Микки Спиллейн - Змея Страница 6

Когда я зашел, то увидел много новых лиц, но Диверсея Тоби увидел сразу и заметил, как он чуть не выронил пивную кружку от удивления. Потом я подошел к бару и заказал «четыре розы». Бармен был старый, стреляный воробей. Он смешал мне пойло, взял доллар и угрюмо кивнул.

— Привет, Майкл.

— Привет, Чарли.

Тебя не было видно…

— И не должно было.

Тебя вспоминали.

— Ты слишком много слушаешь.

— Бармены любят поговорить.

— С кем?

— Как все бармены.

— А еще?

— Ничего, Майкл.

— Ладно, Чарли.

Он отошел от меня с озабоченным видом и направился к стайке туристов, которые галдели в углу. Стереопроигрыватель наяривал Синатру, но симфония ненависти звучала так слабо, что не производила должного впечатления. На улице стояла жара и для любого человека зайти в тихое местечко — означало обрести покой, прохладу и спокойный отдых.

Одна из женщин почти сползла с табурета и, раздавив о стойку свои груди, спросила:

— Свободен?

Я не стал оборачиваться.

— Иногда.

— А теперь?

— Нет.

Она отвернулась и сунула в рот сигарету.

— Глупый дикарь!

— Настоящий абориген!

Она хрипло засмеялась.

— Итак, придется пощипать наших заморских друзей.

Диверсей Тоби подождал, пока она ушла, и сел на табурет рядом со мной. Он великолепно сыграл свою роль приятеля в баре, заказавшего для друга выпивку. Когда это было сделано, он взмолился:

— Майкл…

— Просто решил заглянуть.

— Тебе нужен я или кто-то другой?

— Кто-то другой.

— Мне не нравится, когда ты ходишь вокруг да около, а не говоришь прямо.

— Новая технология, приятель.

— Выкинь ее к черту, Майкл. Я знаю тебя с прошлых времен. Думаешь, я уже не знаю, что случилось?

— А что же случилось?

— С Левитом и «Ручкой». У тебя что, помутнение мозгов? Ты думаешь, что тебе дадут за здорово живешь палить в городе? Теперь все изменилось. Ты был далеко, и лучше было бы для тебя там оставаться. Теперь прежде чем ты впутаешь меня во что-нибудь, мне нужно сказать тебе очень важное: я всегда был мелкой сошкой и ни вы, ни они меня не трогали. Такое положение меня всегда устраивало.

— Чудесно! — Я взял его за руку и положил на стол свой 45-й. — Помнишь?

Он задрожал. Тогда я решил добить его. Я достал из кармана бумажник и сделал вид, что считаю деньги, а сам дал ему полюбоваться своим удостоверением, видным сквозь пластик. Он посмотрел и глаза его расширились, но он сумел подавить свое любопытство.

— Мы идем ко мне или к тебе?

— Моя комната наверху, Майкл.

— Номер?

Триста тринадцатый.

— Десять минут. Иди первым.

Это был обычный номер второсортной гостиницы, пропахший пивом, потным бельем и грязными носками. Он открыл себе жестянку пива, потом плюхнулся на небрежно застеленную кровать.

— Говори.

— «Детская ручка»… Он умер.

— Я знаю. Это я пришил его. Его макушка слетела и превратилась в кашу на полу. Он не был первым и вряд ли будет последним.

Он медленно отставил жестянку.

— Будь ты проклят! Думаю, что тебе надо писать завещание.

Я не шучу. Слова и дела у нас не расходятся. Ты уже был идиотом в прежние времена, но теперь ты совсем пропащий. Думаешь, я не знаю об этом? Знаю, как и все. Я не хотел бы даже быть с тобой в одной комнате.

— У тебя нет выбора, Тоби.

— Да. И поэтому я буду расплачиваться потом. И ты тоже, Майкл.

— «Детская ручка», — повторил я снова.

— Он взялся за работу Тилсона. Все об этом знают.

— Дальше.

— Что дальше, изверг? Что, черт возьми, я могу знать о «Ручке»? Мы с ним не играли в одну игру. Я просто прыщик, а он целый нарыв. Ты знаешь, чем он стал? Правая рука мистера Декерсона! И ты думаешь, я собираюсь…

— Кто?

— Оставь… Ты знаешь.

— Кто, Тоби? Мистер Декерсон? Кто он, приятель? Не шути со мной и перестань мямлить.

— Ну ладно. Итак, кто такой мистер Декерсон? Он новый человек в деле. Он большая шишка. Он взял власть и все остальные ребята остались за флагом. Мальчик мой, я больше не могу тебе ничего сказать. Все, что я знаю, это имя — мистер Декерсон. А сам он — сплошной мрак — невидимка.

— Политика?

— Не в его вкусе. Дурень ты, Майкл. Он — как укротитель.

