Энн Бенсон - Чумные истории Страница 13

Авраам Санчес сказал, что ему нужно, и голос его не дрогнул, а был сильным и твердым:

— Мой сын должен быть освобожден из-под стражи, получив гарантии безопасности для выезда в Авиньон. Ему понадобится охрана, и поскольку я не имею на ваших людей влияния, то прошу вашей помощи выделить ему достойное сопровождение. Человека, которого вы знаете и кому можно доверять. Разумеется, он получит за свои труды достойное вознаграждение.

Не веря своему счастью, епископ едва сумел скрыть ликование. Просьбы были пустяшные, выполнить их не составляло труда.

— Что еще вы потребуете от меня потом, когда эта задача будет выполнена?

Авраам поднялся за столом, выпрямившись во весь свой небольшой рост, чтобы придать себе вид самый уверенный и достойный. Он посмотрел в глаза епископу и честно сказал:

— Ваше преосвященство, нет на свете ничего, что было бы в ваших силах и что могло бы сравниться для меня с тем, что вы уже пообещали сделать. Мой сын всего лишь споткнулся о камень, который ему встретился на пути. Забыть про ваш долг — это крохотная цена за его жизнь.

С улыбкой, почти презрительной, Иоанн, епископ Арагонский, ответил еврею Аврааму Санчесу:

— В таком случае будем считать, что сделка состоялась. Жгите записи.

Оба не произнесли ни слова, когда еврей поднес пергаментный свиток к пламени свечи и тот загорелся, наполнив комнату тошнотворным запахом жженой кожи, достойным завершением постыдной сделки. Дождавшись, пока пергамент догорит до конца, епископ обратился к ростовщику:

— Я попрошу заняться вашим делом солдата по имени Эрнандес. Он не раз выполнял для меня самые разные поручения. Он терпимо относится к иноверцам и будет лишь благодарен вам за работу. Но предупреждаю: если он узнает, что должен будет охранять еврея-преступника, то способен заломить цену такую, что может и вас пустить по миру.

Авраам подумал о том, что с радостью заложил бы душу, лишь бы вернуть сыну свободу, хотя усомнился в том, что солдат удачи, пусть самый алчный, способен запросить за охрану больше, чем у него есть.

— В таком случае, ваша милость, не откажите в любезности, договоритесь с ним о цене сами.

— Сделаю, что смогу, — сказал кардинал. — На рассвете за вами придут. К тому времени вы уже будете знать все условия.

Авраам слегка поклонился в знак благодарности. Попрощался, с огорчением пожалев о том, что их дружба, по-видимому, закончилась. До сегодняшнего дня сам он высоко ценил свою переписку с епископом. Она была для них как шахматная партия, разыгрываемая искусными игроками, и теперь ему будет этого не хватать.

Епископ, словно желая в знак уважения проводить гостя, дошел с Авраамом до дверей зала. Однако там, к изумлению еврея, отвратительно и жестоко его оскорбил, протянув для поцелуя украшенную перстнями руку.

С негодованием взглянул еврей на епископа. Он смотрел на протянутую ему руку, и ему больше всего хотелось на нее плюнуть. Но даже если Господь послал ему случай выразить презрение к продажному святоше, то сыну его это добра не принесет. Он подавил в себе гадливость, согнулся в поклоне и сделал то, что от него требовалось. Выпрямился, взглянул недобро на церковника и вышел вон.

Потянув за шнурок, епископ вызвал послушника. Молодой человек вошел в зал, как всегда, бесшумно и с почтением приблизился к кардиналу.

— Пойдите, брат, попросите повара отыскать мне мерзавца Эрнандеса. Ему-то наверняка известно, в какие таверны ходят всякие мошенники.

— Что ему следует передать, ваше преосвященство? — спросил молодой человек.

Кардинал почесал подбородок, не зная, что бы придумать.

— Гм, — сказал он, — этому Эрнандесу лишнего говорить не стоит, однако же он нам нужен. — Он задумался на минуту. — Пусть скажет ему, что он потребовался Церкви и ему предстоит важное задание. Ему придется уехать. Пусть повар намекнет, что его ждет хорошая плата. И что я хочу видеть его через час. — Жестом он показал послушнику, чтобы тот удалился. Почтительно кланяясь, тот двинулся к двери, а епископ добавил: — Немедленно пришлите ко мне писца.

Ждать писца он вышел на балкон, где какое-то время молча смотрел на звезды, как всегда изумляясь великому таинству небес. «Какая сила, — подумал он, — заставляет солнце каждый день проделывать свой путь по небосклону?» Ему доводилось слышать, что далеко на севере есть страны, где солнце не садится полгода, а потом еще полгода стоит беспросветная ночь. И он в очередной раз подивился тому, как прихотливо устроен мир. «Безусловно, — подумал он, — наше огненное светило направляется дланью Господа».

