Борис Акунин - Левиафан Страница 11

Гош немного посопел, пошевелил бровями, полез за трубкой. Видно было, что вовсю ворочает мозгами, решает, как быть.

— Сядьте-ка, дамы и господа, — необычайно внушительно пробасил Гош и поворотом ключа запер за собой дверь. — Раз уж так вышло, будем играть в открытую. Рассаживайтесь, рассаживайтесь, а то не ровен час под кем-нибудь ноги подкосятся.

— Что за шутки, мсье Гош? — недовольно произнес лейтенант. — По какому праву вы здесь командуете, да еще в присутствии первого помощника капитана?

— А про это вам, молодой человек, сам капитан объяснит, — неприязненно покосился на него Гош. — Он в курсе дела.

Ренье сник и вслед за остальными снова уселся к столу.

Говорливый и добродушный ворчун, каковым Рената привыкла считать парижского рантье, вел себя как-то по-новому. В развороте плеч появилась осанистость, жесты стали властными, глаза засветились жестким блеском. Уже одно то, как спокойно и уверенно он держал затянувшуюся паузу, говорило о многом. Пристальный взгляд странного рантье по очереди остановился на каждом из присутствующих, и Рената видела, как некоторые поежились под этим тяжелым взором. Ей и самой, признаться, стало не по себе, но Рената, устыдившись, беззаботно тряхнула головой: да хоть бы и комиссар полиции, что с того. Все равно тучный, одышливый старикан, не более.

— Ну хватит нас интриговать, мсье Гош, — насмешливо сказала она. — Мне вредно волноваться.

— Причина волноваться есть, вероятно, только у одного из присутствующих, — загадочно ответил он. — Но об этом позже. Сначала позвольте представиться почтенной публике еще раз. Да, меня зовут Гюстав Гош, но я не рантье — не с чего, увы, ренту получать. Я, дамы и господа, комиссар парижской уголовной полиции и работаю в отделе, занимающемся наиболее тяжкими и запутанными преступлениями. А должность моя называется «следователь по особо важным делам», — со значением подчеркнул комиссар.

В салоне повисло гробовое молчание, нарушаемое лишь торопливым шепотом доктора Труффо.

— What a scandal![3] — пискнула докторша.

— Я был вынужден отправиться в этот рейс, да еще инкогнито, потому что… — Гош энергично задвигал щеками, разжигая полупотухшую трубку. — …Потому что у парижской полиции есть веские основания полагать, что на «Левиафане» находится человек, совершивший преступление на рю де Гренель.

По салону тихим шелестом пронеслось дружное «Ах!».

— Полагаю, вы уже успели обсудить это во многих отношениях таинственное дело. — Комиссар мотнул двойным подбородком в сторону газетной вырезки, по-прежнему находившейся в руках у Фандорина. — И это еще не все, дамы и господа. Мне доподлинно известно, что убийца путешествует первым классом… (снова коллективный вдох)… и, более того, в данный момент находится в этом салоне, — бодро закончил Гош, сел в атласное кресло у окна и выжидательно сложил руки чуть пониже серебряной цепочки от часов.

— Невозможно! — вскричала Рената, непроизвольно хватаясь руками за живот.

Лейтенант Ренье вскочил на ноги.

Рыжий баронет расхохотался и демонстративно зааплодировал.

Профессор Свитчайлд судорожно сглотнул и снял очки.

Кларисса Стамп застыла, прижав пальцы к агатовой брошке на воротничке.

У японца не дрогнул на лице ни единый мускул, но вежливая улыбка мгновенно исчезла.

Доктор схватил свою супругу за локоть, забыв перевести самое главное, но миссис Труффо, судя по испуганно выпученным глазам, и сама сообразила, в чем дело.

Дипломат же негромко спросил:

— Основания?

— Мое присутствие, — невозмутимо ответил комиссар. — Этого достаточно. Есть и другие соображения, но о них вам знать ни к чему… Что ж. — В голосе полицейского звучало явное разочарование. — Я вижу, никто не спешит падать в обморок и кричать: «Арестуйте меня, это я убил!» Я, конечно, и не рассчитывал. Тогда вот что. — Он грозно поднял короткий палец. — Никому из других пассажиров говорить об этом нельзя. Да это и не в ваших интересах — слух разнесется моментально, и на вас будут смотреть, как на зачумленных. Не пробуйте перебраться в другой салон — это только усилит мои подозрения. Да и ничего у вас не выйдет, у меня уговор с капитаном.

Рената дрожащим голосом пролепетала:

— Мсье Гош, миленький, нельзя ли хоть меня избавить от этого кошмара? Я боюсь сидеть за одним столом с убийцей. А вдруг он подсыпет мне яду? У меня теперь кусок в горло не полезет. Ведь мне опасно волноваться. Я никому-никому не скажу, честное слово!

