Джон Робертс - Святотатство Страница 13

— Приходится убирать даже картины, статуи и мозаики, изображающие особей мужского пола, — добавил Катул-понтифик.

— Кстати, а на ком сейчас женат Цезарь? — поинтересовался я. — Если мне не изменяет память, Корнелия умерла несколько лет назад.

— Сейчас его супруга — Помпея, — ответил Афраний. — По слухам, он с ней не очень счастлив.

— Скорее она не очень счастлива с ним, — усмехнулся Катулл-поэт.

— Помпея? — переспросил я. — Насколько я понимаю, она приходится Помпею дочерью?

Из дальних комнат до нас долетели голоса, возбужденно о чем-то спорившие. В больших домах подобное случается нередко.

Калпурниан покачал головой:

— Нет, она приходится дочерью Квинту Помпею Руфу, чей отец был консулом при Сулле в тот самый год, когда Сулла привел свою армию в Рим и отправил в ссылку всю семью Мариев. Ее мать — дайте припомнить — да, ее мать тоже звали Корнелия, и она была дочерью Суллы.

Приходится только удивляться, что, несмотря на бесконечную череду заключаемых по политическим соображениям браков и разводов и архаичный, унаследованный от наших незамысловатых предков обычай давать имена, мы, римляне, до сих пор ухитряемся следить за родословными не только собственной семьи, но и всех прочих знатных семейств. Старые занудные педанты вроде Калпурниана считают осведомленность в подобных вещах предметом своей особой гордости. Кстати, и они нередко ошибаются, но всегда говорят с таким уверенным видом, словно являются непревзойденными знатоками по части генеалогии.

Пронзительный крик, долетевший из передней части дома, привлек всеобщее внимание. Мы оставили свои ложа и повскакивали на ноги. Ясно было, что это не обычная домашняя перепалка. Все бросились на крик, а я, чуть отстав, схватил Гермеса за плечо.

— Что там не так с печеньем? — шепотом спросил я.

— Оно отравлено, — так же шепотом ответил Гермес.

— Глупости. У Мамерция Капитона нет никаких причин меня убивать.

— Он тут ни при чем, — ответил Гермес. — Убить тебя хотел тот маленький патрицианский паршивец, что лежал рядом с тобой. Он стал расспрашивать старого понтифика про всю эту канитель, связанную с Доброй Богиней, а когда ты повернулся к старику, быстренько побрызгал ядом на печенье, лежавшее перед тобой.

Гермес наклонился, схватил печенье с тарелки Нерона и отправил его себе в рот.

— Гермес!

— Свою-то жратву он не брызгал ядом. А я проголодался, стоя здесь и любуясь, как ты и твои друзья набиваете животы.

Я взял салфетку, осторожно, стараясь не прикасаться к печенью голыми руками, завернул его в салфетку и спрятал сверток под тунику.

— Идем, — повернулся я к Гермесу. — Посмотрим, что там произошло.

Все мои сотрапезники, вместе с перепуганными рабами, уже собрались в атрии. На полу, выложенном разноцветными плитками, лежало грузное тело. То был Мамерций Эмилий Капитон, мертвый, как Гектор. Аппий Клавдий Нерон замер над трупом, лицо его было белым словно мел, а глаза едва не выскакивали из орбит. Все прочие, видевшие убитого патриция далеко не первый раз в жизни, казались куда более спокойными. Мысленно я умилился чувствительности юного Нерона, особенно трогательной, если учесть, что несколько минут назад он пытался убить меня.

— Что случилось? — спросил я, хотя в этом не было никакой необходимости.

— Как ты, наверное, уже догадался, наш хозяин не сможет составить нам компанию за послеобеденной чашей вина, — процедил Катул. — Разговор с посетителем, оторвавшим его от обеда, оказался последним в его жизни.

— У него были враги? — спросил один из гостей, тот, что возлежал за столом Афрания.

— По крайней мере один был точно, — пожал плечами Катул. — Что за праздный вопрос! Какой влиятельный римлянин испытывает недостаток во врагах?

— Как все это скучно, — вздохнул Катулл-поэт. — В поэмах и драмах убийства всегда изображаются такими ужасными, что кровь стынет в жилах. А здесь все произошло так безвкусно.

Калпурниан повернулся к дворецкому Капитона:

— Позови моих рабов.

— Сейчас позову, консул.

Дворецкий поспешно вышел. Я огляделся по сторонам в поисках того раба, который вызвал Капитона из-за стола. В просторном атрии собралось множество народа, однако я нашел его взглядом и сделал ему знак подойти.

— Что за посетитель пожелал увидеть твоего господина? — спросил я.

— Я знаю лишь, что на нем был темный плащ. Голову он прикрывал полой плаща, так что я не разглядел его лица. Говорил он приглушенным голосом.

