Росс Томас - Честный вор Страница 5

— Да, девяносто тысяч. Я даю тебе десять процентов от всей суммы. Это значит, что ты работаешь и на меня. Так?

— Так.

— Ты положишь деньги в сумку.

— В каких банкнотах? По пятьдесят, двадцать или десять долларов?

— По сто и пятьдесят, — ответил незнакомец. — Главное, чтобы они не были новыми. Ровно в три часа ты войдешь в прачечную. В пять минут четвертого положишь сумку в барабан одной из сушилок. Все равно, в какую. Там их шесть. Понятно?

— Да.

— В шесть минут четвертого ты бросишь в нее десятицентовик. Она будет крутиться двенадцать минут. Еще через минуту остановится единственная работающая сушилка, В ней ты найдешь пять тетрадей, завернутых в одеяло. Ты успеваешь за мной?

— Конечно.

— Тебе даются четыре минуты, чтобы убедиться, что тетради подлинные. Еще через минуту ты должен уйти. Тебя это устраивает?

— Вполне.

— И не вздумай класть в сумку нарезанную бумагу или ждать, пока остановится сушилка с деньгами.

— Я не пользуюсь такими методами.

— Да, я знаю. Поэтому я и выбрал тебя. Но хочу предупредить, что я снял ксерокопии, они читаются ничуть не хуже оригиналов.

— И что вы собираетесь делать с копиями?

— Если получу деньги, то сожгу, если же нет — перешлю в полицию.

— А где гарантия, что копии не окажутся в полиции, даже если вы и получите деньги.

— Тебе придется поверить мне на слово, Сент-Айвес, — ответил незнакомец, и в трубке раздались короткие гудки. Я пересказал Прокейну полученные инструкции.

— А как насчет денег? Сегодня же суббота, — Да, — кивнул Прокейн, — тут могут возникнуть некоторые сложности, но я все улажу.

Я не спросил, как он собирается это сделать. Вероятно люди имеющие на своем счету несколько миллионов, могут достать сто тысяч в любое удобное для них время. Лично мне в эти дни, субботу и воскресенье, с большим трудом удавалось превратить в наличные чек в двадцать долларов, Возможно, Прокейн собирался их украсть.

Глава 6

— Я передумал, — сказал я, когда мы пересекли Сорок Пятую улицу. — Я не могу ехать к Прокейну. От меня пахнет тюрьмой, Грин недовольно хмыкнул.

— Но ты же не был в тюрьме.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Но он ждет.

— Майрон, не будем спорить.

Грин надулся, но остановил машину у «Аделфи».

— Спасибо за помощь, — я открыл дверцу и вылез из кабины.

— Не забудь позвонить Прокейну, — напомнил Грин.

— Первым делом я должен принять душ.

В отеле я подошел к портье и попросил его положить сумку в сейф. Затем поднялся к себе, открыл воду, разделся и залез в ванну, вспоминая события вчерашнего вечера, когда мужчина и женщина (которых, будь они моложе на два-три года, я бы назвал юношей и девушкой) принесли мне сто тысяч долларов...

Я дремал в своем любимом кресле перед включенным телевизором, когда в половине десятого в дверь постучали. На левом плече мужчины висела голубая сумка с эмблемой «Пан-Ам». Правую руку он держал в кармане пальто. Женщина стояла чуть сзади, слева от него.

— Вы всегда открываете дверь, не спросив, кто к вам пришел, мистер Сент-Айвес?" поинтересовался мужчина.

— Если только я не принимаю душ, — ответил я. — Тогда я вообще не открываю дверь.

— Я — Майлс Уайдстейн, — представился он. — Это Джанет Вистлер. Нас послал мистер Прокейн.

— Заходите, — я отступил в сторону.

Уайдстейн снял сумку и поставил ее на столик для покера.

— Мы бы хотели, чтобы вы пересчитали деньги, Нельзя сказать, что они стояли у меня над душой, но не спускали глаз с моих рук. Среди сотенных банкнот оказалось несколько новых, но я решил не обращать на это внимания.

— Вам нужна расписка?" спросил я, убедившись, что они принесли ровно сто тысяч.

— Если вас это не затруднит, — ответила Джанет. Мне всегда нравились высокие стройные женщины, особенно с большими карими глазами и длинными, ниже плеч, распущенными волосами, Я вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и напечатал: «Получено от Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер сто тысяч долларов». Затем фамилию и дату, вытащил лист, расписался и отдал его Уайдстейну.

Тот внимательно прочел написанное, кивнул и передал лист Джанет. Я решил, что ему двадцать четыре года, а ей — двадцать три.

— Мистер Прокейн просил узнать, не потребуется ли вам наша помощь, — сказал Уайдстейн.

— Как я понимаю, вы — те самые ученики, о которых он упоминал в разговоре со мной. Уайдстейн улыбнулся.

