Джон Макдональд - Не суди меня Страница 51

Марсия, стоя у постели и уже совсем по-доброму улыбнувшись, сказала:

– Поправляйся скорее, Тид. Мы будем тебя ждать.

– Меня не так легко убить, – тоже улыбнувшись, ответил он.

Она взяла его руку, наклонилась и нежно поцеловала в лоб... Даже когда ее легкие шаги давно смолкли вдали, Тид все еще продолжал физически ощущать холодное прикосновение ее мягких губ. Женщина-викинг! С крепкими широкими бедрами, самой природой предназначенными рожать здоровых детей, с прекрасными грудями, созданными для того, чтобы цвести, набухать и кормить потомство. То, что она задумала, будет потерей, огромной потерей. Практически такой же бессмысленной, как бессмысленная смерть ее сестры Джейк. Годы такой жизни ожесточат ее, намеренное бесплодие неизбежно лишит живительных соков молодости, сделает ненужной даже самой себе... По-своему будет означать маленькую смерть. В каком-то смысле, может даже, думал Тид, это возмездие за смерть Джейк...

Принесенный на подносе обед прервал его грустные размышления. А вот аппетит стал заметно лучше. Он с явным удовольствием съел даже серую, однообразную больничную еду, которая выглядела вроде бы вполне прилично, а по сути...

Где-то минут через тридцать пять в палату пришла медсестра, чтобы забрать поднос.

– Скажите, сестра, Барбара Хеддон все еще в больнице?

Она вздрогнула настолько сильно, что посуда на подносе в ее руках чуть не упала на пол.

– Барбара? Э-э-э... да.

– Почему вы так разволновались, сестра?

– Просто когда вы спросили меня, я как раз обо всем этом думала, только и всего. Вы ведь раньше никогда меня о ней не спрашивали. И она тоже. Мне это показалось странным. Вот я и подумала...

– К ней приходили посетители?

– Только ее родные из Балтимора. Никого из местных здесь не было.

– А Армандо Рогаля уже выписали?

– Да, он пробыл здесь всего четыре дня. За ним приехала какая-то толстая женщина и забрала его домой. Кажется, миссис Ферма или что-то в этом духе.

– Могу я повидаться с Барбарой Хеддон?

– Я спрошу у ее лечащего врача. Вставать ей еще нельзя.

– Дайте мне, пожалуйста, знать.

Днем к нему в палату зашел доктор Барбары и, подвинув стул к кровати, сел.

– Мне передали, что вы хотели бы с ней повидаться.

– Да, если это возможно. Как она?

– Ко всему безразлична, равнодушна... И знаете, это очень даже хорошо. Как ее лечащего врача, меня это полностью устраивает. Это куда лучше, чем если бы она мрачно переживала случившееся. Пусть сначала поправится, ну а уж потом...

– У нее на лице... будет много шрамов?

– Она уверена, что да. Лично я думаю иначе. Самые большие проблемы сначала были с ее левым глазом. Думал даже, его придется удалить. Но после на редкость удачной ювелирной работы на глазных мышцах все оказалось в порядке. Глаз удалось сохранить. Я по-настоящему горжусь этим. И даже собираюсь в деталях описать этот случай в национальном медицинском журнале. Это же было совсем как пришить пару оторванных крылышек комнатной мухе!

– А как насчет шрамов?

– Лезвие было очень острым, так что порезы оказались глубокими, но весьма аккуратными и по-своему даже симпатичными. С правой стороной все уже в порядке, а вот с левой еще не совсем. Из-за потери ткани. Сейчас ее левая рука вытянута и закреплена над головой. Я рассказываю вам об этом простым, немедицинским языком, чтобы вы могли лучше понять. Мы вырезали лоскут с обратной стороны левой руки, вывернули его на сто восемьдесят градусов, наложили на ее левую щеку, но пока не отсоединили от руки, давая ему возможность прижиться на новом месте. Когда это произойдет, мы его отрежем и аккуратненько пришьем... Должен заметить, производить косметическую хирургию на таком лице одно удовольствие. И кроме того, великолепные лицевые кости. И форма, и качество... Будет красавицей даже в шестьдесят! Не хочу сказать, что несколько тончайших, не толще волоска, шрамиков будут совсем незаметными. Особенно при ярком освещении, когда на ней не будет макияжа. Но в остальном... Я позволил ее родным навестить ее, но, увидев реакцию Барбары, был вынужден тут же попросить их уйти. Ей сейчас категорически нельзя ни хмуриться, ни улыбаться, пока я не буду полностью уверен, что ее лицевые мышцы достаточно окрепли. Вот почему вам нельзя с ней повидаться, мистер Морроу. По крайней мере еще десять дней.

– Передайте ей, я приду. Обязательно приду!

– Неделю тому назад я уже говорил ей это, и она просила передать вам, чтобы вы забыли про нее и держались от нее подальше. – Доктор встал со стула. – Поправляйтесь. – И неторопливой походкой вышел из палаты. Большой усталый человек, ежедневно делающий свою важную, но утомительную и нередко монотонную работу...

