Евгений Сухов - Бомба для империи Страница 13

– Вот судьба, а? – воспользовавшись паузой, изрек «Первопрестольный». – Не позавидуешь…

– В Вышнем Волочке изгнанники получили приказ разоружить свою челядь, – продолжил лекцию бывший университетский ректор, – в Твери – отослать обратно почти всех слуг, в Клину у них отобрали все деньги и украшения. Дарья Михайловна выехала больной и всю дорогу, как я уже имел честь доложить вам, плакала горькими слезами, в результате чего потеряла зрение, и к прибытию в Переяславль-Рязанский была уже слепа. Второго мая одна тысяча семьсот двадцать восьмого года караван со ссыльными прибыл в Муром, пятого мая – в Нижний Новгород. А десятого мая, когда расшива с опальной семьей и солдатами прошла Вязовые и Свияжск, – княгиня Дарья Михайловна скончалась. Случилось это в семи верстах от Казани, перед самым поворотом русла Волги, что против починка Аракчино и в одной версте от села Верхний Услон, где караван и остановился. Здесь Дарью Михайловну подготовили к похоронам по православному обряду, священник местной церкви Святого Николая отец Матвей отпел ее и похоронил на местном кладбище, на склоне уступа, спускающегося к реке, недалеко от сельской церкви, которая годом позже сгорела. Говорили, сам Александр Данилович помогал служкам рыть могилу супруге и сам читал заупокойную молитву. На могилу положили бутовый камень, на коем высекли надпись: «Здесь лежит раба Божия Дарья». Упоминать фамилию рабы Божией Дарьи было запрещено. Что же касается Александра Даниловича, – кажется, наконец-то лекция профессора Булича подходила к концу, – то поначалу Меншиковы жили в остроге, а потом перебрались в дом, срубленный самим бывшим светлейшим князем. Город же Березов тогда представлял собой малолюдный городок среди непроходимых болот. Летом – комары и гнус, зимой – мороз в 50 градусов. Получая десять рублей в день на свое содержание, Меншиковы на себя тратили очень мало и поэтому вскоре смогли построить в бедном городке деревянную церковь. Александр Данилович и его тринадцатилетний сын вместе с плотниками своими руками строили храм. Молодые княжны шили в это время покровы для алтаря и одежды для священника. Вот так текла жизнь бедных изгнанников. Осенью одна тысяча семьсот двадцать девятого года началась эпидемия оспы, которая унесла жизни Александра и его дочери Марии. Александр Данилович умер первым, в возрасте пятидесяти шести лет. Его похоронили у алтаря построенной его руками церкви. Через месяц умерла княжна Мария – как раз в день своего рождения. Ей исполнялось восемнадцать лет. Ее похоронили возле отца. Потом река Сосьва смыла эти могилы. Когда в 1825 году искали гроб с Меншиковым, нашли два маленьких гробика с костями младенцев. Гробики стояли на большом гробу из кедра, в котором лежала женщина, покрытая зеленым атласным покрывалом. Это была Мария. Гроба со светлейшим князем найдено не было…

Булич наконец замолчал, наслаждаясь эффектом произнесенной им лекции. Оба слушателя сделали вид, что им несказанно понравилось. Впрочем, им и правда понравилось бы, будь лекция раза в три короче.

Поблагодарив отставного университетского ректора, «Семен Семеныч» и Всеволод Аркадьевич, как и многие прочие пассажиры «Великой княгини Марии Павловны», занялись обозрением видов, которые открывала им Волга.

Скоро по левому борту «Великой княгини» забелела стенами церквей и келий да церковной трехъярусной колокольней Макарьевская пустынь. По преданию, основал ее возвращавшийся из татарского плена преподобный Макарий еще году в одна тысяча четыреста сороковом от Рождества Христова, испив водицы из святого ключа и облюбовав место сие для пустыни. Стояла пустынь близ устья реки Сулицы под крутой горой в ущелье-плато и окружена была лесом. Место было до того благостное, что лучшего для подгородной пустыни было и не сыскать. А сам город, стоящий на обрывистом холме и именуемый Свияжском, давно уже, верст как восемь, виделся с парохода и походил на славный в преданиях град Китеж. Вроде он есть, а кажется, будто и нет…

У Свияжска не вставали. Остановились на треть часа лишь у деревни Козловки, славной своей яичной биржей. Шутка ли – два, а то и три миллиона яиц в год покупают у тамошних и приезжих крестьян только казанские мыловаренные заводы. А ведь есть еще и не казанские!

