Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти Страница 4

— Дорогой друг, — затянул он характерным высоким татарским речитативом. — Как здоровье? Как здоровье Храповицкого?

Я видел его второй раз в жизни, и не был ему дорогим другом. Как, впрочем, и он мне. И, полагаю, меньше, чем здоровье Храповицкого, его интересовало разве что мое здоровье. Просто мы с Храповицким принадлежали к структуре, которая качала нефть, превращая ее в деньги. А он, как и все остальные, хотел качать их из нас.

— Выпьем за приезд? — продолжал он, обнимая меня за плечи и подводя к накрытому столу. Мне показалось, он уже был навеселе.

Фигура его имела нечто женоподобное. Плечи были узкими и покатыми, а бедра — слишком широкими, что подчеркивалось свободными брюками, зауженными книзу. Здороваясь, он энергично встряхивал руку, но ладонь у него была мягкой и влажной. Часы, как и все остальное в нем, были в тусклом новорусском стандарте: скучный «Патек Филипп» на золотом браслете.

Я поблагодарил, отказался от спиртного и попросил кофе.

Он вернулся на свое место, заглянул в небольшую камеру наблюдения, позволявшую видеть все, что происходит в приемной, и поднял трубку телефона.

— Эльвира, — недовольно начал выговаривать он секретарше. — Я же полчаса назад сказал тебе, чтобы ты выпроводила этих торгашей. Я их не приму сегодня. Я и так опаздываю. Пусть оставят подарок у тебя. Я потом посмотрю. Да, и принеси нам кофе.

Не дожидаясь ответа, он швырнул трубку на место. Очевидно, он чувствовал себя уверенней, лично регулируя поток посетителей.

— У тебя какое-то событие? — спросил я, кивая на бутылки.

— Да так, — с наигранной небрежностью отмахнулся он. — Небольшой юбилей. Мне сегодня сорок лет.

— Вот это да! — поразился я. — А я без подарка! Как же мы пропустили!

— Не знаю, — подхватил он, принимая обиженное выражение. — Я, между прочим, посылал приглашения.

И тебе, и Храповицкому. Еще неделю назад, — уточнил он на всякий случай.

Я бы, пожалуй, охотно поверил в плохую работу нашей почты, но последняя фраза была явно произнесена для убедительности. Он говорил неправду. Никаких приглашений он нам не посылал, иначе в телефонном разговоре со мной эта тема бы как-то всплыла. Спорить я, конечно же, не стал.

— Ну, извини, — сказал я виновато. — С нас причитается.

— Деньгами отдайте, — быстро отреагировал он и засмеялся, показывая, что шутит.

Секретарша принесла кофе, и у него зазвонил мобильный телефон.

— Слушаю, — отрывисто и резко бросил он. — А можно ускорить этот процесс? Я не собираюсь ждать до бесконечности. Хорошо. Я даю вам еще два дня, а потом потребую возвращения всей суммы со штрафными санкциями. — И не прощаясь, отключился. Его мобильник, как и следовало ожидать, был последней модели, возможно, чей-то подарок. Он полюбовался им и бережно положил на стол.

— Обнаглели москвичи! — хмыкнул он, обращаясь ко мне.

— Поставки срывают? — из вежливости поинтересовался я.

— Да заказал себе из столицы охранников, — пожаловался он. — Восемь человек. — В его голосе мне послышалась хвастливость. — Деньги уже сумасшедшие заплатил, а агентство никак не может подобрать то, что мне нужно. У меня, правда, и требования высокие. Хочу взять офицеров ГРУ с опытом работы.

— Из-за войны с Ильичом? — Я попытался сбить высоту его запросов намеком на вынужденные обстоятельства.

— Да какой там Ильич! — поморщился он, словно говорил о надоедливом насекомом. — Кто он сейчас такой?! Я и знать его не знаю! Политика меня доконала!

Я понял, что он приближается к главной теме нашего разговора.

— Да, дорогая игрушка, — заметил я осторожно.

— Уже три с лишним миллиона вложил, — сообщил он сварливо. — И собираюсь потратить еще полтора. Меня интересует только победа.

Помощь на выборах от нас ожидалась материальная. И он заблаговременно повышал ставки. И все же лгать он мог бы и попристойнее. У него не было пяти свободных миллионов. Это было видно по всему. Я не поручился бы и за два.

— Как выросли цены, — сочувственно покачал я головой. — Мы-то там у себя в Уральске такие деньги и в глаза не видели. Собирались по простоте душевной предложить тебе миллион за твои акции.

Если уж мы заговорили о миллионах, мне хотелось бы знать, что нам обещают взамен.

