Зверь милосердия - Фредерик Браун Страница 4

И я действительно почти забыл о покойнике, пока по сценарию мне не требовалось обнаружить его. До последнего момента мне удавалось полностью отрешиться от происшедшего.

Сейчас наступило время мучительных переживаний, и я страдал.

Немного успокоившись, я стал молиться. Снова и снова я вопрошал Всевышнего, почему Он требует от меня таких жертв? Впрочем, ответ я знал. Он прав, Он милосерден Он требует многого, но наступит день, и Он снимет с меня клеймо зверя. Я стану свободен. Наступит день, когда его милосердие коснется и меня.

2. Ферн Кахэн

— Что ты думаешь об этом старикашке? — спросил я, когда Фрэнк развернул машину и мы двинулись в сторону Бродвея.

— Не доверил бы ему и десяти центов. А ты?

— Мне кажется, он на уровне. С небольшими закидонами… или как это называется по-научному?

— Эксцентричный?

— Вот-вот. Ты, Фрэнк, просто ходячий словарь Уэбстера. Ну, в общем, мужик в его возрасте должен быть немного эксцентричным, если он холостяк.

— Почему ты считаешь, что он холостяк?

— Черт побери, разве не ты сам спросил его, холостяк он или вдовец? И он тебе ответил.

— Ты веришь всему, что он говорит, Рыжик?

— Ха! — сказал я. — Чего ради ему лгать в этом вопросе?

— Может, он зарезал супругу. По-твоему, все холостяки эксцентричны?

Он решил, что достал меня, — ведь я сам холостяк. Я сказал:

— Понятно. Послушай, вы там говорили о чем-то заумном. Берли… или как его там? Я ничего не понял. Или просто опоздал к началу разговора?

— Опоздал, но не очень. Он крутил пластинку, когда ты помогал доктору разбираться с трупом, и решил блеснуть образованностью. Ну, я не остался в долгу.

— Ещё бы, ведь ты эрудит!

— Черт возьми, не называй меня эрудитом!

— Но ты же эрудит!

— Конечно, отрицать не стану. Но слово «эрудит» не из твоего ковбойского лексикона. Ты слышал, как кто-то меня так назвал, и теперь повторяешь, как попугай. Лучше зови меня умником, если тебе хочется.

— Ладно, Фрэнк. Но послушай, старика надо было ещё о многом спросить, а ты не задал больше ни одного вопроса. Что так?

— Зачем спрашивать, если пока мы бродим в потемках? Подождем, что скажет док, да и покойника неплохо бы опознать. Если это Стиффлер, то попытаемся выяснить, куда он ходил вчера вечером. А потом снова займемся Медли. Вопьемся в него, как пиявки.

— Бред, — сказал я. — Медли не имеет отношения к покойнику. Разве он оставил бы труп у себя на заднем дворе? У него есть машина.

— Кто знает, возможно, он предпочел почему-то его оставить.

— Да и какая может быть связь между ним и Куртом Стиффлером?

— Не знаю, — сказал Фрэнк. — Я не уверен, Рыжик, что это Стиффлер. Видел его всего один раз, и то несколько минут и не вблизи. Вот это и будет нашей первой заботой — опознать труп.

— Каким образом?

— Черт возьми, давай сначала перекусим. Уже больше часа. Как насчет пиццы?

— Да, — сказал я, — и как можно больше.

С пиццей меня познакомил Рамос, за что буду вечно ему благодарен. До того как мы стали работать одной командой, я даже не подозревал, что на свете существует такое изумительное блюдо.

Мы направились к той части Бродвея, которая примыкает к парку. Было ясно, что он намерен подкрепиться в закусочной на углу. Оставив машину на стоянке, мы вошли в закусочную и устроились в отдельной кабинке. Заказали две пиццы — одну с анчоусами, другую с колбасой. Мы всегда берем разные виды пиццы и потом делимся порциями.

Приняв заказ, официантка отошла от столика. Я с интересом разглядывал её формы, когда Фрэнк сказал:

— Постарайся думать о деле, Рыжик. Пока ждем заказ, один из нас мог бы позвонить по телефону.

— Вот ты и позвони. А я на некоторое время отвлекусь от дел. Сейчас у меня в голове более приятные мысли.

Однако Фрэнк сказал:

— Нет, давай разыграем.

Он подкинул монетку, и я крикнул: «Орел!» — но выпала решка.

Короче, идти к телефону пришлось мне. Я набрал номер дока Реберна и услышал его голос.

— Рыжий Кахэн, док, — сказал я. — Что новенького?

— Немного. Я только что из морга. Его раздели и положили на стол. Внешний осмотр я произвел, а что у него внутри — не скажу. Для вскрытия нужно разрешение.

— Если мы съездим за разрешением сейчас, вы сможете разрезать его сегодня?

— Сегодня? Пожалуй, смогу, но послушай, Рыжик, лучше сначала провести опознание, если это вообще возможно. Когда я начну вытаскивать пулю, кто знает, какую часть черепа мне придется спилить.

— Ладно, док, если Фрэнк не ошибается, мы быстренько установим его личность. Он думает, что знает этого типа. Но все-таки, что можно сказать прямо сейчас, до вскрытия?

— Вам нужно общее описание? Вес, рост, приблизительный возраст и тому подобное?

— Нет, с этим можно повременить, пока мы не выясним, прав Фрэнк или нет. Сейчас важно знать, хотя бы приблизительно, время смерти.

— Очень приблизительно, потому что пока можно судить только по степени трупного окоченения. Так вот, когда я увидел его за несколько минут до полудня, он был мертв не менее шести часов, но не более двенадцати.

— То есть отдал Богу душу где-то между полуночью и шестью утра?

— Именно. Точнее выясним, когда узнаем, что и когда он ел. Состояние пищи в желудке позволит установить время смерти значительно точнее. Ещё вопросы есть?

— Сомнений в причине смерти нет?

— Других следов насилия на трупе не обнаружено. Он был убит пулей малого калибра, по всей видимости, двадцать второго. Стреляли с близкого расстояния, но не в упор. И из мелкого оружия.

— Мелкого?

— Пуля не прошла навылет. Если бы убийца стрелял из тяжелого револьвера, даже небольшая пуля пробила бы голову насквозь.

— Док, вы по-прежнему считаете, что он убит там, где его обнаружили? И труп никто не двигал?

— Не вкладывай мне слова в рот, Рыжик. Так я не говорил. Лишь указал на подобную возможность. На корне дерева, на котором лежала его голова, крови немного, но всё же какое-то количество её вытекло. Такие раны не очень кровоточат. А упасть он мог именно там, где вы его нашли.

— Спасибо, док, — сказал я. — Держите ворота на запоре, чтобы покойник не дал деру.

Когда я возвратился в кабинку, пиццу только что поставили на стол. Я