Макс Коллинз - Кровавый срок Страница 10

Жилище де Мариньи напомнило мне дома в Луизиане: средних размеров двухэтажное розовое строение, заросшее вьющимся виноградом, с занавесками на веранде вверху и на крыльце внизу, и наружной лестницей, ведущей к автомобильной дорожке. В отличие от соседних домов с их непроницаемыми массивными белыми стенами, слева от дома де Мариньи виднелся сад с высокими ухоженными кустами.

Я миновал дом, заметив через пару кварталов место, где можно было развернуться, и вновь вернулся, припарковавшись на противоположной стороне улицы, не доезжая полквартала до дома де Мариньи. Улица здесь была такая узкая, что пришлось парковаться, заехав левыми колесами на тротуар.

«Линкольн» отъехал от дома меньше, чем через полчаса. Я надеялся, что граф в машине, и неторопливо поехал за ним. Проезжая мимо дома де Мариньи, сквозь открытое окно я заметил суетившихся слуг. Одним из них был Кертис.

На Бэй-стрит мне удалось пропустить несколько машин перед «Бьюиком», одновременно не теряя де Мариньи из вида. Темнело, и мы оба включили фары. Он сумел найти место для парковки среди массы других машин, стоящих у магазинов: хотя было уже больше пяти, все магазины до сих пор работали. Я проехал мимо, запарковался сам и уже вылезал из своего «Бьюика», когда заметил графа — в коричневой спортивной куртке, светло-коричневых брюках, кремового цвета рубашке без галстука и коричневых туфлях на босу ногу. Очень стильно. Он направился к отелю «Принц Джордж», задержавшись у входа под развевающимися флагами союзников, чтобы прикурить сигарету.

Я заметил, что табличка офиса над лавкой в следующем доме гласила: «Г. Дж. Кристи, лимитед. Торговля недвижимостью с 1922 г.» Да, тесный мир и тесный город...

Но де Мариньи не зашел в отель, а прошел под аркой между ним и соседним зданием в «Коконат Бар», двигаясь между столиками под пляжными зонтиками на террасе, спускающейся до самого причала, где маленькие яхты со свернутыми парусами качались на неспокойном море. Навесом этому бару служило обложенное облаками темно-багровое небо.

Почти все столики в баре были пусты, но графа сразу же окликнул полный, темноволосый мужчина лет тридцати пяти в щегольском бледно-зеленом костюме с широкими отворотами и темно-зеленом галстуке в полоску.

— Фредди! Я хочу познакомить тебя с самыми роскошными девочками в Нассау!

— Невозможно, — ответил де Мариньи, смакуя каждый слог в своей французской манере. — Я всех их знаю... О! По-моему, я ошибся...

Он точно ошибся: рядом с толстяком-американцем сидели две привлекательные женщины: брюнетка с очень сексуальным неправильным прикусом и стройная блондинка с широкой милой улыбкой. Обеим на вид не было еще тридцати. Они были одеты в легкие платья и, привлекательно положив ногу на ногу, тянули какие-то тропические напитки из маленьких, украшенных фруктами, пивных стаканов.

Американец представил графа, присевшего рядом с ними, и они заговорили тише, так, что я ничего не мог разобрать. Поэтому я рискнул подсесть за соседний столик, заказал себе сок и стал подслушивать, уставившись на свинцово-серое волнующееся море.

— Фредди, — сказал де Мариньи, делая ударение на втором слоге. Ага, значит его толстого американского друга тоже зовут Фредди. — Я настаиваю на том, чтобы ты пригласил этих очаровательных девушек с собой сегодня. Мой список гостей удручающе мал.

— Есть одна проблема, — отозвался второй Фредди, кисло улыбаясь. — Они замужем.

— Ну и что? Я тоже женат, — пожал плечами де Мариньи. Его улыбка была такой же широкой, как и искусственной. — Захватим с собой и мужей! Мои лучшие друзья — чьи-то супруги.

— Боюсь, — сказала блондинка, — оба наших супруга сейчас далеко, на задании.

— Они — пилоты ВВС Британии, — добавил американский Фредди.

Де Мариньи снова пожал плечами:

— Моя жена сейчас учится танцевать в Мэйне. Может, мы, семейные люди, разлученные с нашими любимыми, сможем утешить друг друга?

Американский Фредди добавил:

— У него есть повар-багамец, кухня которого поразит вас, леди.

Спорю, на ужин у них будут цыплята.

Брюнетка и блондинка переглянулись и обе засмеялись. Почти захихикали. Сначала они кивнули друг дружке, потом — де Мариньи.

— Ну и отлично, — произнес граф.

«Так, уже кое-что», — подумал я.

Еще с четверть часа прошли в безудержном флирте — американец был больше, чем другие, откровенен — и я решил, что пора отступать. Я быстро допил сок и вернулся к «Бьюику» ждать, когда де Мариньи повезет своих гостей на вечеринку на Виктория-стрит.