— Все это не показалось тебе странным?

— Не мое дело судить о тех, кто приходит к хозяину. Он сказал, что хозяин его ждет.

— В последнее время к господину часто приходили подобные посетители?

— Не знаю. Я и этого-то увидел случайно, потому что нынешним вечером работал в атрии. Привратник знает о посетителях больше моего.

В атрий вошла свита консула. Согласно обычаю все гости должны были отсылать своих рабов, за исключением личного слуги, в дальние помещения дома. Калпурниана сопровождало не менее дюжины рабов, и все они старательно делали вид, что в ожидании своего господина не брали в рот ни капли вина. Калпурниан подозвал к себе мальчика, на котором был костюм посыльного — особая шляпа, туника и пояс, к которому тонкими цепями были прикреплены стиль и табличка для письма. Мальчик держал табличку перед консулом, пока тот писал что-то на ее вощеной поверхности.

— Отнеси это в дом городского претора Вокония Назона, — распорядился Калпурниан, закончив писать. — Сейчас он вряд ли дома. Но ты непременно дождись его и убедись, что он прочел мое послание. Ждать ответа не нужно. Я поговорю с ним завтра в курии.

Посыльный убежал прочь, а консул обратился к нам:

— Полагаю, городской претор назначит особого уполномоченного для проведения расследования.

Я вновь обратился к стоявшему рядом рабу Капитона:

— Ты или кто другой присутствовал при разговоре хозяина с этим человеком?

— Хозяин приказал мне выйти вон. Приказал, чтобы никто не входил в атрий, так как ему нужно поговорить с этим человеком наедине.

В этот момент в атрий ворвался посыльный.

— Привратник мертв, — выдохнул он и тут же умчался выполнять поручение.

— Значит, свидетелей практически не осталось, — пробормотал я.

— Госпожа сейчас в Писенуме, в загородном доме, — сообщил дворецкий. — Я пошлю гонца, чтобы известить ее о случившемся, и начну приготовления к похоронам.

Со всех концов дома уже доносились рыдания и горестные стоны. В подобных случаях рабы выражают свое горе с явной чрезмерностью.

— Есть у него сыновья? — осведомился Катул.

— Нет. Только две дочери, обе замужем. К ним я тоже пошлю гонцов.

— Нам больше здесь нечего делать, — изрек Калпурниан. — Желаю вам всем спокойного вечера.

Мои недавние сотрапезники послали за своими рабами. Подобное поведение может показаться легкомысленным, но вспомните, что в те времена в Риме не было еще должностных лиц, в обязанности которых входило бы расследование преступлений. Порой для расследования убийства назначался особый уполномоченный, порой какой-нибудь честолюбивый молодой политик брал на себя труд вникнуть в обстоятельства преступления и предъявить обвинение убийце. Но, как правило, убийцы занимали высокое общественное положение, и, преследуя их, легко было навлечь на себя серьезные неприятности.

Я наблюдал, как Нерон собирает своих рабов. Он привел с собой четверых. Клавдии были одной из самых богатых семей в Риме. Я был значительно старше Нерона годами и выше его по положению, однако я мог позволить себе одного-единственного сопровождающего, Гермеса, да и тот был жалким сопляком. Подозвав к себе упомянутого юнца, я шепнул:

— Следуй за этим маленьким негодяем и узнай, куда он сейчас пойдет. Завтра сообщишь мне.

— Это все? — спросил он, приняв возмущенный вид.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я только что спас тебе жизнь. Неужели подобный поступок не заслуживает награды?

— Это ты утверждаешь, что спас меня. А я пока склоняюсь к мысли, что ты оговорил ни в чем не повинного молодого человека. Иди за ним и не трать время зря. Если выяснится, что ты действительно меня спас, у тебя не будет причин укорять меня в неблагодарности.

По правде говоря, у меня не было ни малейших сомнений в том, что Гермес сказал правду. Нерон был связан с Клодием, а значит, виновен. Но мне не хотелось, чтобы Гермес слишком много о себе воображал. Если такому наглому рабу слишком много позволить, он моментально сядет тебе на голову.

Лужа крови, в которой лежал труп, быстро расползалась, но только с одной стороны. Подойдя с той стороны, где крови было меньше, я нагнулся, чтобы лучше рассмотреть рану. Убийца перерезал Капитону горло, но, насколько я мог разглядеть, рана была на удивление мала и напоминала укол кинжалом. Приглядевшись лучше, я заметил меж бровей убитого темную отметину, словно он получил удар дубиной. Большинство опытных убийц ограничивается одним смертельным ударом, а этот, как видно, был не слишком уверен в своем мастерстве. Когда я отошел от трупа, подошвы моих сандалий, касаясь каменных плит пола, издавали отвратительный хлюпающий звук. Все-таки мне не удалось уберечь подошвы от крови.