Далия Трускиновская - Опасные гастроли Страница 10

Наконец он вернулся и очень сноровисто, почти молниеносно, перебрался через ограду — я и не знала за ним таких талантов.

— Мисс Бетти, — зашептал он, хотя подслушивать нас было некому. — Там, в кустах, сидит человек! И тоже следит, как гуляют лошади!

— Что за человек? — спросила я.

— Простого звания, мисс Бетти! В каком-то армяке, но без бороды! Сидит на карачках, его и не видно! Я случайно заметил!

— Сколько раз просила я не называть меня мисс Бетти! — вспылила я, очень недовольная положением дел. Из-за моих проказ ребенок чуть не попал в беду — вряд ли благонамеренный обыватель станет тайком подкрадываться к цирку, он наверняка задумал какое-то воровство и не стал бы жалеть дитя, случайно раскрывшее его замыслы. Нужно было поскорее уходить отсюда. Но Николенька побежал вдоль ограды, стуча по ней где-то подобранной палкой. Уму непостижимо, откуда они только берут все эти палки, гвозди, стертые подковы, сломанные шпоры, пистолетные пули, древние мундирные пуговицы и прочую дребедень, которой место в помойной яме.

Я быстро пошла следом за Николенькой, чтобы взять его за руку и перевести через улицу. Поскольку Дерптская в это время обыкновенно пуста, случайный экипаж может пронестись по ней с бешеной скоростью, особенно если хозяин — любитель быстрой езды. Тут за детьми нужен глаз да глаз.

Вдруг Николенька шарахнулся от ограды с таким страхом, словно оттуда мог выпрыгнуть большой пес, вроде того, который ужас как перепугал его трехлетнего. Мальчик до сих пор боится крупных собак, даже самых миролюбивых, и никакие объяснения тут не помогают.

Ничего удивительного не было бы в том, что по запертому парку ходят сторожевые псы, привезенные «гимнастическим цирком» для охраны имущества. Странно было бы иное — если бы таких псов не оказалось. Я кинулась к Николеньке бегом, чтобы не дать ему расплакаться от страха.

Тут-то я и увидела то лицо.

Оно показалось мне зверским — злодей в зеленовато-буром то ли армяке, то ли кафтане, скалился на Николеньку из кустов, да еще показывал преогромный кулачище. Нас разделяла ограда — да что значит ограда высотой в неполную сажень, для такого разбойника?

Схватив ребенка на руки, я побежала прочь — вдоль по Дерптской.

Вася бежал следом и догнал нас уже на краю парка.

— Мисс Бетти, я его тоже видел! Это он, тот самый! Мисс Бетти, я знаю — он задумал украсть лошадей! — кричал Вася в полном восторге.

— Это самые дорогие лошади в мире! Мне Кудряшка рассказал!

— Не смей называть Аркадия Семеновича Кудряшкой! — ответила я.

— А что? Маша с Катей ведь его так зовут! Ой, нет — Мэри и Китти!

Вот что меня умиляет в моих барышнях — английский язык они учить не хотят, а быть «Мэри» и «Китти» — хотят! И нравиться Кудряшову они очень хотят — не для того, чтобы с ним повенчаться, а просто так — надо же кому-то нравиться.

— Идем к миссис Кларенс, Вася, — сказала я и спустила с рук Николеньку.

Большой Верманский парк имел четыре входа — на каждом углу по входу. Естественно, мне нужен был ближайший. Я поскорее перевела детей через Дерптскую и невольно обернулась назад — как будто страшный мужик мог погнаться за нами. Но увидела я не злодея, а нечто иное.

Вход в цирк господина де Баха был со стороны Дерптской улицы, и хотя до представления оставалось еще много времени, там уже стояла странная публика, главным образом дамы и девицы мещанского сословия, не менее трех десятков. Они кого-то поджидали — но кто бы им мог понадобиться?

— Вася, смотри, — я показала мальчику на это сборище. — Давай пройдем к другому входу и посмотрим заодно, что это там творится. Будет что рассказать Маше и Кате.

Я надеялась, что мальчики поведают сестрам о странном собрании у цирковых дверей и не скажут о Васиной эскападе, да и о мужике в кустах промолчат.

Зрение у меня хорошее, несмотря на то что я много читаю и вышиваю. Поэтому я, медленно проходя с мальчиками мимо цирковых дверей, отлично все видела. Дамская толпа взволновалась, сперва хлынула к дверям, потом расступилась.

На улицу вышло несколько человек, мужчин и женщин, очень хорошо одетых. Они пошли по проходу, образовавшемуся в толпе. Первым был сам господин де Бах под руку с пожилой дамой — очевидно, супругой.

Следом молодой человек вел девицу, свою ровесницу: это, кажется, был Альберт. Еще один мужчина средних лет тоже был со спутницей, а спутница явно опекала белокурую девочку, в которой признала я мадемуазель Клариссу. И, наконец, явилось с полдюжины молодых людей. Их-то и ждали!