Ты знаешь, что творится в городе? Они все выползают из своих нор: убийцы, громилы… и все ждут приказа. Я чувствую, что рядом бежит ручей, но не стану удить рыбу. Много времени прошло со смерти последнего лихого парня. Теперь повторяются времена индейцев. Главарь вернулся с холмов и сумасшедшее племя готово ступить на тропу войны. Вот все, что я могу тебе сказать!

— «Ручка»?

— Убийца. И к тому же он всегда знал, кто дает ему заработать на хлеб. Он поднимался по лестнице до тех пор, пока не решил снова вернуться к старым друзьям. Ему не следовало оставаться там, где он был.

— Говорят, что он делал кому-то любезность, стреляя в меня.

Тоби встал и подошел к окну.

— А почему бы и нет? Делать любезность — это дает повышение по службе и вес. Это доказывает…

— Это доказывает, как быстро могут тебя убить.

Он медленно отвернулся.

— Я что, тоже попал в эту кашу?

— Кто такой Декерсон?

— Никто не знает. Только то, что он большой человек.

— Деньги?

— Думаю, да.

— Кто заменит «Ручку»?

— Кто сможет удержать это место. Я бы сказал: Дел Пеннер, уж очень он рвался. Он засыпался десять лет назад, потом отправился в Чикаго, потом был сутенером в Майами и здорово поддерживал «Ручку».

— Тогда, может быть, нападение «Ручки» на меня было совершено, чтобы доказать свои способности?

— Любезность никому не вредит.

— Она убила «Ручку».

— Тогда это значит, что он не знал… что это ты.

Я долго смотрел на него в упор, пока он не отвернулся, пожав плечами. Когда он высосал пиво до конца, то буркнул:

— Говорят, это было по личному вопросу, он делал одолжение для кого-то. Ты был неожиданностью. Это тебя не касалось. Это было что-то другое. Вот и все, что я знаю. И вообще, я ничего не хочу знать. Дай мне зарабатывать деньги другим способом и держись от меня подальше, умоляю тебя.

— Почему?

— Теперь ты влип, парень. Все знают, все ищут.

— У меня такое уже бывало.

— Но не так, как теперь. — Он посмотрел на пустую жестянку и решился. — Ты когда-нибудь слыхал о Маре Кания?

— Нет.

— Он каторжник из Лоо. Имеет около двадцати восьми лет, попался на убийстве еще подростком. Они подозревают, что он убивал в разных городах. У него масса темных дел, но сейчас он тоже дичь, как и ты.

— Что мне это дает, Тоби?

— Жертву. Он в городе с пулей в животе и все знают, как все это случилось. Если он умрет, тебе повезло, а если нет — ты покойник.

Я встал и взялся за шляпу.

— Мне страшно везет в последнее время.

Он мрачно кивнул.

— Надеюсь, что это надолго.

Когда я дошел до двери, он буркнул:

— А может, и не надолго.

— Почему?

— Не хочу оказаться поблизости, когда это дело закончится. Ты еще успеешь натворить дел.

— Может быть…

— Не может быть, а точно!

Когда я опять пришел к ней, прелестной, чьи волосы падали темными, длинными прядями, чье тело было манящей заводью белого и смуглого тона там, под одеждой, которая ничуть не сковывала ее гибкой, чуткой грации пантеры, — она не слышала, что я пришел, до тех пор, пока я не сказал:

— Велда!

Тогда глаза ее открылись, сначала медленно, потом широко распахнулись, как у газели, застигнутой врасплох. Ее рука чуть-чуть пошевелилась и я знал, что она крепко сжимает что-то под одеялом. Когда же она поняла, что это я, ее пальцы разжались. Она вынула руки из-под одеяла и они коснулись моей ладони.

Ты можешь так проиграть, малютка.

— Нет, пока ты рядом.

— Это не всегда бываю я.

— Теперь это ты, Майкл.

Я взял ее за руку, потом быстрым движением сдернул одеяло и взглянул на нее.

Что происходит, когда вы видите нагую женщину? Женщина стройная, красивая. Ее кожа кажется лакированной при свете ночника. Розовые штучки, которые кажутся мерцающими. Желание, которое выдает себя минутными всхлипываниями, взмахом ресниц, вздрагивающей грудью. Розовые соски, которые делаются еще острее под вашим взглядом. Рот становится влажным и беззвучно приоткрывается, маня наклониться и послушать.

Я наклонился к ней, потом сел в ногах и мои руки стали гладить ее живот и нежную развилину. Она всегда ждала этого, но я в первый раз откликнулся на ее призыв. Теперь я трогал и чувствовал, и торжествовал, и знал, что все это мое. Она всхлипнула разок и сказала:

— У тебя сумасшедшие глаза, Майкл.

Ты их не видишь.

— Но я знаю. Они дикие, ирландские, коричневато-зеленые и сумасшедшие.