Алексей Чертков - И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты Страница 12

Далее по тексту следовала безобидная фраза: «Кадриль потанцевать». Но её уже никто не произносил. Акцент делался на слово «охота» в смысле сведения на нет внезапно наступившей сухости во рту и немедленного побега в винно-водочный магазин. При исполнении песенки Змей игриво подмигивал, легонько посвистывал, притоптывал… Кто же устоит?! Степаныч с Елисеевым реагировали на мотивчик и смешливые гримасы Гулидова как кролики на удава. Они молча, стесняясь косых взглядов аудитории, собравшейся вникать в тактические замыслы большевиков на очередном партийном съезде, сгребали с парты конспекты. Невзирая на насмешки отличников, троица, отрешаясь от троцкистских и бухаринских революционных идей, с победоносным видом удалялась в продмаг либо в ближайший пивной бар.

О, эти первые пивнушки времён заката советской власти! Романтика безрассудной молодости! Кисло-хмельной запах солода, селёдки, пота, кирзовых сапог. Охапки толстенных пивных кружек, дружеский гогот и забавные рулады подвыпившего гармониста, принимавшегося то неистово терзать свой потрёпанный инструмент, то истошно вопить слова разудалой народной песни, переделанной на блатной мотив. Как-то друзья оказались за одним столиком с Капитонычем, доцентом университета, где учились. Завтра им предстояла сдача ему курса политэкономии периода капитализма. Гулидов объяснил сконфузившемуся доценту, что они накануне экзамена решили, так сказать, изнутри понять действие буржуйского закона первоначального накопления капитала. Тот сделал вид, что поверил в их благие намерения, отхлёбывал из кружки пенный напиток и не брезговал почищенной Степанычем худосочной вяленой рыбкой. Пофилософствовав с неожиданным собутыльником о текущей международной обстановке, законе превращения денег в товар и обратно, они расходились уже закадычными друзьями. На прощание пожелали ему скорее стать профессором. Что было дальше с их преподавателем, им было неведомо, но на следующий день он почему-то явился на экзамен в солнцезащитных очках, маскирующих огромный синяк под левым глазом. Сиё трагикомическое обстоятельство, однако, не помешало коллегам получить по твёрдой четвёрке.

В таких заполненных хмельным туманом пивнушках у друзей рождались наполеоновские планы покорения археологической науки, выяснялись между собой отношения, открывались тайны и геройские подробности их любовных похождений, естественно в преувеличенных масштабах. В порыве дружеского веселья здесь, в баре, всё же стоило держать ухо востро, а не то какой-нибудь забулдыга с трясущимися, в цыпках руками залапает облюбованные тобой бутерброды с яйцом или селёдкой с луком. Шустрые гопники запросто могли стянуть остатки стипендии. Но это были такие мелочи, что заморачиваться на сей счёт считалось делом последним. Прожить в те далёкие хмельные времена можно было и без «стипухи», главное, чтобы были рядом верные друзья или любящие соседки по студенческому общежитию.

Фантазия Змея-искусителя работала исправно, как часы на Спасской башне Кремля, выдавая всё новые и новые идеи, которые по его разумению требовалось опробовать сейчас, немедленно, не откладывая в долгий ящик. Конец эпохи брежневского застоя не изобиловал сытостью и достатком, но стал для друзей лучшими годами в их лихой студенческой жизни.

Растущий организм требовал присутствия в нём отсутствующих в магазинах овощей и фруктов. Поэтому-то у Змея и родилась идея периодически устраивать «витаминный день». Как только на городском рынке появлялась первая редиска, в аудитории уже звучала песенка о задорной кадрили. Друзья на последние деньги сгребали с прилавков толстые пучки белобоких красавиц и с особым ожесточением крошили в эмалированный тазик этих «китайских коммунистов» – так почему-то тогда называли партийцев из Поднебесной. По мнению советских ответработников, они были только внешне красными, а внутри белыми – совсем как самый скороспелый огородный плод. Впрочем, на аппетите изнурённых долгой зимой студентов премудрости большой политики никак не сказывались. Накрошенная редиска заливалась бутылочным пивом, настаивалась от силы минуты три-четыре и съедалась-выпивалась с неимоверной быстротой.

