Александр Граков - ОХОТА НА КРУТЫХ Страница 6

При упоминании о «мерседесе» Олеся зябко передернула плечами и покорно поплелась за Михаем, помахивая «дипломатом». Ее «бегемота» тащил он.

Метров через двести из-за поворота им дружески подмигнула неоном вывеска «Гостиница».

— Дай сюда «дипломат»! — Он порылся в нем, вынул какой-то документ и вернул ей чемоданчик. — Пошли!

— Номер на двоих, по одному паспорту! Это моя жена, — Михай подал сонной администраторше паспорт. Та молча раскрыла его и заглянула. Вложенная пятидесятидолларовая купюра, как опавший осенью с дерева лист, слетела в выдвинутый ящик стола. Так же молча она протянула ключ и лишь затем промолвила:

— Комната 96, второй этаж. На сколько суток желаете остановиться?

Михай сунул ключ Олесе и, показав рукой, иди, мол, наверх, устраивайся, вернулся к барьеру администраторши.

— Вы, надеюсь, поймете мое щекотливое положение — моя репутация, ревнивый муж.... Кстати, он может прийти с дружками и спросить, не вселяли ли вы за последнюю пару-тройку часов симпатичную молодую женщину и мужчину, — вторая зеленоватая купюра такого же достоинства легла на полировку административного стола, — а вы...

— А я уже неделю никого не вселяла, — сонное лицо администратора чуть оживилось, купюра спорхнула туда же, куда и первая. — Мертвый сезон — конец сентября, — закончила она.

— Спасибо! — Михай пошел к лестнице.

— Не за что, у самой муж пьяница. Когда надоест это занятие, предупредите заранее об уходе.

Девяносто шестой оказался номером люкс с совмещенным санузлом, холодильником, телевизором, телефоном, платяным шкафом и двумя одинарными кроватями, стоящими одна возле другой с таким малым просветом, что их в двуспальную не составляло никакого труда скомбинировать.

Когда Михай вошел в номер, Олеся распаковывала чемодан. На свет появился все тот же серый «Адидас».

— Ну и как же мы будем? — спросила она напряженно.

— Что — как?—сделал непонимающее лицо Михай.

— Я в смысле — спать как будем? Вдвоем, в одном номере...

— Слушай, ты прекратишь свои дурацкие «как, зачем и почему»? — Он разозлился. — В спальном вагоне в одном купе на двух диванах ей, видишь ли, спать можно, а в такой же обстановке в гостинице — уже не то. Может, пойти попросить администратора приделать колеса к номеру или на худой случай — к твоей кровати, чтобы тебе спокойно дремалось? Никто на твою целомудренность посягать не собирается! В крайнем случае могу пойти и попросить отдельный номер, — скажу, что поругались. У нее небось в загашнике еще есть!

— Нет! — быстро отреагировала Олеся. — Одна я спать боюсь.

— Тьфу ты! Одна — боится, вдвоем — тоже. Хочешь, я тумбочку между кроватями поставлю?

— В два часа ночи грохотать на всю гостиницу. Очень милая самореклама, — съязвила она, направляясь с костюмом и махровым полотенцем к ванной. — Я иду купаться!

— Ая думал — в музей или в театр! — отлил ей Михай такую же монету. — Спокойной ночи!

— Ты что же, думаешь, я в ванной спать буду?

— Нет, просто я хотел сказать, что когда ты вернешься оттуда, я уже буду спать. — Он начал разбирать правую кровать.

Она фыркнула, скрываясь за дверью ванной.

... Михая разбудили какие-то посторонние звуки. Он потер глаза и взглянул на часы — без малого три. А разбудили его всхлипывания — Олеся сидела на краю левой кровати, уткнув голову в колени, и тихо плакала. Михай взглянул на ее сгорбленную горестную фигурку, и у него тревожно и сладко заныло сердце.

— Ты... чего? — спросил он почему-то шепотом.

Олеся повернула голову и на него взглянули огромные, чисто вымытые слезами глаза, в которых одновременно отразились обида, боль и нежность.

— Мне холодно, — так же прошептала она. — И очень-очень одиноко.

Михай встал, подошел и сел рядом. Осторожно обнял маленькую фигурку и спрятал у себя на груди ее голову, зарывшись лицом в пушистые густые волосы.

— А сейчас — тепло?

— Сейчас — хорошо! — прошептала Олеся и подняла лицо. Он поцеловал сперва по очереди закрытые глаза, затем — доверчиво раскрывшиеся губы...

—... Как неудобно, — бормотала она исцелованными, зашершавевшими губами спустя полчаса, поудобнее устраивая голову на мощной груди Михая, — вроде бы — две кровати, и в то же время — как бы ни одной подходящей. Правда ведь, Миша-Мишенька?

—Угу, — счастливо и умиротворенно в первый раз согласился с ней Михай.

