Макс Коллинз - Синдикат Страница 12

– Я умею делать только одно, – ответил я, пожав плечами.

Сермэк удивился и убрал руку с моего плеча.

– Что вы хотите сказать?

– Я полицейский. Буду частным сыщиком, вот и все.

– С кем? С Пинкертоном? Или вы собираетесь начать что-нибудь свое?

– Собственное небольшое бюро.

– Посмотрим. – Он снова заулыбался. Мне это не понравилось. – Когда же собираетесь начать?

– Как можно скорее.

Он грустно покачал головой, продолжая улыбаться:

– Это просто стыд и срам, что...

– Что вы имеете в виду?

– Да всю эту бумажную волокиту по таким делам. Позор, черт возьми. Бюрократия... Иногда заявления на лицензию могут возвращать по всяким пустяковым поводам. Собственно, вообще без причины.

– Так вот как обстоят дела...

Он ткнул в меня пальцем, как пушкой:

– Сейчас я вам расскажу, как это будет. Вы ввязались в полицейский скандал, который затянется на месяцы, пойдет проверка за проверкой, и вам не удастся получить лицензию частного сыщика до тех пор, пока все не уляжется, а может и никогда вообще. Я даже не буду предпринимать никаких шагов. Эту кашу вы сами заварили.

Я молчал, обдумывая сказанное.

– И вы знаете, что я не преувеличиваю, – добавил он.

Я кивнул.

– Предположим, я соглашусь поддержать байку Лэнга и Миллера.

– И завтра же вы получаете разрешение.

Я еще немножко подумал:

– Допустим, когда начнется суд, я надую вас и расскажу другую историю, возможно, похожую на ту, что была на самом деле.

Сермэк просиял:

– Вы ведь не дурак. Лицензии можно отзывать и по неуважительным поводам, как вам известно. Господь милует, и Он же ввергает в ад, Геллер.

В первый раз я увидел, что Миллер наблюдает за мной, туловище его все еще было повернуто к окну, но голова, как бы случайно, – в мою сторону.

– Да пропади все пропадом! Согласен, – ответил я.

– Хорошо. – И Сермэк отвел от меня просительный взгляд. Я почувствовал, что он тут же обо мне забыл, когда добавил, не глядя:

– Надеюсь, где выход, вы знаете. – А потом с легкой гримасой и ладонью на животе вышел в другую комнату.

Глава 5

Миллер проводил меня назад той же дорогой: от Сермэка до моего отеля. И все было бы ничего, если вам нравятся пожарные лестницы, кирпич, цемент и мусор. И... Миллер.

Который и доставил меня к парадной двери гостиницы Эйдемса, и, не вынимая рук из карманов пальто, пряча глаза за стекла очков, сказал:

– А ты не такая дубина, как кажешься.

Нервы у меня были на пределе, да и пиво сыграло свою роль, так что я ответил:

– Как и ты, и это вовсе не комплимент. Почему бы тебе не взмахнуть ушами и не улететь на... жирный осел?

Он отшатнулся, но, хотя на самом деле это движение было еле заметно, оно показалось мне зловещим; так или иначе, чем-то неприятным от него повеяло. Он ответил:

– Тебе бы по радио выпендриваться, Геллер. Может, там и окажешься, если нас тронешь.

– Да ну?! И это все?

– Попробуй и увидишь, умник, – сказал он и тут же получил удар «под ложечку».

Упав, он был похож на дом, завалившийся от взрыва фугаски. И, надо сказать, это было прекрасное зрелище.

Я распахнул его пиджак, вытащил из кобуры под мышкой револьвер сорок пятого калибра, тот, что был при нем в конторе Нитти, и ткнул его дулом в толстое брюхо. Склонившись над ним, я старался не показывать оружия, чтобы по случайности его не заметил кто-нибудь из прохожих или из проезжающей мимо машины. Но никто не увидел – Хэрисон-стрит в ночное время (было около одиннадцати) была безлюдна. К тому же Чикаго – не такое место, чтобы с ходу ввязываться во что-то, явно небезопасное.

– Что ты делаешь, Геллер, черт тебя побери?! – спросил он прерывающимся голосом, в котором слышался страх. Это мне понравилось.

– А ну-ка, навозная тварь, оторви задницу от тротуара и шагай за угол в переулок.

Бросив на меня свой устрашающий совиный взгляд, он медленно поднялся, а я крепко его держал, завернув ему руку. Только теперь, уперев револьвер ему в бок, я в первый раз обратил внимание, что от Миллера несет фиалковой водой. Впрочем от него и не такого можно было ожидать. Мы завернули за угол в переулок.

Тут было темно, но свет с улицы позволял нам видеть друг друга, и никому из нас это не показалось лишним. Грохотнула надземка, наподобие землетрясения, произошедшего по всей стране. Я не дал ему прислониться спиной к стене, но самому пришлось сделать это из-за пива и кучи дерьма, которого наглотался за последние пару дней. Меня распирало бешенство. Я должен был высказаться. И я это сделал.