— Сожалею, мадам Клебер, — сухо ответил сыщик, — но никаких исключений не будет. У меня есть основания подозревать каждого из присутствующих, и не в последнюю очередь вас.

Рената со слабым стоном откинулась на спинку стула, а лейтенант Ренье сердито топнул ногой:

— Что вы себе позволяете, мсье… следователь по особо важным делам! Я немедленно доложу обо всем капитану Клиффу!

— Валяйте, — равнодушно сказал Гош. — Но не сейчас, а чуть позже. Я еще не закончил свою маленькую речь. Итак, я пока не знаю точно, кто из вас мой клиент, хотя близок, очень близок к цели.

Рената ждала, что вслед за этими словами последует красноречивый взгляд, и вся подалась вперед, но нет, полицейский смотрел на свою дурацкую трубку. Скорее всего врал — никого у него на примете нет.

— Вы подозреваете женщину, это же очевидно! — нервно всплеснула руками мисс Стамп. — Иначе к чему носить с собой заметку про какую-то Мари Санфон? Кто такая эта Мари Санфон? Да кто бы она ни была! Какая глупость подозревать женщину! Разве способна женщина на такое зверство?

Миссис Труффо порывисто поднялась, кажется, готовая немедленно встать под знамя женской солидарности.

— Про мадемуазель Санфон мы поговорим как-нибудь в другой раз, — ответил сыщик, смерив Клариссу Стамп загадочным взглядом. — А заметок этих у меня тут полным-полно, и в каждой своя версия. — Он открыл черную папку и пошелестел вырезками. Их и в самом деле был не один десяток. — И все, дамы и господа, попрошу меня больше не перебивать! — Голос полицейского стал железным. — Да, среди нас опасный преступник. Возможно, психопатического склада. (Рената заметила, как профессор потихонечку отодвигается вместе со стулом от сэра Реджинальда.) Поэтому прошу всех соблюдать осторожность. Если заметите нечто необычное, даже какую-нибудь мелочь, — сразу ко мне. Ну, а лучше всего будет, если убийца чистосердечно покается, деваться-то все равно некуда. Вот теперь у меня все.

Миссис Труффо по-ученически вскинула руку:

— In fact, I have seen something extraordinary only yesterday! A charcoal-black face, definitely inhuman, looked at me from the outside while I was in our cabin. I was so scared![4] — Она обернулась к своему благоверному и ткнула его локтем. — I told you, but you paid no attention?[5]

— Ой, — встрепенулась Рената, — а у меня вчера из туалетного набора пропало зеркальце в настоящей черепаховой оправе.

Мсье Псих, кажется, тоже хотел что-то сообщить, но не успел — комиссар сердито захлопнул папку:

— Не надо делать из меня идиота! Я — старая ищейка! Гюстава Гоша со следа не собьешь! Понадобится — ссажу на берег всю честную компанию, и будем разбираться с каждым в отдельности! Десять душ загублено, это вам не шутки! Думайте, дамы и господа, думайте!

Он вышел из салона и громко стукнул дверью.

— Господа, мне что-то нехорошо, — слабым голосом произнесла Рената. — Пойду к себе.

— Я провожу вас, мадам Клебер, — немедленно подскочил к ней Шарль Ренье. — Это просто неслыханно! Какая наглость!

Рената отстранила его:

— Спасибо, не нужно. Я дойду сама.

Она неверной походкой пересекла помещение, у двери на миг оперлась о стену. В коридоре, где никого не было, ее шаг убыстрился. Рената открыла свою каюту, вынула из-под дивана саквояж и сунула подрагивающую руку под шелковую обшивку. Лицо ее было бледным, но решительным. Пальцы в два счета нащупали металлическую коробочку.

В коробочке, холодно поблескивая стеклом и сталью, лежал шприц.

Кларисса Стамп

Неприятности начались прямо с утра. В зеркале Кларисса явственно разглядела две новые морщинки — едва заметными лучиками они пролегли от уголков глаз к вискам. Это все солнце. Оно здесь такое яркое, что ни зонтик, ни шляпа не спасают. Кларисса долго рассматривала себя в безжалостной полированной поверхности, натягивала пальцами кожу, надеялась, может, это со сна и разгладится. Дорассматривалась: извернула шею так, что увидела за ухом седой волосок. Тут уж стало совсем грустно. Может быть, тоже солнце? Волосы выгорают? Нет, мисс Стамп, не обманывайте себя. Как сказал поэт,

И белое дыханье ноябряобдало скорбью, косы серебря.

Привела себя в порядок тщательней обычного. Седой волосок безжалостно выдернула. Глупо, конечно. Кажется, у Джона Донна сказано, что секрет женского счастья — умение вовремя перейти из одного возраста в другой, а возрастов у женщины три: дочь, жена и мать. Но как перейти из второго статуса в третий, если никогда не была замужем?