А. Красницкий - Дочь Рагуила Страница 12

Все это время он только один раз был у Пастиных – на другой день после панихиды, и то лишь с официальным визитом. В качестве шафера несчастного Евгения Степановича он явился к его молодой вдове, высказал ей глубокое соболезнование, при этом говорил так душевно-ласково, что Вера Петровна, тогда еще ничего не знавшая о пари, была искренне тронута.

После этого визита Твердов не показывался на глаза молодой вдовушке и даже на поминальном обеде после погребения Гардина сумел так стушеваться, что Вера Петровна не увидела его, хотя и отыскивала глазами среди собравшихся.

Николай Васильевич был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в семье Пастиных. У Савчука оказался там большой „благоприятель“ и даже „кум“. Еще до несчастья с Гардиным, как рассказывал Николаю Васильевичу Савчук, к Пастиным поступил на место кучера, дворника, слуги – словом, на работу неопределенную, его земляк, Александр Пискарь. Он так поставил себя по отношению к Петру Матвеевичу и Анне Михайловне, что пользовался полным их доверием и был в качестве своего человека посвящен чуть ли не во все семейные дела.

Пискарь всеми своими новостями делился с Савчуком, а тот не замедливал передавать своему барину. Это значительно облегчало Николаю Васильевичу выполнение намеченного им плана. Зная о том, что происходит в семье Пастиных, что говорят там, как относится к нему Вера Петровна, Твердов мог действовать так, как находил для себя более удобным и скорее приближающим его к цели.

Действовал же он, по-видимому, совершенно самостоятельно. По крайней мере, Кобылкин все это время даже на глаза ему не показывался, и в последний раз Николай Васильевич видел его на панихиде в больничной часовне.

На девятый день после кончины Евгения Степановича Твердов поехал на кладбище с решительным намерением начать действовать. Ему хотелось поскорее покончить со всем этим делом, в которое он так неожиданно впутался, и уехать куда-нибудь подальше, но бросить все, не доведя до конца, он теперь ни за что не решился бы. Помимо того, что ему самому хотелось узнать истинные причины всех «случайностей», происшедших с женихами Веры Петровны, что игра со смертью казалась ему привлекательной, он видел, что приятели уже начали подтрунивать над ним, замечая, что он ничего не предпринимает для выполнения своего пари.

– Сболтнул ты, Николя! – добродушно похлопывая его по плечу, говорил Филиппов. – Ну, да ничего! Я очень рад, что ты одумался… Нам всем было бы прискорбно знать, что мы – виновники твоего несчастья.

Твердов отмалчивался, но эти добродушные замечания действовали на него как шпоры на кавалерийского коня. Только из-за них одних он ни за что на свете не отказался бы от своего фиктивного – Твердов был уверен, что оно именно таким и будет – сватовства к дочери Рагуила.

После панихиды на кладбище он подошел к Вере Петровне и заговорил с нею, делая вид, что не замечает ее смущения. Разговор начался с самых обыденных вещей и с виду не имел никакого значения, но в нем было уже то знаменательно, что имя Евгения Степановича ни разу не упомянулось молодыми людьми.

Ближе к делу помог перейти старик Пастин.

– Что не видать-то тебя, спорщик заграничный? – сказал он Николаю Васильевичу, когда после панихиды они шли к кладбищенским воротам.

Петр Матвеевич дружил еще с покойным отцом Твердова, самого Николая Васильевича видел в колыбели и относился к нему не как ко взрослому молодому человеку, а как только встающему на ноги подростку.

Твердов привык к такому обращению старика и любил, когда тот заговаривал именно таким тоном.

– Какой, Петр Матвеевич, спорщик? – улыбаясь, спросил он и взглянул на Веру Петровну.

Та густо покраснела и потупилась.

– Да уж слыхал я какой! – по-прежнему добродушно ответил старик. – Слухом-то земля полнится. Ишь ведь какой Бова-королевич выискался!

– Полноте, какой там Бова-королевич!

– Ну-ну! Вот, видишь ты, хотел, было, я тебя звать к себе, а теперь не позову, из-за этого самого заклада вашего не позову… Какое дело выдумал!

– Какое же, Петр Матвеевич?

– А разве хорошо честную мужнюю вдову так порочить? Смеются ведь. Позови я тебя – сейчас толк пойдет – вишь, накинулась… Нет, ты там как хочешь, сердись не сердись, а звать тебя я не буду!

– И не зовите, Петр Матвеевич, сам приеду.

– А возьму да не приму, велю сказать: „Дома нет“.

– А я все-таки приду. Вас дома нет – Анна Михайловна дома, Анны Михайловны нет – Вера Петровна… Так, Вера Петровна? Вы не скажете, что вас дома нет, если я приду?

– Если меня и в самом деле не будет… – заикнулась та.