— Акции? — рассеянно переспросил он. Он снял очки, протер их платком и близоруко поморгал. — Ах, ты про этот азотный комбинат? — Его интонация, вероятно, должна была показать, что таких предприятий у него несколько. Он опять надел очки. — Для меня сейчас эта сделка не имеет смысла. Когда мы выиграем выборы, я заберу в доверительное управление акции мэрии, причем бесплатно. И у меня будет контрольный пакет. Тогда уже я буду решать, управлять там самому или продавать всю эту шарагу целиком, по цене бизнеса.

— Разумно, — согласился я. — Но если ты проиграешь, то акции мэрии достанутся кому-то еще. И твои тогда будут стоить три рубля в базарный день. При условии, что ты еще что-то предложишь на сдачу.

Пожалуй, по первым минутам нашей встречи нельзя было определить, пытаемся ли мы прийти к соглашению или наскакиваем друг на друга, как бойцовские петухи. Я не люблю такой стиль общения. И тупо, и грубо, как отзывался один мой знакомый уличный художник о работах Сальвадора Дали.

— Я не проиграю! — уверенно заявил Хасанов, вздернув подбородок. — Я веду переговоры с автомобильным заводом. Кое-кто в администрации уже готов помогать нам. Я там, как-никак, основной дилер! Стоит им отвернуться от Силкина, и ему придет конец.

Я промолчал. Это было столь же несомненно, как левостороннее движение в Нижне-Уральске, после переноса сюда столицы Великобритании. Дело было за малым.

— А потом, не забывай про Ломового! — Он понизил голос и многозначительно поднял палец. Татарские глаза азартно блеснули, как будто он зашел с козырной карты.

Это было уж совсем топорно. Даже не Дали. В лучшем случае, Репин. Политика нашей фирмы заключалась в том, что мы избегали контактов с бандитами. Во всяком случае, открытых.

— Вы с Ломовым собираетесь убить действующего мэра? — спросил я с невинным любопытством.

Он понял, что хватил через край.

— Ну при чем тут убийство! — возмущенно воскликнул он. — Я такими делами не занимаюсь! Просто Силкин — трус. И зная, что Ломовой против него, он впадает в истерику. И совершает ошибки.

— То есть вы его запугиваете? — не отставал я. Порой я бываю настойчив не только с женщинами.

— Ну что ты заладил одно и то же! — посетовал он. — Я же совсем о другом толкую! Вопрос в том, на каких условиях вы собираетесь со мной работать? Верите вы мне или нет?

Лично я не собирался с ним работать вообще. И не думаю, что ему поверил бы даже Вася. Даже в ту минуту, когда Вася выходил из отеля пьяный и в шлепанцах.

— Я что-то не совсем понимаю, — признался я.

— После того как Рукавишников станет мэром, я получу совсем иной простор, — с нажимом объяснил Хасанов. — У меня будет весь Нижне-Уральск. И тогда забирайте ваш азотный комбинат и что хотите в придачу. Но сейчас, сейчас! — он подчеркнул это слово, — в связи с огромными расходами я испытываю необходимость в надежном партнере. К Храповицкому я отношусь с большим уважением. — Он слегка наклонил чернявую голову с зализанным пробором, признавая в моем шефе равного себе. — Он серьезный бизнесмен. Его поддерживает губернатор. Короче, в каком-то смысле вам повезло. У вас появилась редкая возможность разделить со мной часть моих рисков и уже через несколько месяцев вернуть в десятки раз больше.

— То есть ты предлагаешь нам вложить деньги не в проект, а непосредственно в тебя? — уточнил я, пытаясь понять, слишком ли он много выпил, или положение его настолько тяжелое, что ему уже не приходится выбирать.

— Ну конечно! — обрадовался он моей догадливости. — Вы сейчас даете деньги на выборы. Я беру на себя гарантии того, что все поставленные вами условия будут выполнены. В конце концов, я готов назначить вашего человека в мэрию на любую ответственную должность. Хочешь, иди сам. Первым заместителем? Ну как?

Он зачем-то поменял местами стоявшие перед ним на столе подставку для карандашей и статуэтку в виде лошади, как будто собирался показать мне фокус.

— После твоей победы? — опять уточнил я.

— Ну да, после победы, — ответил он с некоторым раздражением. И отодвинул лошадь подальше. — Или ты в ней сомневаешься?

— Нет, нисколько, — ответил я с преувеличенной вежливостью, которой всегда придерживаюсь в разговоре с пьяными, сумасшедшими и политиками. — И о какой сумме идет речь?

— Два с половиной миллиона, — откликнулся он с готовностью. — Я прошу всего лишь половину того, что вкладываю сам. Под мое слово. А оно, согласись, дорогого стоит!

Я был согласен. Под такие гарантии он мог бы просить и десять. Вопрос лишь в том, кто бы ему их дал.

Он опять заглянул в камеру, и его лицо напряглось. На нем отразилось даже нечто вроде испуга.