Одним из них был Лучиано Гверра.

Я увидела его — и беззвучно ахнула. Хотя с чего бы мне ахать — ведь могла б сообразить, что он не живет в цирке безвыходно, как Шильонский узник или Железная Маска. Могла бы догадаться, что он имеет хорошее жалование, достаточное, чтобы щегольски одеваться и обедать в дорогом трактире. Так нет же — явление проклятого итальянского штукаря было как гром среди ясного неба, да еще вместе с молнией.

На нем был сюртук изумительного цвета, темно-зеленого, почти черного, наглухо застегнутый бледно-жонкилевый жилет, черный атласный галстук. Цилиндр свой он нес в руке, и все могли любоваться его смоляными кудрями. Похоже, именно ради него и собралась толпа. Девицы загалдели, он поднял руку, как бы отстраняя их вместе с их несуразной пылкостью; кому-то все же улыбнулся…

Орава взбесившихся мещанок провожала господина де Баха и его свиту к Александровской и через всю эспланаду. Только близость городских ворот, у которых собралось уже несколько экипажей и телег, остановила это войско. Всякий проход через Александровские ворота ныне — приключение, потому что город растет, население умножается, а проезд к воротам остается так же узок, как во времена Петра Великого.

Лишь потеряв их всех из виду, я поняла, что мне следует сделать.

Я хорошо рисую, у меня в институте за рисование были лучшие баллы. Отчего бы мне не изобразить злодея, что подглядывал за лошадьми, и не обратиться прямо к господину де Баху? Если я раскрою злоумышление, он мне будет благодарен, да и вообще долг всякого честного человека, случайно ставшего свидетелем злоумышления, — раскрывать его, забыв о страхе. Вот и в стихотворении Пушкина о купеческой дочери Наташе о том же говорится — выдала злодея, не побоялась! А мне чего бояться?

Вечером я уселась рисовать. Лицо я запомнила хорошо — оно было широкое, с прищуренными глазами, и вид имело такой, словно кто-то крепко стукнул по макушке сверху, и оно сплющилось. Я рисовала и думала, до какой же степени нужно потерять стыд, чтобы среди бела дня караулить красавчика-штукаря! Прямо у дверей, да еще поднявши шум, словно на ярмарке!

Да, разумеется, я хотела его увидеть, но с разумной целью и скрытно. А не так, чтобы весь город на меня пальцами показывал! Я хотела привести себя в чувство, выбить у себя из головы эту чушь, а не любоваться вблизи смазливым черноглазым щеголем!

Да, он классически красив, он — как античное изваяние, ну так и нужно к нему относиться соответственно. Где ж видано, чтобы человека охватывал жар при виде греческого Аполлона?

Рука моя невольно провела линию по бумаге, возле портрета злодея, несколько карикатурного, но удачного. Линия как раз и была античным профилем (как на грех, русского слова для этого вида на лицо нет). Карандаш мой наметил линию густых бровей, глаз, чуть припухлых губ — и я долго стирала свое нечаянное художество, чтобы и следа от него не осталось.

Теперь я была готова идти в цирк к господину де Баху.

Я смутно представляла себе внутренние помещения такого здания, но рассуждала логически. У господина директора непременно есть кабинет. Я попрошу, чтобы меня туда проводили. Время выберу утреннее. Иначе он с супругой своей и со всей свитой уйдет куда-нибудь обедать. Остается изобрести способ, как на полчаса ускользнуть от миссис Кларенс и детей. А способ обыкновенный — забыть дома что-то необходимое.

Я заглянула в свою корзиночку с рукоделием. В последние дни я вышивала монограммы на платках для Варвары Петровны и учила этому искусству девиц. Платочек для монограммы невелик, его не заправляют в большие пяльцы, его удобно брать с собой в парк и работать, сидя на лавочке. У меня было несколько вышитых алфавитов, с которых Маша с Катей перенимали буквы, — вот эти алфавиты я и вынула.

Несложный этот план осуществился без помех. Рисунок я заранее спрятала в потайном кармане платья. Нужно было успеть в цирк до того, как его хозяин со свитой отправится обедать.

Я совершенно не собиралась встречаться там, даже мимолетно, с Лучиано Гверра. И вот тому доказательство — я не переменила прическу и не надела платье понаряднее. А то, что я надела новые туфельки, голубые атласные, с узенькими лентами, означало, что старые совершенно истрепались на дорожках парка. Модные туфли не предназначены для ходьбы по песку и траве. Еще я поменяла серьги — обычно я ношу маленькие, чтобы служить примером моим девицам, им дай волю — они прицепят к ушам парадные броши своей бабушки, по полтора вершка в высоту. Я взяла продолговатые серьги с гранатами — скромно и красиво, гранаты мне к лицу.