На рассвете следующего дня пришли в Чебоксары, город, когда-то споривший с Нижним Новгородом и Казанью своей значимостью и красотой, но ныне достаточно захиревший и бедный, с запечатанными церквами из-за недостаточности прихожан. Затем прошли Ильинскую пустынь, после которой Волга делает несколько поворотов, которые капитаны судов зовут ярами, как и местные жители. Самых крутых яра три: Ореховский, Туричьский и Лыковский. Здесь капитаны, лоцманы и штурвальные пароходов должны быть начеку: места эти считаются для судоходства крайне неудобными и даже опасными.

Когда проходили Туричьский яр, стюард, что разносил утренний кофей, обронил с некоторой печалью:

– Двадцать лет назад в месте, что мы сейчас проходим, затонул пароход «Россия». Были жертвы…

Ехали «Семен Семеныч» и Всеволод Аркадьевич первым классом. Правда, в двухместной каюте: то ли Плотный-«Первопрестольный» до сих пор опасался, что Сева сбежит, то ли чтобы ему не было скучно одному. Хотя сам собеседник был не из лучших.

Каюты «американца» были превосходны: ковры, зеркала, мебель красного дерева, штофные обои, хрустальная люстра и настенные бра; блестящие позолотой ванная с горячей водой и ватер-клозет с фарфоровым и фаянсовым инструментарием.

– И давно вы аферами промышляете? – задал как-то вопрос Севе «Семен Семеныч», будучи в благостном расположении духа.

– А вы давно людей мучаете, перед тем как лишить жизни? – вопросом на вопрос ответил Долгоруков.

– Ах, перестаньте, – ничуть не обиделся «Семен Семеныч». – Это работа. Такая же, как и иные прочие. Ну, или почти такая же. И ее, если хотите знать, тоже кто-то должен исполнять. А этот ваш актер… По-доброму он просто не хотел говорить о вас всех. И пришлось применить допрос, скажу так… с некоторым пристрастием…

– А что, иной работы вы себе подобрать не могли? – с огромной долей желчи спросил Сева.

– Я ее не подбирал, – сухо ответил «Первопрестольный». – Это мне ее подобрали…

Убийцами не рождаются, ими становятся. И тому предшествуют обстоятельства, которые сужают выбор будущей профессии. Иногда эти обстоятельства являются столь узкими, что никакого выбора не остается. У Плотного, когда он еще не был ни Плотным, ни «Первопрестольным», как раз выбора не было. Хотя нет, был: либо он, либо его. Разумеется, он выбрал первое. И убил того, кто хотел убить его. После этого альтернативы для него уже не существовало…

Его спас сам Густав по просьбе брата Плотного, известного в организации по прозвищу Гвоздь. Он подготовил и провел нашумевшее по всей России ограбление Херсонского казначейства. Большую часть денег, предназначавшихся для казны «Центра», херсонским полициантам все же удалось вернуть, а вот около полумиллиона рублей попали через Вильно в Женеву. Гвоздь, несмотря на уголовное прошлое, был действительным членом тайной организации «Центр», иначе сказать, дважды посвященным. А может, именно благодаря уголовному прошлому. Такие люди, как Гвоздь и вот теперь Плотный, тоже были нужны «Центру». А исполнить просьбу своего собрата и соратника было делом чести для Густава.

Начал он с того, что нанял для Плотного, обвиненного в убийстве, самого блистательного адвоката-швейцарца русского происхождения Германа Януарьевича Столбищева-Ярцева, чтобы тот добился пересмотра дела. Герман Януарьевич был известен тем, что смог вывести из-под обвинения в двойном изнасиловании – жены и мужа Глинских – ярого эротомана Людвига Хейфица. Несмотря на то что Хейфиц признал свою вину и у судебного обвинителя было несколько улик, Столбищев-Ярцев повернул дело так, что Глинские сами оказались виновными в собственном изнасиловании, якобы спровоцировав на это Людвига Хейфица. А последний, как личность неустойчивая, просто поддался на эту провокацию. Присяжные проголосовали: невиновен, и насильник был освобожден прямо из зала суда. Правда, годом позже он все же был осужден за изнасилование одной пожилой супружеской пары, фамилию которых приходится покуда держать в секрете, поскольку старший сын этой четы является членом Государственного Совета, а младший заседает в Сенате. Но к этому делу Герман Януарьевич уже не имел никакого касательства. Зато он имел прямое отношение к судебному процессу над «Черным Чухонцем» – крестьянином деревни Сыренец Везембергского уезда Эстляндской губернии Бизюлей Кокконеном. Этот Бизюля прославился тем, что вспорол ножиком нескольких немощных старух, которым он вызывался помочь донести их поклажу.

– Спаси тя бог, – говорили старухи, принимая с благодарностью кажущуюся добродетель Бизюли. И вскоре попадали под его нож в каком-нибудь укромном месте.