– Нет, нет! Если вас дома не будет, конечно, что же и говорить? А вот если вы дома будете?

Говоря так, Николай Васильевич смеющимися глазами взглянул на молоденькую вдовушку.

Та опять покраснела, смутилась больше прежнего и пробормотала:

– Дома – милости просим.

– Ну, вот видите, Петр Матвеевич! – весело воскликнул Твердов. – Вера-то Петровна добрее вас. Смотрите же, Вера Петровна, я скоро приеду, да не с визитом, а запросто…

За этими разговорами они не заметили, как вышли за ворота кладбища, где Пастиных ждал экипаж.

Тут они распрощались. Петр Матвеевич с дочерью уехал домой, Твердов же сел на первого попавшегося извозчика и отправился в ресторан завтракать.

„А девочка-то в самом деле миленькая, – размышлял он. – Как к ней этот румянец идет! Вспыхнет, словно заря на небе… пожалуй, и хорошо я делаю, выступая в роли Товия при этой дочери Рагуила… Только что-то будет из всего этого?… Нужно скорее и смелее идти к цели. Ха-ха-ха! – рассмеялся он про себя. – Седьмым женихом выступаю… Седьмым! Что-то суждено? „Со святыми упокой“ или Исайево ликование? Та-та-та… Первое-то еще возможно, а от второго – унеси ты мое горе за гороховое поле… А девочка все-таки миленькая!“

Он на минуту зажмурил глаза, стараясь вызвать в своем воображении образ Веры Петровны, и даже улыбнулся, когда воображение нарисовало ему ее, смущенную, потупившуюся, раскрасневшуюся.

– Да, скорее, скорее разделаться со всем этим, – прошептал Николай Васильевич, открывая глаза, – а то и в самом деле как бы не быть бычку на веревочке…

Домой он вернулся под сумерки.

Савчук встретил его с загадочной улыбкой.

– Чего ты, Василий? – спросил Твердов.

– Так, ничего, Николай Васильевич, – было ответом, – кум был… Пискарь… так рассказывал…

– Что рассказывал?

– Жениться задумали вы как будто, Николай Васильевич, и вскружили же вы всем голову этим своим пари с господином Филипповым! Пискарь сегодня с кладбища, где и вы быть изволили, Петра Матвеевича вез с дочкой, так они промеж себя разговор имели и вас, как бы жениха, вспоминали… Кум-то слышал и рассказывал…

„Знаю я, какой он тебе кум“, – подумал Твердов и сказал:

– Ну, что же они такое говорили?

– Да многое. Сперва Петр Матвеевич как будто сердиться изволили на вас, что ославили вы, дескать, честную вдову, а Вера Петровна все вас защищала. Потом Петр Матвеевич и говорит, что ежели вы с честными намерениями, так он не прочь будет отдать за вас дочку. А сама Вера Петровна все отнекивалась. „Не пойду, – говорит, – потому что смертное несчастье всем женихам принесла, а этот – вы, стало быть, – такой добрый, хороший, милый, что не могу его под такую неприятность, как конец земной жизни, подводить“. Тут Петр Матвеевич и говорит: „Да, может быть, на сей раз все хорошо будет“, – а Вера Петровна ему в ответ: „Шестеро померли, и седьмому, видимо, злосчастной участи не миновать“. А Петр Матвеевич долго-долго все говорил про вас: „Не прочь, дескать, я его своим зятем взять“. Господин вы хороший, ласковый и не без капитала. Вера Петровна ни в чем батюшке не перечила и даже поддакивала ему. Так, говоря только про вас одного, до самого дома доехали. Тут Петр Матвеевич говорит: „Посмотрим, может быть, ничего и не выйдет еще. Набрехал парень с пьяных глаз, – это про вас он так-с, простите за выражение, – а теперь очухался, и в кусты. А если Твердов приедет и твоей руки, Верочка, просить будет, так с моей стороны отказа ему не будет, ты же в таком твоем деле как там сама желаешь“.

– А Вера Петровна что?

– А та – известно, дело девичье, то есть что я, тьфу, вдовье, – раскраснелась, что маков цвет и отвечает: „Я, батюшка, из вашей воли не выходила никогда и не выйду“.

– Ха-ха-ха! – искренне рассмеялся Твердов. – Седьмой жених!… Не думал, не гадал – женихом стал! А ты что, Василий, думаешь про все это?

– Что же, Николай Васильевич, дело доброе. Женитесь, с Богом. Женитьба каждому человеку предопределена.

– А шесть-то женихов, что на тот свет отправились?

– Что же из того, Николай Васильевич? Изволите знать пословицу: „Суженого и конем не объедешь“? Так почему вы знать можете, может быть, вы и есть суженый Веры Петровны? Может быть, судьба ее вам приберегала, а другие совались, куда им не следовало.