Енё Рейто - Белокурый циклон Страница 11

В конце концов они все-таки добрались до виллы.

Когда Эдди вошел в старомодную, обставленную тяжелой дубовой мебелью гостиную, первое, что ему бросилось в глаза, были разгуливавшие по ней кошки самых разнообразных расцветок и размеров. Над большим цветочным горшком нахохлился попугай с красным хохолком, а в одном из кресел сидела над вышивкой очень целомудренного вида девица лет сорока пяти. Старик с орлиным носом и почти лысой головой, на которой сохранилось всего несколько седых, но зато очень длинных волосинок, встал, сделал, опираясь на трость, несколько шагов и, наступив на полу своего халата, рухнул прямо в объятия Эдди и несколько секунд отдыхал на его груди.

— Тысячу раз просил их обрезать полы… Материю им, видите ли, жалко… А я когда-нибудь сверну себе шею!… Очень рад вас видеть.

— Я тоже рад с вами познакомиться.

— Чей знакомый?

— Меня зовут Эдди Рансинг! — во весь голос рявкнул Эдди.

Девица подошла к ним.

— А мое имя — Грета, — сказала она. — С папой надо говорить погромче, он глуховат. Садитесь, пожалуйста.

Эдди сел. От фрейлейн Греты он узнал, что человек десять, запыхавшись, примчались сюда, чтобы рассказать о приезжем, интересовавшемся ее отцом. Советник, разумеется, тут же послал служанку пригласить незнакомца. Еще через полчаса Эдди, багаж которого доставили тем временем из гостиницы, уже поднялся в предназначенную ему комнату, чтобы переодеться и принять душ.

Время после ужина прошло в дружеском перекрикивании. Слуховой аппарат, с помощью которого старик мог вполне прилично вести беседу, сломался почти год назад, а купить новый у него рука не поднималась.

Только в одиннадцатом часу Эдди решил перевести разговор на единственно интересовавшую его тему.

К этому моменту уже три кошки сладко спали у него на коленях.

— Видите ли, я приехал из Лондона, потому что коллекционирую произведения искусства.

— Что он сказал?! — прерывающимся голосом астматика спросил у дочери Воллисгоф.

Грета крикнула:

— Коллекционер! Старик понимающе кивнул:

— Мой внучатый племянник тоже слушает лекции!

В это время появился новый гость: герр Максль, местный аптекарь и одновременно режиссер и драматург, сочинивший много лет назад драму «Вильгельм Телль». Как человек, повидавший мир, он всюду был желанным гостем. В молодости ему и впрямь случилось побывать в Брно по поручению одного оптового торговца скотом.

Чуть позже Эдди отвел Грету в сторону. Личико у этой девицы было лимонно-желтого цвета, а волосы были повязаны голубым бантом. Улыбка делала ее разительно похожей на отставного японского министра, снимающегося в какой-нибудь кинохронике. В целом выглядела она на редкость безобразно, а вставные челюсти отнюдь не смягчали это впечатление.

— Видите ли, — сказал Эдди, — я собираю керамику работы некоторых английских мастеров. Особой ценности эти вещи не имеют, но у всякого есть свои причуды.

— Мне ли не знать об этом? У меня есть тетя, которая то и дело моет руки. Просто невозможно что-то поделать с нею. Скажите, какой смысл в том, чтобы постоянно мыть руки?

— Короче говоря, я коллекционирую…

— Нет, скажите, бога ради, какой смысл постоянно мыть руки?

Рансинг был близок к тому, чтобы хорошенько стукнуть свою собеседницу.

— Я собираю старую керамику, — устало повторил он, — и в одной фирме мне удалось установить имена покупателей кое-каких интересующих меня вещей. Ваш отец семнадцать лет назад купил в Лондоне две статуэтки.

— Наверняка он заплатил за них!

— Это само собой разумеется. Не об этом речь. Среди прочих вещей меня занимают «Жнецы»… — Эдди умышленно назвал первой именно эту статуэтку. — Ну и, кроме того, небольшая шкатулка с фигуркой Дремлющего Будды.

— Ах, а я как раз подарила эту статуэтку!

В глазах у Эдди потемнело, и он почувствовал, что ему надо бы присесть. В ту же секунду он ощутил острую боль в щиколотке. Одна из кошек, которую он только что согнал с коленей, мстительно старалась содрать с него когтями носки.

— Ну-ну, Гюрти! — слащаво упрекнула ее хозяйка. — Какая же ты баловница!

— Подарили?! Ох… И впрямь баловница…

— Подарила. Мне эти «Жнецы» не нравились.

Наркоз вновь зародившейся надежды заглушил боль, причиняемую отнюдь не желавшей бросить свое занятие баловницей.

— А «Дремлющий Будда»?

— Дешевый хлам. Стоит у меня в спальне. Хотите? Сейчас я принесу.