Что он вскоре и сделал, кстати.

Ночной Нассау под тяжелыми облаками казался сверхъестественным. Гигантские шерстяные деревья отбрасывали таинственные тени на известковые стены. Ограды садов вырастали сбоку, как крепостные стены, и мерцающий свет косо падал сквозь ставни, закрытые по случаю ожидавшейся грозы, собиравшейся весь день.

Я следил за красными зрачками габаритных огней «Линкольна», и когда де Мариньи затормозил на лужайке близ дома, я проехал дальше, быстро развернулся и занял свое место на противоположной стороне улицы.

Вскоре начали съезжаться гости. Первым появился исключительно скользкий тип с усиками, как у Кларка Гейбла. Он вылез из коричневого «Шевроле» и направился к дому, держа под руку сексуальную блондинку. У блондинки была челка, как у Вероники Лэйк, формы, как у Бетти Грейбл, и синее платье в горошек. Если она была совершеннолетней, то я — Генри Альдрич.

Я насчитал всего одиннадцать гостей, прибывших группами и парами — состоятельных на вид, и только белых, не считая жен пилотов (их привез толстяк-американец) и несовершеннолетних красоток с кожей шоколадного цвета. Их входным билетом была привлекательность.

Боковое стекло «Бьюика» было опущено, и даже за полквартала от дома де Мариньи я слышал смех и обрывки фраз, доносящихся из внутреннего дворика, поэтому я решил вылезти из машины и присоединиться к гостям. Почти присоединиться. Улица была совершенно пустой, а ближайший фонарь был через дорогу, и никто не заметил, как я нырнул в хорошо подстриженный кустарник, чтобы заняться своим профессиональным делом.

У де Мариньи была вечеринка в саду. Здесь стоял длинный стол для пикников, и несколько слуг-негров в белых фраках обходили гостей, правда, не предлагая им ничего, кроме вина. Три свечи в абажурах «молния» и два шестисвечных канделябра стояли незажженными на удобно расположенном столике. Все оттягивались на полную, но я не думал, что это долго продлится. Ветер усиливался, и комары с каждой минутой кусались все сильнее.

Утром Марджори Бристол чувствовала в воздухе приближение грозы. Теперь любой идиот мог это почувствовать.

Де Мариньи держал в руках горящую спичку. Он привстал и наклонился вперед, пытаясь зажечь свечу, а сидящая рядом с ним белокурая жена пилота ВВС приподняла абажур, пытаясь помочь ему. Ветер всколыхнул пламя от свечи, и оно обожгло руку графа.

— Мёрд! — сказал он.

— Что это значит? — спросила одна из несовершеннолетних блондинок с широко раскрытыми глазами.

— Дерьмо, моя дорогая, — ответил ее лощеный одутловатый кавалер.

Все засмеялись. Кроме меня, конечно. Я шлепнул комара на щеке.

Де Мариньи обжег себя еще несколько раз, но умудрился все-таки зажечь все свечи под абажуром и даже канделябры. Языки пламени качались на них, как матросы на палубе «Титаника».

— Вуаля, — сказал он, восхищаясь своей работой, и я подумал, что он знает французский так же, как и я, и тут начался дождь.

Все гости смеялись, а некоторые леди визжали в забавной манере, которую они, наверное, считали очень женственной.

— Все в дом, быстро! — закричал де Мариньи. Его черные слуги стали разбирать стол.

Гости, на которых упало несколько капель дождя, бросились врассыпную, торопясь в укрытие.

Я в моем тайнике сразу промок насквозь.

— Мёрд, — сказал я сам себе, продираясь обратно к «бьюику».

На этот раз я сидел в машине довольно долго. Потоки дождя, как очереди из пулемета, били по лобовому стеклу, барабанили по крыше. Пальмы вокруг сильно раскачивались, их листья шелестели, шурша, как наждачная бумага; ветер отвратительно свистел, разнося свежий запах цветов. Когда я закрыл окно, в машине стало жарко, и стекла запотели. Жара и дождь. Почему же я почувствовал озноб?..

Если начинался дождь, мы выстилали дно воронки брезентом и, когда в него набиралась вода, пили ее, припав к краю и жадно глотая, набирали ее в наши пустые фляги. Дождь поднимал даже раненых, и мы прижимались друг к другу, думая, когда японцы снова пойдут в атаку со своими пулеметами, штыками, минометными минами...

Раскат грома вдруг разбудил меня. Я был весь в холодном поту, думая, что минометная мина все же взорвалась. Мне страшно хотелось курить.

Дурной знак: я курил только однажды, в те месяцы, когда я был в войсках — на островах, на Гуадалканале. Желание курить только изредка возвращалось ко мне, после того как я вернулся: изредка, как и приступы малярии, один из которых, похоже, начинался сейчас.