Дороти Иден - Темные воды Страница 10

— Разве я не говорила вам, что не следует обсуждать семейные дела в присутствии прислуги?

— О, Дора, — сказала Амелия. — Она не будет сплетничать, потому что никто ее не слушает. И, мама, то, что я сказала, правда. Фанни за все годы своей жизни здесь едва ли могла встретить хотя бы одного молодого человека, а теперь мне семнадцать, и я не хочу, чтобы это же случилось со мной.

Луиза посмотрела на дочь со смешанным чувством: и снисходительно, и критически. Жаль, конечно, что она не была красивой. Но у нее была хорошая кожа, и ей была присуща приятная живость. Она никогда не будет сидеть молча в углу. Ее светлые волосы с локонами, подвязанными на каждой стороне лица, были очаровательны. То, что она была немного полновата, соответствовало ее стилю. Она была вполне привлекательной девушкой. Существовала только одна трудность, которую ее отец отказывался видеть или понимать. Ее внешность выглядела настолько незначительной рядом с Фанни. В возбужденном состоянии Фанни была просто блестящей. В ее присутствии болтовня, улыбки и трепет ресниц Амелии превращались в неловкие шалости школьницы.

Это было очень хорошо для Эдгара, с его преувеличенным чувством справедливости и ответственности, настаивать, чтобы к обеим девушкам относились, как к сестрам. Но Эдгар был мужчиной, а мужчины слепы в более тонких вопросах женского поведения. Его нужно было заставить понять, что нынешний год — год Амелии, а Фанни место на заднем плане.

Например, этот экстравагантный чрезмерный подарок Фанни в виде кулона с сапфиром был ошибкой особой важности. Он мог подчеркнуть красоту девушки еще больше. Эдгар отказывался видеть это. Но Эдгар всегда был настолько недалеким… «Глупый, глупый, глупый», — подумала Луиза. Расческа сломалась пополам в ее стиснутых руках. Амелия подбежала к ней.

— Мама, вы не поранили себя?

— Конечно, нет. — Луиза спокойно положила сломанную расческу. — Я только удивляюсь, почему вы сравниваете себя с Фанни. Обстоятельства у вас совершенно другие. Ваш отец и я, мы сделаем все возможное, чтобы вы могли встретить достаточно молодых людей, если не здесь, так в Лондоне.

— В Лондоне, мама!

— Мне пришло в голову, что ради вашего бала мы могли бы открыть там наш дом. Но это будет зависеть от вашего отца.

Амелия всплеснула своими пухлыми, маленькими, очень белыми руками. (Когда-нибудь, кто-нибудь скажет ей: «У вас очень маленькие руки, как белые лилии, смотрите, они только раскрываются». И затем он наклонит голову и поцелует ее ладонь.)

— Папа сделает для меня все, что угодно.

— Сделает ли? Вы знаете, я не разрешу ему испортить вас. И не будьте так уверены. Теперь у нас так много беспокойства с Джорджем, и прибытие этих несчастных детей — еще одна проблема.

— Фанни присмотрит за ними, — весело сказала Амелия. — А Джордж поможет ей. Он полюбит это. Он обожает Фанни!

Луиза нахмурилась.

— Не говорите так. Я не хочу поощрять эту глупую влюбленность Джорджа. Это не что другое, как проявление его болезни. Я хотела бы чтобы вы помнили, Амелия, что вы не единственный человек в мире, о счастье которого нужно беспокоиться.

— О, мама! Мне для счастья нужно так немного. Только бал в Лондоне и муж, которого бы я по-настоящему любила, и еще драгоценности, и карета, и…

Амелия прижала свое лицо к окну. Пустоши, одна темная складка за другой, тянулись до края земли. Небо было бесцветным, как речная вода. Вдалеке послышался птичий крик. Может быть, цапля на озере или сова. Или запертая птица в дымоходе, о которой всегда говорила бабушка.

Внезапно Амелия задрожала. Она ненавидела пустоши в сумерках, ненавидела мысль о мрачной серой тюрьме в десяти милях отсюда и ее мрачном окружении. Она не была бы настолько против, если бы заключенные были французами. Это было бы романтично. Она представила их ноющими «марсельезу» и готовыми умереть за свою страну. Но теперь холодные сырые камеры были заполнены отбросами с улиц Лондона и Ливерпуля, ворами, фальшивомонетчиками, убийцами… Иногда кто-нибудь убегал, и вся округа была в ужасе, собаки лаяли по ночам в тумане, так как беглецы всегда выбирали время густых туманов, когда поймать их было вдвойне трудно. Амелия представила себе, как она увидела бы в окне бородатое отчаянное лицо и разрывалась бы между ужасом и ужасным влечением. Если когда-нибудь случится, что беглец появится в ее окне, закричит ли она или спрячет его под своей кроватью и некоторое время будет держать это отчаянное существо в своей милости? Она не знала, почему такие мысли приходили ей в голову. Знала только, что они заставляли ее желать уехать отсюда. Она вышла бы замуж, имела бы шестерых детей и жила бы в Лондоне, где можно ездить в театры или на вечера ежедневно. И где всегда будут огни, и не будет ночного ветра в одиночестве.

