бешеное деление. Это походило на грипп, который разом охватил начальников всех мастей и рангов. Свой крохотный прообраз СПЕЦНАЗА возжелали иметь все — и ГРУ, и ПДСС, и УБХСС и военизированные соединения КОХАР и БР. Почкование набирало силу, и, как грибы, тут и там выныривали ОМОНы, СОБРы, РУОПы и ППСы. Там, где нечто подобное уже имелось, создавались дочерние подразделения, — «дочерей» спешно выдавали замуж, а вскоре благополучно принимали роды, и новоиспеченные группы, наскоро подравняв под молодцеватую выправку «альфовцев» и «витязей», переподчиняли «поручикам Киже», проводя по загадочным ведомостям, рассеивая, как дым, как пепел. Группы уходили в подполье, о них переставали получать какие-либо известия. Бронированный кулак тщательно упаковывали ватной плотью, погружая в карман, из которого всегда легко было выскользнуть. Метки грифа секретности предпочитали стирать, выставляя напоказ вполне лояльные структуры — миролюбивые и законопослушные, ни о чем «этаком» не помышляющие. В сущности, людей можно было понять. Крестьяне в предчувствии революций спешат загодя обзавестись обрезами и пулеметами, — нечто подобное проделывали и силовики, стремясь сохранить то немногое, до чего еще не дотянулись хищные лапы временщиков.

В самое короткое время при «Зодчих» сколотили добавочный разведотдел, назвав его «Подзодчие», тем самым намеренно подчеркнув его мутноватую вторичность. На деле же именно «Подзодчие» образовали ту гигантскую подводную часть рожденного Рюминым айсберга. Штаты создавались буквально из ничего — из смертников, из тех, кто попадал в опалу и под сокращения штата, из офицеров, коих голод и холод принуждал выходить в преждевременную отставку. Даже в секретных архивах регистрация новообразований шла особым кодом, не позволяющим уяснить истинную суть вещей. Идея была крайне проста. Заветный президентский чемоданчик одним ключиком не открыть, — и нечто подобное пытались претворить в жизнь и здесь. Внешне штаты «Подзодчих» представляли собой двойственную схему, состоящую из управленцев и осведомителей. Управленцы разыгрывали ведомственный спектакль, жонглируя множественными бумажками, активно вмешиваясь в дела смежников. Осведомители же на деле таковыми вовсе не являлись. Кем они были в действительности, не ведали и они сами. Об этом догадывалась лишь малая часть управленцев и знал сам Рюмин Константин Николаевич. Сеть «осведомителей» являлась живым кодом, дающим возможность в нужное время и в нужном месте вызывать из небытия одно из законспирированных звеньев, десятки которых уже подготовили и продолжали готовить на множественных полигонах, снабжая по окончании курса документами, «легендами», видом на жительство, без помпы спроваживая в гражданское никуда. Звенья знаменовали мускульную силу «Подзодчих», и именно над совершенствованием межзвеньвых контактов бились на протяжении последнего десятилетия лучшие аналитики полковника. Беспредел набирал силу, следовало торопиться. Пресса и ненасытные политики продолжали рыскать в поисках сенсаций и компроматов. Содержать далее полигоны и тюрьмы становилось невозможным. Особым решением посвященных был поставлен крест на последних «курортах» для смертников. Тормозимый всесильным временем, гигантский маховик и впрямь начинал останавливаться.