~~

Тида выписали из больницы в конце недели. Пять дней спустя ему в мэрию позвонил доктор:

– Мистер Морроу? Приезжайте повидаться с Барбарой Хеддон сегодня в два часа дня.

– Она что, изменила свое отношение к тому, чтобы увидеться со мной?

– Нет, но теперь мне надо ее хоть как-то подстегнуть. Заставить кричать, плакать, смеяться, неистовствовать и бушевать, биться в истерике и хохотать. Чтобы у нее работали все, абсолютно все возможные лицевые выражения! Пора приниматься за активизацию мышечного тонуса, иначе ее лицо так и останется мертвой маской. Сейчас мышцы уже могут выдержать практически любую нагрузку. Заживление идет прекрасно, но пока вяло и не активно. В основном из-за ее безразличия и полнейшего равнодушия к жизни. Мне это совсем не нравится. Приезжайте и поддайте ей жару. Заставьте ее беситься от злости и гнева. Сестра встретит вас и проведет к ней в палату. До свидания, мистер Морроу. Мы все на вас очень надеемся.

Тид спрятал стенограмму своих показаний перед Большим жюри в верхний ящик своего письменного стола. Мисс Андерсон молча кивнула, когда он сообщил ей, что его, скорее всего, не будет в офисе большую часть второй половины дня.

Затем он зашел к Пауэлу Деннисону, чтобы предупредить об этом и его тоже... Увы, теперь это был всего лишь пожилой человек, у которого вынули душу. Он по-прежнему много и упорно работал, но как-то равнодушно, без малейшего интереса, не получая от этого никакого, абсолютно никакого удовлетворения.

Тид припарковал машину на стоянке у больницы без десяти два. В регистратуре ему сказали номер палаты. В холле второго этажа его уже ждала хорошенькая медсестра. Увидев Тида, она прижала палец к губам, открыла дверь палаты и, впустив его внутрь, беззвучно ее закрыла.

Барбара полулежала-полусидела на согнутой кровати, лениво перелистывая какой-то иллюстрированный журнал. Вся левая сторона ее лица, от уха до подбородка, была закрыта широким пластырем, но нос, правый глаз и правая половина рта были открыты. Нашлепка на правой щеке была уже практически незаметна.

Увидев его, она заметно вздрогнула, бросила на него озадаченный взгляд и тут же потянулась к кнопке вызова. Но он успел схватить пульт на секунду раньше, вытянул его на всю длину шнура и положил на подоконник, куда она уже не могла дотянуться.

Во время этой немой сцены Барбара не произнесла ни слова. Тид придвинул стул вплотную к кровати, сел, взял ее за руку. Она попыталась выдернуть ее, но сил на это у нее не хватило, поэтому смирилась и перестала сопротивляться.

– Они сделают тебя такой же красивой, как раньше, Барбара.

– Это так важно? – Ее голос звучал совершенно равнодушно.

– Так будет лучше. Я хотел бы потратить много времени, глядя на тебя. Наслаждаясь твоей красотой. Но даже если бы им это не удалось, все равно для меня это мало что значило бы.

Она мрачно посмотрела на него:

– Не стоит изображать из себя сентиментального дурака, Тид. Беги, беги со всех ног и как можно дальше, пока можешь...

– Мне приходилось слишком много лет бегать, Барбара. Я устал бегать. И вот мне наконец-то повезло, и я вдруг нашел нечто, помогающее мне обрести смысл жизни. Нечто... вроде талисмана.

– Счастливый случай, – горько сказала она.

– Барб, не сдавайся. Будь свирепой. Будь жестокой, будь отвратительной, будь чем хочешь, только не сдавайся, не опускай руки. Сделай вид, будто ты крутая. Хуже тебе от этого не будет, поверь...

– Ты хочешь смотреть на такое лицо?

– Когда мне надоест на него смотреть, я просто выключу свет.

Из уголка ее правого глаза выползла слеза, вдоль носа медленно скатилась вниз, чуть задержалась на верхней губе. Барбара поймала ее кончиком языка.

– Да, само собой разумеется. Ночью все кошки серы.

– Ну а что, если я люблю тебя? Что, если я полюбил тебя на самом деле? Что тогда?

– Я все равно прогоню тебя, Тид. Потому что не хочу, чтобы ты все время помнил, кем я была, и постоянно мучился оттого, что принес себя в жертву. А именно так оно и будет, Тид. А потом это рано или поздно выйдет наружу, и ты возненавидишь меня. Я не хочу этого!

– Я много думал об этом, Барб. И пытался быть предельно логичным. Да, меня это несколько беспокоит. И признаюсь, будет всегда беспокоить. Но я так же точно знаю, почему это будет меня всегда беспокоить. Потому что в детстве, когда у тебя формируется характер, тебе дают читать книги о принцессах-девственницах. Романтические книги и рассказы, приучающие тебя к двойному стандарту, когда ни мужчина, ни женщина на самом деле не являются живыми людьми. Поэтому впоследствии, став уже взрослым, становится трудным вспомнить, что женщина – это живой человек, а не сладенькая кукла в красивой обертке, снятая с полки дорогого универсама... Я слишком много времени провел в чужих постелях. И это плохо. Это полностью притупляет вкус.