— Он настаивал на том, чтобы мы спросили вас об этом, — добавила Джанет, передавая расписку Уайдстейну. Тот сложил ее вчетверо и сунул в левый карман пальто.

— Передайте ему мою благодарность за столь любезное предложение, но справлюсь один.

Уайдстейн оглядел груду денег, лежащих на покерном столике.

— Ваша доля — десять процентов, не так ли?

— Да.

— Если у вас откроется вакансия, имейте меня в виду.

— Вы недовольны своим местом? Он покачал головой.

— Конечно, доволен. Но ваше занятие выглядит весьма привлекательным. Никакого риска и высокий заработок.

— Если вы будете прилежно учиться у Прокейна, возможно, мы еще вернемся к этому разговору.

— Возможно, — повторил Уайдстейн и повернулся к Джанет. — Пошли.

Она улыбнулась мне, и они направились к двери. На пороге Уайдстейн обернулся.

— На вашем месте, мистер Сент-Айвес, я бы вел себя более осторожно, открывая дверь. С другой стороны может оказаться кто угодно.

— Вы имеете в виду воров?

На этот раз они улыбнулись вместе.

— Совершенно верно. Именно воров.

Глава 7

В три часа дня мы собрались в кабинете Прокейна. Сам он сидел за столом, Джанет Вистлер, в темно-зеленом брючном костюме, в кресле перед ним, мы с Майлсом Уайдстейном расположились у камина.

Телефон зазвонил в половине пятого. Прокейн снял трубку, послушал и передал мне.

— Сент-Айвео? — произнес приглушенный мужской голос.

— Да. — Как я сказал Прокейну сегодня утром, условия остаются прежними, меняются только время и место.

— Где и когда?

— Завтра, в десять утра...

— Десять утра мне не подходит.

— Почему?

— Как раз в это время два детектива из отдела убийств собираются поговорить со мной о Бобби Бойкинсе и его смерти. Вы знали Бобби, не так ли?

— Хорошо, если понедельник тебя не устраивает, — ответил голос после короткого молчания, — встретимся во вторник, тоже в десять.

— Где?

— Ты знаешь, где находится Вестсайдский аэровокзал?

— На углу Десятой авеню и Сорок Второй улицы.

— Точно. В десять часов ты поднимешься на второй этаж, в мужской туалет. Войдешь в крайнюю левую кабинку, Если она будет занята, подождешь, пока не освободится. Зайди в нее, сядь на стульчик и жди, Деньги принеси в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам». Из соседней кабинки тебе под перегородкой просунут другую сумку. Одновременно и точно таким же способом ты передашь свою.

— Не одновременно, — возразил я, — Сначала я должен посмотреть, что в вашей сумке.

— Ладно, можешь посмотреть. А затем отдавай деньги и быстро выметайся из туалета и из аэровокзала. И не вздумай сшиваться поблизости и ждать человека, который выйдет с твоей сумкой. Ты это понял?

— Да.

— Деньги принесешь банкнотами по пятьдесят и двадцать долларов.

— Хорошо.

— И не говори детективам, что ты собираешься делать во вторник утром.

— Вы знали Бобби Бойкинса, не так ли? — вновь спросил я.

Мне ответило молчание, секунд через десять сменившееся короткими гудками. Я положил трубку и передал присутствующим содержание нашего разговора.

— Что он сказал насчет Бойкинса? — спросил Прокейн.

— Ничего.

— Вы думаете, что он убил старика?

— Возможно.

— Но вы не собираетесь говорить об этом полиции?

— Пока мне нечего им сказать, Я даже не знаю, замешан ли Бойкинс в этом деле. Но его тело оказалось в прачечной-автомате, когда я зашел туда в три часа утра.

— Тут должна быть какая-то связь, — заметил Уайдстейн..

— Возможно. Но Бобби Бойкинс — мелкий карманник. Он понятия не имеет, как влезть в чужой дом, не то что вскрыть сейф. А вот среди его знакомых есть неплохие специалисты.

— Вы предполагаете, что он мог быть посредником вора? — спросил Прокейн.

Я покачал головой.

— Я ничего не предполагаю. Но до встречи в аэровокзале я собираюсь кое-что выяснить. Я знаком с людьми, которые знали Бойкинса. Возможно, им что-то известно. Перед смертью Бобби долго били. Он — старик. А в старости отказываются говорить, так как уже знают, что это ни к чему не приведет. Есть только одна причина, по которой Бойкинс мог молчать: он понял, что его убьют, как только он удовлетворит любопытство тех, кто задавал вопросы.

Прокейн перевел взгляд на один из пейзажей, изображавший оленя, стоящего в нерешительности на залитой солнцем опушке. Судя по всему, Прокейн любил рисовать солнечный свет.