— Если будете так добры…

Лишь только Грета вышла из комнаты, баловница Гюрти отлетела, описав двухметровую дугу, за горшок с фикусом. Ее пронзительное «мяу» заставило даже старика советника, сидевшего у камина, на мгновенье умолкнуть.

А потом Грета вернулась!

Вернулась со статуэткой в руках! С Буддой! Он сидел на эмалированной коробочке, наклонив голову и созерцая собственный пуп.

Эдди протянул руку… Грета равнодушно подала ему статуэтку…

И вот наконец-то Будда был у него в руках!

Остальные тоже подошли поближе. Старик, бог весть почему решивший, что Эдди тоже глуховат, изо всех сил крикнул ему прямо в ухо:

— Это что! Вот в Цюрихе на площади стоит мраморная статуя Песталоцци!

— Та и впрямь намного красивей, — поддержала отца Грета.

У Эдди в руках была статуэтка, содержавшая сказочное сокровище! Если бросить ее на пол, среди черепков сверкнет великолепный алмаз… Да, но тогда все его увидят. Охотнее всего Эдди убежал бы, унося статуэтку.

«Спокойно, Эдди, — сказал он самому себе, — здесь нужны гений и хладнокровие».

— Дешевенькая статуэтка, но мне хотелось бы иметь такую, — проговорил он. — Охотно поменял бы ее на эти наручные часы, потому что предложить за нее деньги я счел бы обидой для вас.

— Эту статуэтку я не отдам, — ответила Грета. — Я держу здесь свои принадлежности для шитья. — Она открыла коробочку, служившую подставкой для статуэтки. Там лежали нитки, наперсток, маленькие ножницы и игла. — К тому же это память о маме. Нет, ее я не отдам. Если уж вы хотите обменять свои часы, я могу дать за них карлсбадский кубок. Очень красивый, и мы им совсем не пользуемся.

Все уговоры и обещания не дали ни малейшего результата.

Эдди держал Будду в своих руках, но ничего не мог поделать. Противостоявшая ему смесь ограниченности и упрямства делала безнадежной любую попытку получить статуэтку прямым путем. Грета, продолжая улыбаться улыбкой древней статуи, которая, впрочем, с равным успехом могла говорить о далеко зашедшем кретинизме, будет защищать свою собственность с надежностью бетонированного бомбоубежища!

Стало быть, надо что-то придумать.

Задача, собственно не из сложных. В полицейской хронике известны случаи, когда люди вскрывали сейфы, пробивали стены и взламывали стальные двери. Насколько же проще похитить из настежь открытой комнаты придурковатой дочки глухого старика статуэтку индийского божка, по совместительству занимающегося хранением принадлежностей для шитья.

Пожалуй, проще всего будет спрятаться в чулане, который Эдди заметил, провожая Грету, и который был расположен почти напротив ее комнаты.

— А здесь кто живет? — небрежно спросил Эдди.

— Здесь мы держим всякую рухлядь, — ответила, рассмеявшись, Грета. — А наш садовник хранит тут свой выходной костюм.

Эдди приоткрыл дверцу чулана. Рядом со входом висел парадный костюм садовника, судя по которому, садовник принадлежал к числу самых жалких оборванцев во всей стране.

Вот здесь и надо будет спрятаться!

После того, как Эдди поцеловал похожую на студень руку Греты и дверь ее спальни захлопнулась, он молниеносно проскользнул в чулан. Он знал уже, что примерно через час Грета выйдет в кладовую, найдет что-нибудь съедобное и примется за еду. Это удивительное наблюдение он сделал еще накануне. За ужином Грета едва прикоснулась к еде, отщипывая крохотные кусочки, словно птичка. Ночью у Эдди разболелась голова, он вышел в сад и через окно случайно увидел Грету, сидевшую в гостиной наедине с целым кругом колбасы и невероятным количеством картофельного салата. Глотала она так, что ежесекундно чуть не давилась.

На этом наблюдении и был основан план Эдди. Как только Грета спустится, чтобы поужинать, он прошмыгнет в ее комнату, заберет Будду и, бросив свои вещи, сбежит с добычей. Спрятавшись в старой ванне, которая вместе с несколькими садовыми столиками и поломанным стулом занимала дальнюю часть чулана, Эдди как раз обдумывал план бегства, когда пришел садовник, чтобы переодеться в свой выходной костюм. Старик переодевался, бормоча под нос что-то о людях, воображающих, будто садовник — бог, способный вырастить чудо из грошовой тюльпанной луковицы. Высказав в довольно крепких выражениях свое мнение о таких людях, садовник повесил рабочий костюм на гвоздь и вышел.

Однако он запер за собою дверь!

Что за чушь?!!

Где это слыхано, чтобы запирать чуланы со всяким старьем?!!…