Но вскоре его размышления были прерваны появлением писца, который, поцеловав его перстень, тут же принялся на длинном столе раскладывать свои принадлежности. Епископ велел написать: «Подателю сего письма и охране его предоставить свободный проезд по повелению его преосвященства Иоанна, епископа Арагонского».

Писец подал пергамент, и епископ поставил свою печать.

— Теперь письмо, — сказал он и начал диктовать.

«Преподобному отцу Иосифу ордена Святого Франциска

Достопочтенный брат, приветствую тебя во имя Господа нашего Иисуса Христа Спасителя. Милостью Господа и во славу Его, я заключил соглашение с евреем Авраамом Санчесом, аннулирующее денежные обязательства Святой Церкви перед Домом Санчесов. В обмен на его снисходительные уступки нам я согласился освободить сына его Алехандро, находящегося у вас под стражей и обвиненного в мерзком грехе осквернения могилы усопшего, дабы передать его в руки сеньора Эдуарде Эрнандеса, чью личность подтвердит наличие у него моей личной печати. Сеньору Эрнандесу поручено вывезти подлого еврея за пределы нашего доминиона, с тем чтобы тот никогда более не возвращался.

Уведомь ростовщика Авраама Санчеса, что семье его также надлежит навсегда покинуть Арагон и всякая деятельность здесь отныне ему запрещена. Им предписывается покинуть город до заката солнца второго дня, считая с того момента, как ты получишь это письмо, и всякое их добро, которое они не возьмут с собой, перейдет в собственность Церкви, дабы умножить ее сокровища во славу Отца нашего Господа Всемогущего.

Прежде чем отпустить еврея, клейми его, дабы всем было видно, что он еврей. Дабы никогда больше он не нанес христианам ущерба.

Да поможет тебе Господь исполнить эти важные поручения. Выполни, как я сказал, во имя Христа и Матери Его Пресвятой Девы Марии, и воздается тебе по делам.

Иоанн, епископ Арагонский».

Епископ скрепил пергамент печатью. После чего писец написал еще одно рекомендательное письмо и был отпущен. Минуты через три после его ухода в дверь тихо постучали, и послушник объявил о прибытии сеньора Эдуарде Эрнандеса.

Свет снова иссяк, снова Алехандро забылся дремотой, и так прошла еще одна ночь. Когда же сквозь дверные щели проник новый луч, он стал ждать тюремщика, который должен был принести жалкую трапезу. Тело его исстрадалось от жажды и голода, однако он ждал не пищи. Опустившись на четвереньки рядом с дверцей, не отводя глаз от щели, он прислушивался к каждому звуку. Каждые несколько минут, он, не теряя бдительности, вытягивал одну ногу, потом вторую, разминал кисти рук, таким образом готовясь к появлению стража. Он понимал, что, когда дверца откроется, свет снова его ослепит, и к этому тоже был готов.

Наконец он услышал еле слышные шаги тюремщика, и все в нем напряглось. Чем ближе звучали шаги, тем отчаяннее колотилось сердце, почти заглушая все остальное. Шедший остановился, и Алехандро услышал звяканье миски. Зашуршала одежда, звякнул засов.

Когда дверца открылась, Алехандро отвернулся, прикрыв для верности ладонью глаза, и наугад вцепился в руку, появившуюся в проеме. Он почувствовал теплоту кожи, и от тепла этого в нем вспыхнули волнение и надежда. Затем последовала борьба, и он открыл глаза ровно в ту секунду, когда тюремщик выхватил руку. Перед тем как дверца захлопнулась, в лучах яркого, прекрасного света Алехандро увидел, что рука бросила к нему в нору не миску и не хлеб, а тонкий свиток пергамента.

В первое мгновение он даже не понял, что это такое, и закричал:

— Одно только слово! Я прошу всего лишь одно слово! Прошу вас, умоляю, скажите, где я!

Наступила тишина, но, поскольку шагов не было, Алехандро догадался, что мучитель его стоит рядом. Он едва не прослушал слова, обращенные к нему:

— Замолчи, иначе я не смогу тебе помочь.

Алехандро взял себя в руки. Отер лицо грязным рукавом и шепотом произнес:

— Благослови вас Господь, сеньор. Неведение о том, где я и что ждет меня, приводит меня в отчаяние.

Голос за стеной посуровел:

— Предпочитаю благословение моего Бога, еврей. Слушай внимательно, у нас мало времени.

— Простите меня, пожалуйста, — взмолился Алехандро, — я сделаю все, что ни скажете, но только, прошу вас, скажите…