Иван Любенко - Роковая партия (сборник) Страница 12

– Матушка, матушка, вот что ироды окаянные написали, – причитала сестрица, в одной руке держа камень, а в другой кусок серой оберточной бумаги.

– Да что стряслось, сестра Ефимия? – поднялась со скамейки игуменья.

– Позвольте, матушка, я сам объясню, – вопросил Гордей и, получив утвердительный кивок надменной игуменьи, начал свой рассказ: – Сижу, значит, я в мастерской, форму разложил, латунь для плавки приготовил на новый аналой, как влетает в окно вот этот самый голыш, кувшин для воды глиняный, двухведерный, – вдребезги, ну и стекло, само собой. Я выскочил – никого, только сестра София стадо козье ведет на скотный двор. Тогда я бумажку-то открыл и прочитал послание. Вижу, вроде как вам оно адресуется. Тут, думаю, надо вас оповестить, – мужчина протянул обрывок листа с наклеенными на него буквами: «Для Агриппины. Твоя собака у меня. Приготовь пять тысяч рублев. Тогда Нюшку назад и получишь. Пойдешь в полицию – Нюшке худо будет, сама увидишь. Жди другого письма. Наблюдатель».

– Видно, демоны душу чью-то заблудшую опутали. Прикажи, сестра, лошадей заложить, поеду к владыке за советом, – спокойно распорядилась уверенная в себе женщина, недавно перешагнувшая порог неминуемой старости – свое шестидесятилетие.

Коляска, запряженная парой бодрых пегих лошадок, быстро катила под гору. У самого железнодорожного переезда пришлось остановиться, ожидая, пока минует товарный состав, последний вагон которого имел зарешеченные окна. Из них через стальные прутья были видны лица арестантов. Они что-то кричали остановившимся у шлагбаума людям в фаэтонах, бричках и подводах. Слов было не разобрать. Обрывки окриков страдальцев разносились по округе, но быстро теряли силу, исчезая в густой зелени вековых дубов Бибердовой дачи. Игуменья перекрестилась и стала усердно молиться за спасение душ православных, преступивших заповеди божьи.

Архимандрит встретил Агриппину, как всегда, душевно. Велели приготовить большой самовар. На массивном круглом, сделанном из хорошего мореного дуба столе словно по мановению волшебной палочки возникали, казалось, из ниоткуда: фарфоровые блюдца с душистым вареньем, стеклянные розетки с майским медом, ломтики белоснежного осетинского сыра, красная икра вперемешку с мелко порубленным зеленым луком и нарезанная тонкими ломтиками розовая, слегка подкопченная ветчина. Запахи свежих продуктов перемешивались между собой и ароматным букетом наполняли большую комнату, где владыка по обычаю принимал дорогих гостей. Игуменья скромно отломила маленький кусок нежного хлебного мякиша, запила стаканом холодной родниковой воды и поведала архиерею Агафадору таинственную историю исчезновения любимой питомицы.

– Ну, скажу я тебе, матушка, дело и впрямь серьезное. Но в полицию пока обращаться не будем. Нечего сор из избы выносить. Слышал я, появился у нас новый адвокат из столицы – присяжный поверенный Ардашев. Человек степенный. Серьезными, говорят, государственными поручениями раньше занимался. А потом в отставку вышел и к нам пожаловал. Дом купил на Николаевском. К нему многие с делами мирскими обращаются. Ох и мастер он этих злодеев отыскивать! Правда, оплату берет немалую. Ну да ладно. Чай, мы с тобой тоже Господом не обижены. Я пошлю к нему диакона своего, внесу аванс. А завтра ты уже сама с ним повидаешься да дельце-то это субтильное ему и расскажешь. В монастыре и прими его. Пусть своими глазами все посмотрит. Даст бог, поможет, – с удовольствием прихлебывая из блюдца горячий чай, рассуждал архипастырь. – А еще скажу тебе, Агриппина, много ты всякой обслуги в обители божьей держишь. Не дело это. Монастырь-то иноческий, а у тебя и чеканщик, и кузнец, потом этот, как его… художник городской Филатов, а кроме них, еще и сапожник с плотником. Прямо, артель целая, а не храм божий. Теперь вот распознай, кто из них вознамерится сие злобное лихо сотворить. Ты уж, матушка, сердце-то сильно не рви. Приедет адвокат, разберется, – отставив блюдце, владыка вытер бороду салфеткой и поднялся из-за стола, тем самым давая понять, что аудиенция закончена.