... Олесе снился лимонад. Целый водопад его низвергался с выступу скалы, омывая ее волосы, грудь — все тело. А она, запрокинув голову и раскрыв рот, пила и пила его и никак не могла напиться. Восхитительно тонкий запах апельсина кружил голову, водопад переливался всеми цветами радуги... Она счастливо засмеялась и открыла глаза. В обыденной жизни, в отличие от сна, все оказалось намного проще: Михай, уже одетый, склонился над ней и водил у самого ее носа бокалом шипучего пенистого напитка. Олеся, выпростав из-под одеяла руку, жадно потянулась к нему, но Михай, рассмеявшись, отдернул руку с бокалом.

— Вставай, соня, уже обед!

— Я не соня, я Олеся, — сварливо поправила она его и вновь требовательно протянула руку. — Дай!

— А что за это? — хитро прищурился Михай.

— Бессовестный, ты авансом получил уже за бочку этой водички, — она поймала руку с бокалом, потянула к своим губам и, облив обнаженную грудь, жадно выпила напиток. — А теперь есть хочу!

— Пожалуйста! Сразу ужин, завтрак и обед ждут вас, мадам!

Действительно, на столике у стены красовались нарезанный крупными ломтями нежно-розовый копченый окорок, крупные свежие помидоры, зелень, хлеб и огромный арбуз.

— Ого! — Олеся удивилась. — Откуда?

— С рынка, конечно! Он тут недалеко. Так что если хочешь есть...

— Лицом к стене! — скомандовала Олеся. И мигом исчезла в ванной, прихватив разбросанную ночью одежду. Через пятнадцать минут они вдвоем уминали роскошный походный обед.

— А когда поедем дальше? — запивая еду лимонадом, спросила она.

— Дня через три! — посерьезнел Михай. — Раньше никак нельзя. . Твои знакомые устроили настоящую облаву по всему городку — ищут нас. Так, на всякий случай трясут. Они ведь точно не знают, на какой из трех станций мы сошли. Но трясут основательно. Наведывались и сюда, в гостиницу. Но мои доллары оказались посущественней совести администраторши Любы. Мы с тобой даже в регистрационной книге не отмечены. Одно меня волнует: о тех двоих, которые покинули поезд с моей помощью, — ни слухов, ни сплетен. Будто они не под откос вывалились, а воспарили в небо, подобно Иисусу Христу.

— А тебе какая забота об этих подонках? Папашка мой названый набирает к себе в ОМОН только кандидатов не меньше чем с пятнадцатилетним тюремным стажем и парой-тремя трупами за плечами. Ну как, успокоилась твоя совесть?

— Интересный у тебя папашка, оч-чень интересный, — протянул задумчиво Михай и внезапно оживился: — А знаешь, Олеська, мы, пожалуй, передохнем с недельку здесь, в Николаевке!

— А как же Москва?

— А что Москва? Она уже почти тыщу лет простояла, простоит еще неделю, я думаю. А мне здесь кое-какие дела обстряпать надо.

— Это что — по коммерческой линии? — с ехидцей ввернула Олеся.

— Ага, по ней самой. Что будем делать, спрашиваешь? Справлять между делами нашу медовую неделю.

— Если ты думаешь, что моя вчерашняя доверчивость и беззащитность дают тебе повод... — начала заводиться Олеся, но Михай, решительно обняв, закрыл ей рот долгим поцелуем. Побрыкав немного возмущенно ногами на вплотную стоящей к столу кровати, куда он толкнул ее, Олеся ответила Михаю...

— Ну хватит лизаться, — спустя два часа ласковой борьбы она оттолкнула его и, усевшись рядом на кровати, потребовала: — Давай рассказывай дальше!

— Про что рассказывать? — изумился он.

— Про Игоря, конечно, друга своего! Ты что думаешь — я забыла уже?

— А-а-а! — вспомнил Михай. — Ну что же, времени у нас навалом...

Глава IV

СУЕТА СУЕТ

...Напарником Игоря на сей раз оказался сержант Кротенко — довольно оригинальный тип милиционера. Он мог долго и нудно перечислять статьи и пункты закона нарушителю, объясняя, за что и на сколько он сядет. Мог терпеливо, часами, выслушивать чьи-то бредни вместо правдивых показаний. Но если видел, что преступник плюет на закон, а это означало — ему в лицо, он поступал с ним по своему усмотрению и состоянию взрывного характера на данный момент. Чаще всего в камере предварительного заключения преступника встречали вопросом:

— Земеля, на тебе что — бульдозер разворачивался?

Из-за этой привязанности к закону и проходил Иван Николаевич до тридцати девяти лет в сержантских погонах. Это при почти двадцатилетнем стаже службы в органах ВД. Все объяснялось просто: не любил он также лизать задницы вышестоящему начальству. Но — служил классно, выполнял всю «чернуху» за разных чистоплюев, и за это пока оставался в органах милиции.