– С Сермэком мы заключили сделку, – сказал я, – теперь мы повязаны, когда будет суд, я буду таким же попугаем, как вы с Лэнгом. Об этом можете не беспокоиться.

– Тогда о чем речь? – спросил Миллер.

– Сермэк хотел узнать, почему я вернул свой значок. Никто не мог понять, почему я так распалился из-за Фрэнка Нитти. Но по-другому я не могу! Я не люблю, когда меня вынуждают убить какого-то пацана. Но это ладно. Но вы с Лэнгом меня поимели! Вы использовали меня втемную. Людей в этом городе убивают по одной и той же старой, как мир, причине – то есть безо всяких причин. Я недооценил вас и был втянут в налет, который ни много, ни мало обернулся ударом по Фрэнку Нитти. Огромное вам спасибо: моя жизнь теперь не стоит и выеденного яйца. Кстати, вполне вероятно, что теперь Нитти всем нам троим ответит. Вы хоть догадываетесь об этом?

Миллер спокойно смотрел на меня.

– Знаю, что догадываетесь, – сказал я. – Из газет узнал, что в доме Лэнга наряд полиции охраняет его жену и ребенка. По-видимому, были угрозы по телефону.

– Они копов не убивают, – заметил Миллер. Вот это сказанул!

– Ну да, так же, как никто якобы не осмеливается убить прокурора штата. Да только Капоне убил Мака Сцигина. И никто не осмеливается убить репортера. Но Джейк Лингл мертвей мертвого. И мы тоже можем стать мертвецами! А в газетах про нас напишут, какие мы были сволочи и брали взятки. И это будет почти чистой правдой. Только речь уже будет идти не о погибших полицейских. Речь пойдет о том, что бесчестные легавые мертвы, и кто же тогда не предаст их проклятию?

Мы стояли и в темноте смотрели друг на друга. Когда мне надоело на него пялиться, я вытряхнул пули из револьверного барабана, они со стуком высыпались на тротуар. Отбросив их ногой, я протянул ему пушку.

– Поспешай домой, Миллер. Приятных сновидений.

Он, не мигая, смотрел на меня, точно сова.

– Тебе, Геллер, не узнать, чем это закончится.

– Только тронь меня, и я всему свету растрезвоню, как все было на самом деле. Убей меня, и адвокат вскроет конверт, который я ему оставил на случай, если со мной что-то произойдет. Конверт с моим заявлением.

Конечно, эта последняя часть была блефом, но уже завтра после обеда блефом не будет.

Миллер откашлялся и сплюнул мне под ноги.

– Убирайся отсюда, Миллер!

Что он и сделал.

Очень скоро я уже был в отеле в своих однокомнатных апартаментах и растянулся на одеялах в одном белье. В этот вечер радиатор превзошел себя, так что укрываться не было нужды. Свет был выключен, но неоновая реклама пульсирующе посверкивала с улицы тремя этажами ниже. Я был на третьем этаже, ну точно как Сермэк. И так же, как мэр, был готов спрятаться где-нибудь только я не мог рассчитывать на изолированные покои на крыше отеля «Моррисон». Хотя, кто меня знает, мог бы и воспользоваться протекцией.

Все, что я сказал Миллеру, было правдой: вероятность ожидать от гангстеров Нитти карательных акций была весьма велика. Я не обмолвился о ней ни единому человеку: ни комиссару, ни сотне других людей, которым я пытался всучить обратно значок, ни мэру, ни даже Барни или моей девушке Джейни, когда звонил ей прошлым вечером (чтобы только сказать ей, что все в порядке). Но одной из главных причин, по которой я возвращал значок, было дать понять Нитти, что сам я никогда бы этого не сделал. Если его ребята вчера были на Уэкер-Ла-Саль, они должны были это понять. И мой уход из департамента сразу после инцидента должен был, – как я надеялся, – подтвердить мое намерение сказать правду на следствии по делу Нитти.

Но после разговора с мэром мое намерение изменилось. Я понял, если сделаю это – не видать мне лицензии. Сейчас я, конечно, мог бы соврать, а правду сказать позже, стоя на месте свидетеля. Но, как пояснил уже Сермэк, если я изменю свои показания, мою лицензию отзовут. К тому же, подтвердив завтра на допросе под присягой байку Миллера и Лэнга, а потом от нее отказавшись, я невольно стану лжесвидетелем. Свидетельство же против Нитти может привести меня к гибели. В этом случае, однако, мне будет уже неважно, получу я лицензию или нет.

День был длинным, изматывающим, мозги у меня затуманились, и уже через полчаса я уснул. Мне снились Нитти и Сермэк, Миллер с Лэнгом, нью-йоркский Малыш Кампанья и всякий другой сброд, и я противился сну, потому что он был неприятным. Вдруг в самый его кульминационный момент кто-то схватил меня за майку и поднял с постели. Я с трудом понял, что это уже не сон.