Опасное поручение - Виталий Кулак Страница 12

Я постарался как можно короче рассказать о поручении, которое мне дала Елена Старосельская, а также о выводах, к которым пришел, осмотрев место гибели её отца. Мой рассказ занял не больше десяти минут. Губернатор слушал внимательно, иногда перебивая меня, чтобы задать уточняющий вопрос. На его лице сначала читалось недоверие, но потом на нем отразилось удивление и даже озабоченность.

— Вот поэтому велика вероятность, что Павел Николаевич не самоубийца. Его убили, — закончил я свой рассказ.

— Но кто его убил?! Зачем?! Как?

Я пожал плечами.

— Скорее всего, его задушили, например, удавкой, а потом подвесили на веревке к потолочной балке. К сожалению, тело уже в земле. Невозможно проверить следы на его шее. Мы можем только опросить врача, осматривавшего тело. Он мог заметить на шее следы не только от веревки, но и от всё той же удавки. Разрешите мне поговорить с ним?

— Это, голубчик мой, у вас не получится. Кириленко, доктор, осматривавший Старосельского, уехал в прошлом месяце к родственникам в Малороссию. Куда именно — мне не известно. Конечно, можно выяснить, но вы зря только потратите время, сударь.

Он, конечно, был прав. Ехать в Малороссию за доктором мне не следует. Допустим, он подтвердит, что видел на шее покойника какие-то подозрительные следы? Но станет ли он официально менять свой первоначальный вывод? Скорее всего, нет, не станет. Ему ведь нужно думать о своей репутации. Кроме того, похоже, у меня хватит дел в Костроме и в Москве.

Пасынков потянулся за колокольчиком, раздался его звонкий перезвон. В библиотеке тут же появился ливрейный слуга.

— Принеси нам, любезный, что-нибудь выпить и покушать, — велел ему губернатор.

Наш разговор как-то сам собой прекратился. Каждый думал о своем. Лично мне много было о чем подумать. Беседа оживилась после того, как слуга принес на серебряном подносе бутылку с ромом, две вычурные рюмки, разнообразную закуску. Слуга сервировал стоявший возле наших кресел низкий турецкий столик, разлил по рюмкам ром и удалился. Мы выпили. Мой желудок обжег превосходный ямайский ром. У нас в России любят разбавлять ром вином или чаем, называя полученную смесь пуншем. И хотя в пору службы в лейб-гусарах мне часто приходилось пуншевать с приятелями, чистый ром мне нравился больше.

Возможно, под влиянием ямайского напитка в моей голове возник ещё один вопрос. Его я, конечно, должен был задать Пасынкову гораздо раньше.

— Ваше превосходительство, разрешите спросить, зачем приезжал к вам Иван Петрович Старосельский?

Губернатор Костромской губернии чуть ли не виновато, как мне показалось, улыбнулся.

— Понимаете, сударь, этого я сам толком не понял. Он хотел, верители, увидеть картину, купленную мной несколько месяцев назад в Москве. Стоило из-за такого пустяка ехать к нам в такую даль?

Я чуть не подскочил с кресла, услышав это. Старосельского интересовала картина, находившаяся в собственности Пасынкова. Зачем ехать столько верст ради какой-то картины? Причем здесь она? Какая-то в этом всем есть тайна.

— Ваше превосходительство, а что это за картина?

Мой собеседник не стал ничего скрывать.

— Ничего примечательного, уверяю вас, сударь, в ней нет. Я её купил только потому, что хотел сделать приятное своим московским знакомым, у которых находился в гостях. Это картина работы итальянца Джорджио Бернарди, живущего сейчас в России. Вы, возможно, слышали о нем.

Это имя мне совершенно не было ранее известно. Оказалось, Бернарди приехал в Россию в конце прошлого века, да так и прижился, обзавелся знакомствами. Сейчас он живет в Петербурге, пишет портреты вельмож и сенаторов, и неплохо зарабатывает.

В России хватает итальянских, французских и даже швейцарских художников, приезжающих к нам то ли в поисках денег, то ли желая найти себе новую Родину. Многие из них в своих странах, наверное, никогда не добились бы признания, зато у нас их всех почему-то считают чуть ли не гениями. Конечно, они профессионалы своего дела, но, по большей части, так сказать «ремесленники», а не гении. Впрочем, к специалистам по живописи я себя не отношу, поэтому это сугубо мое любительское мнение.

— А что изображено на этой картине?

Губернатор небрежно взмахнул рукой, будто бы речь шла о чем-то неинтересном или маловажном.

— Что могут писать итальянцы? Женщины там были изображены. Женщины. Вернее, три девушки, стоящие у ручья. Так, ничего интересного. Это вам не Угрюмов и не Шебуев. Вот они мастера! Да-с!

Пасынков, видимо, мог говорить долго о своих пристрастиях в живописи, поэтому я решился его перебить:

— Прошу прощение, Ваше превосходительство. Можно увидеть эту картину?

— Извольте, сударь. Нет ничего проще. Пойдемте в галерею.

Пройдя длинным коридором и свернув затем направо, мы оказались в просторной галерее, на всех стенах которой висели картины. Их было много, несколько десятков. Большинство показывали батальные сцены и сцены из российской истории: я узнал работы Угрюмова, Егорова и Шебуева. Было там также много портретов знатных мужчин и женщин. Я заметил и несколько классических пейзажей, один из которых принадлежал кисти Матвеева. Даже я со своим гусарским вкусом, от которого до сих пор не сумел избавиться, понял, что передо мной прекрасное собрание живописи.

Губернатор заметил мое замешательство, и покровительственно улыбнулся.

— Красиво, не правда ли?

— Они великолепны.

Сделав пару шагов поближе к картинам, я стал их рассматривать. Батальные сцены изображались очень реалистично. Мне тут же вспомнились сражения, в которых сам участвовал. Опомнился я только через несколько минут: ведь не любоваться картинами с историческими сюжетами я сюда пришел.

— А где картина, заинтересовавшая господина Старосельского? — обратился я к Пасынкову, стоявшему недалеко от меня.

— Она во втором зале.

Мы неторопливо прошли во второй зал галереи. Он оказался меньше, чем первый. Там были собраны картины менее именитых живописцев. Оказавшись в дальнем конце зала, губернатор остановился, да так и остался стоять на одном месте, ничего не говоря. Его что-то сильно озадачило. Я подошел к нему, и мне стала понятна причина его замешательства. На стене, там, где когда-то, видимо, висела картина Бернарди, было пусто.

***

— А где же картина? — почему-то у меня спросил губернатор, как будто бы я мог ответить на его вопрос. Он озадаченно смотрел то на пустую стену, то на меня.

— Кажется, её украли. — Это единственное, что сразу же пришло мне на ум.

— Не