Зато последствия такого овитаминивания превосходили по эффективности любую попойку. В голове – мгновенное просветление, в желудке – урчание. Сознание же пропитывалось особым ощущением свободы. Ослабленный долгой зимой организм насыщался таким количеством витаминов, что складывалось впечатление, будто они вот-вот начнут выпрыгивать из всех имеющихся в теле отверстий. И выпрыгивали…

В один из таких поствитаминных дней товарищи и решили продегустировать самопальную гулидовскую перцовку. Пунцово-красные бока перчиков чили с шуточного призового куста за исполнение песенки о кадрили были торжественно сняты с растения и настояны на водочке марки «Пшеничная». Оберегался стратегический запас самым тщательным образом, ведь они давно стали объектом вожделения и небывалого притяжения многочисленной студенческой братии, заглядывавшей на огонёк. Студенты живо интересовались процессом создания нового сорта бодрящей жидкости. На что Гулидов обычно отшучивался, а иногда и стращал особо активных, предупреждая, что химические реакции не терпят волюнтаристского вмешательства в процесс создания спиртосодержащей продукции.

И вот роковой час для столь ответственного момента пробил!

– Пора! – произнёс, словно магическое заклинание, Гулидов.

Он разработал коварные условия потребления в прямом и переносном смыслах горячительного напитка. Каждому прожевавшему кусочек чили полагалось полрюмочки живительной влаги, съевшему половину стручка – пятьдесят граммов, а весь перчик с хвостиком – полстакана.

В начале эксперимента дегустаторы осторожничали – уж больно жгучим для языка оказалось это заморское злобное растение. С начала застолья прошло совсем немного времени, но вскоре обнаружилось явное лидерство приглашённого «эксперта» – школьного друга Гулидова техфаковца Славяна. Он пережёвывал злые перчики как комбайн, весело поглядывая на приунывшую компанию. Создавалось впечатление, что парень из Коломны был рождён вовсе без вкусовых рецепторов. Ещё немного, и он бы в одиночку употребил настоянное зелье. Так долго продолжаться не могло. Стратегические запасы настойки таяли на глазах. Но вот предательская слеза прошибла-таки пожирателя жгучих чили. В тот же момент что-то недоброе прочитал Степаныч в хитрющем взгляде Гулидова.

– Слеза.

– Что-что? – только и сумел выговорить раскрасневшийся Славян, с трудом ворочая моментально разбухающим во рту языком.

– Слеза, говорю, выступила, – вновь повторил недрогнувшим голосом Змей.

– Ах да! Мелочи, ерунда! – эксперт машинально протёр глаз правой рукой.

Что тут началось! Славян орал благим матом, как ужаленный метался по комнате с закрытыми глазами, затем бросился в ванную промывать глаза.

– Минус один, – радостно констатировал склонный к точным подсчётам Женька.

– Не спеши, конкуренты не дремлют, – мотнул он в сторону сокурсника Славяна по кличке Фаричетти, тоже приноровившегося перемалывать перчики чили. У Гулидова были какие-то давние счёты с этим «итальяшкой», таким же заполошным, как его киношный прототип.

Тем временем вопли и отборные матерные словеса из ванной только усилились.

И вновь Степаныч увидел в глазах друга что-то недоброе.

– Пивка не хотите?

Кто же откажется устроить перерывчик в потреблении сорокоградусной отравы и полирнуть выпитое бутылочкой ячменного «Колоса»? Прошло несколько минут.

– Второй пошёл, – проронил искуситель.

– Куда пошёл? – не понял Женька.

– Сейчас увидишь…

Не успел Змей проронить эти слова, как решившийся отлить Фаричетти с невообразимыми воплями вырвался из туалета со спущенными штанами. Ошпаренным кузнечиком скакал он по комнате, пытаясь сунуть вывалившийся из штанов раздувшийся детородный орган во что-то холодное. Льда в морозилке не оказалось. Его, холодильника, у них в общаге в те времена вообще не было. Пришлось бедолаге налить в тазик холодную воду и каким-то образом усесться в него.

– Минус два, – невозмутимо прошипел Змей.

– После того как взялись пальцами за перчик, не смейте ни к чему у себя на теле прикасаться! Ни к чему! Такой закон! Второго тазика у нас нет, – пояснил он ошалевшим друзьям.

– Паразит! Мог бы и раньше нас предупредить. А то сидели бы сейчас как пингвины на льдине вместо Фаричетти, – разозлился Степаныч.

После устранения конкурентов с другого факультета дегустация злобной перцовки пошла в благоприятной атмосфере взаимного уважения и правильного определения соотношения количества напитка с размером закуси.