— Мама! — она медленно повернулась, ее голос стал настойчивым. — Я бы сделала все, чтобы добиться этого.

Ее мать застегивала вокруг своей пухлой шеи топазовое ожерелье, достаточно роскошное для того, чтобы сразить начальника дартмурской тюрьмы.

— Какая женщина не хотела бы! Это вечная цель в нашей жизни — хороший муж и благополучие.

— Вот вы получили их, мама. Вы должны быть очень счастливы.

У Луизы опустились уголки рта. Счастье не состояло в доме, полном прислуги, гардеробе, переполненном дорогостоящей одеждой, теплой постели и муже около нее, который иногда, но теперь уже не так часто, просыпался, чтобы наведаться под ее ночную рубашку. Нет, она понимала, что это не было счастьем. Но так же, как ее мать не указала ей на этот факт, у нее не было намерения рассказывать об этом своей дочери.

— Конечно, я счастлива. Не будьте такой озабоченной, дитя мое. Вы получите все эти веши. Но усилия будут настолько же моими, насколько и вашими. У меня еще остались связи, хотя я слишком долго была погребена среди этих вересковых пустошей. Я сделаю что смогу с вашим отцом. Теперь бегите и посмотрите, готова ли бабушка спуститься вниз к обеду. Если готова, посмотрите, чтобы она надела свою кашемировую шаль и чтобы ее прическа была в порядке. Иногда мне кажется, что она намеренно делает себя похожей на пугало.

Амелия, настроение которой улучшилось, засмеялась:

— Разумеется. Она же вредная. Только Джордж может заставить ее сделать что-нибудь хорошее.

Луиза снова нахмурилась, вспомнив множество случаев, когда ее мать портила своего красивого внука. Но она только резко сказала:

— Амелия, не выбегайте так быстро из комнаты. Учитесь двигаться спокойно и грациозно.

Амелия остановилась.

— Как Фанни, мама?

— Ничего подобного! Я никогда не советовала вам брать Фанни за образец.

— Я никогда этого и не делала, — весело сказала Амелия. — К тому же Фанни тоже может метнуться, когда она взволнована. Вам следовало бы видеть ее в этот момент. О, папа — я как раз ухожу.

Эдгар вошел в комнату, едва ли заметив уход Амелии. Он был погружен в раздумья.

— Мой дорогой, вы еще не начали одеваться. Вы должны поторопиться. Вы же знаете, насколько пунктуален сэр Джайлс. Полагаю, что это следствие руководства тюрьмой…

— Луиза, не болтай! Могу я получить хоть минуту покоя?

Луиза удивленно посмотрела на него. Обыкновенно он был добродушным и мирным человеком.

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Только пустяковое, но несколько тревожное дело. Адвокат моего брата из Шанхая считает уместным нанести нам визит. Должен сказать, что я рассматриваю это, как попытку сунуть нос в наши дела. Вероятно, он представляет меня таким же непредусмотрительным, как Оливера. Но если бы это было и так, он ничего не сможет поделать. Поручения моего покойного брата должны быть выполнены.

— Сколько ему лет?

Эдгар посмотрел па жену с удивлением. Он никогда не был способен понять, как работает женский ум, и отбросил весь этот процесс, как недостойный серьезного внимания.

— Какое отношение имеет его возраст ко всему этому?

— Женат ли он? Или, может быть, едет без жены?

— Что у вас на уме?

— То, о чем следовало бы подумать и вам, моя любовь. Вы забыли, что у Амелии выход в свет в этом году. Мы должны подумать о каждом подходящем молодом человеке, если хотим, чтобы наши вечера были успешными. Мужчины никогда не думают о таких вещах.

— А думают ли женщины о чем-нибудь, кроме этого?

— Эдгар, пожалуйста, не раздражайтесь. Амелия ваша дочь, и вы должны сделать для нее все возможное.

— Черт побери, я обещал ей очень щедрое приданое.

— Обещали, любовь моя, — Луиза небрежно погладила его рукой. — Но от приданого мало пользы без мужа. Па самом деле я думаю, что мы должны открыть лондонский дом…

— Нет, об этом не может быть и речи.

— Но, Эдгар…

— Не спорь со мной. Я сказал, что это исключено.

— О, дорогой, Амелия будет так разочарована.

— Вы обсуждали это с Амелией? Не поговорив со мной?

Полные веки его жены лукаво поникли.

— Я боюсь, вас нужно будет еще убеждать в том, какие преимущества даст бал в Лондоне.