…Утро следующего дня выдалось теплым, и дорога доставляла Ардашеву удовольствие, в особенности, наверное, еще и от того, что нанятый фаэтон был на новых металлических рессорах и мягких резиновых колесах. Такой извозчик стоил дороже обычного, но зато и поездка была намного приятней. Миновав извилистый Ясеновский переезд, дорога вновь поднималась вверх, и оттуда во весь рост открывался величественный Казанский кафедральный собор, колокольней своей обращенный к богу. А чуть поодаль высилась звонница Андреевского храма.

Присяжного поверенного уже ждали. Молодая, круглолицая, с большими черными, как уголь, глазами монашка смиренно поклонилась и повела за собой. С настоятельницей беседовали на скамейке аллеи. Агриппина подробно пересказала адвокату то же, что и владыке. Молча передала записку с угрозами и предоставила полную свободу действий на территории монастыря, но с одним условием – повсюду его должна была сопровождать сестра Аглая. Клим Пантелеевич не возражал против эскорта милого и скромного создания. Что же касается самого послания, то буквы были вырезаны из книги духовного содержания, о чем красноречиво свидетельствовал узнаваемый церковный шрифт. Первоначальная догадка о том, что автора письма следует искать среди монахинь, послушниц или наемных работников, находила свое подтверждение.

Появление на территории незнакомого, видного и щеголевато одетого господина из другой, мирской жизни привел весь контингент обители в легкое замешательство, быстро сменившееся искренним любопытством. Казалось, что все занимаются будничными заботами, но между тем особа присяжного поверенного вызывала неподдельный интерес.

Первым делом Ардашев внимательно осмотрел снаружи мастерскую, в которую влетел злополучный камень. Новое стекло уже вставили, а обломки старого заботливо подмели. Но, пройдя под тем самым окном, он услышал под ногами хруст раздавленных подошвами мелких частиц. На дорожке у самой клумбы некоторые из осколков остались нетронутыми. Оказалось, что наиболее мелкие кусочки просто смели на клумбы, поленившись убрать. Вооружившись пинцетом, он собрал стекляшки в спичечный коробок и положил их в карман пиджака. Сестра Аглая с интересом наблюдала за манипуляциями странного господина.

Зайдя в мастерскую, Клим Пантелеевич увидел за столом местного умельца сосредоточенно покрывающего семисвечник серебрянкой. Приняв адвоката за полицейского, Гордей едва заметно заволновался, не зная, куда деть желтые от кислотных пятен руки, но потом спокойно пересказал историю о влетевшем в окно камне. Остатки разбитого кувшина он уже выбросил. Место, где он находился в тот момент, когда в него попал брошенный с улицы булыжник, мастер показал сразу, добавив, что эта пустая двухведерная глиняная емкость всегда находилась у стены за печным выступом, поскольку в комнате места и так маловато.

– Вот тут он стоял. Я слышу – «бах!», смотрю – стекло навылет и кувшин вдребезги, – почесывая окладистую бороду, картинно излагал мастер. От недавно потушенной печи исходил жар, и оставаться в мастерской не хотелось. Клим Пантелеевич с удовольствием вышел на воздух.

До кузнечной мастерской сестра провела Ардашева узкими окольными тропинками и опять осталась ждать, не заходя вовнутрь помещения. Беседа с кузнецом Никифором Загиловым новых открытий не принесла, поскольку вчера он весь день провел в кузне и только вечером окончил работу. Никифор с большой неохотой разговаривал с Ардашевым, всем своим видом показывая, что ему некогда заниматься пустой болтовней. Человеком он был немолодым, но еще сохранившим силу и точный глазомер – два незаменимых качества профессии коваля. Внизу, поодаль, лежала кучка голышей. Как он объяснил, – это речной камень, необходимый ему для домашней баньки. Обычный камень использовать для парной нельзя, потому что если его раскалить, а потом плеснуть ковш холодной воды, то от разницы температур он разлетится на мелкие кусочки не хуже любой бомбы.

А вот сапожник Варфоломей Тихонов кое-что припомнил. Еще утром у него закончились подметки, и он отправился на склад мимо мастерской, где изготавливали разную церковную утварь. Уже обойдя ее, он услышал то ли звон разбитого стекла, то ли звук брошенного камня, а может, и то и другое вместе, но не придал этому никакого значения. Потом обернулся и заметил удаляющуюся по дорожке фигуру художника Филатова, быстро исчезнувшего в зарослях сирени.

Аглая вошла в художественную мастерскую вместе с Климом Пантелеевичем и, слегка улыбнувшись, молча поклонилась известному в губернии иконописцу. На вопросы адвоката Никита Самойлович отвечал с плохо скрываемым раздражением.

– Какое вам дело до того, где я был вчера? Если вы меня в чем-то подозреваете, так прямо и скажите, – горячился Филатов.