Джозефина Тэй - Дитя времени Страница 13

Но в целом, подумал Грант, судя по прочитанным отрывкам, книга получилась неплохой. Возможно, он даже когда-нибудь вернется к ней и прочитает всю целиком.

Грант выключил лампу и уже начал засыпать, когда его внутренний голос произнес: «Но ведь Томас Мор — это Генрих Восьмой!»

От этой мысли сон как рукой сняло. Грант снова включил лампу.

Конечно, голос имел в виду не то, что Томас Мор и Генрих Восьмой — одна и та же личность. Но по обычаю соотносить эпохи с жизнью конкретного монарха Томас Мор принадлежал к эпохе царствования Генриха Восьмого.

Грант лежал, глядя на островок света, отбрасываемый лампой на потолок, и думал. Ведь если Томас Мор был канцлером Генриха VIII, то он должен был жить и во время всего долгого царствования Генриха VII, и во время правления Ричарда III. Что-то здесь не так.

Грант достал написанную Мором «Историю Ричарда III». В книге имелось предисловие, где давалась краткая биография автора, которую Грант не удосужился прочитать прежде. Теперь он занялся предисловием, желая выяснить, каким образом Мор одновременно мог быть биографом Ричарда III и канцлером Генриха VIII. Интересно узнать, в каком возрасте был Мор, когда Ричард сел на трон?

Мору исполнилось пять!

Итак, во время драматической сцены Совета в Тауэре Томасу Мору было всего лишь пять лет. Когда Ричард погиб при Босворте, Мору исполнилось восемь.

Вся написанная им биография Ричарда III основывалась на слухах. А что полицейские ненавидят больше всего, так это слухи. Особенно, когда речь идет об уликах.

Грант так возмутился, что швырнул сочинение досточтимого Мора на пол и только тогда спохватился, что книга библиотечная и дана ему лишь на четырнадцать дней.

Мор никогда даже не был знаком с Ричардом III. Он вырос уже при Тюдорах. А историки считали его книгу хрестоматийным жизнеописанием Ричарда III! Из этого источника черпал сведения Холиншед, на основе чьих трудов Шекспир написал знаменитую трагедию. Но если не считать того, что Мор верил в написанное, его труд представлял не большую ценность, чем правдивые истории барона Мюнхаузена. А подобные россказни Лаура, кузина Гранта, именовала «бессовестным надувательством». «Истинная правда», рассказываемая кем угодно, но не очевидцем. То, что Мор обладал критическим умом и считался достойным и правдолюбивым человеком, не делало его сочинение приемлемым свидетельством. Немало достойных людей в свое время с готовностью поверили в утку о том, что русские армии высадились в Великобритании. Грант слишком долго имел дело с людьми, чтобы верить в то, что некто с чьих-то слов рассказывал о том, что еще кто-то где-то видел или слышал.

Грант был возмущен.

При первой же возможности он попытается достать описание событий короткого правления Ричарда, сделанное его подлинным современником. Библиотека может получить своего драгоценного сэра Томаса полутора неделями раньше. Пусть сэр Томас был мучеником и великим человеком, для него, Алана Гранта, это не имеет ни малейшего значения. Он, Алан Грант, знает, что многие великие люди мыслят некритически, что готовы поверить в ерунду, которая заставила бы покраснеть любого мошенника. Он знавал крупного ученого, уверовавшего в то, что кусок муслина и есть дух сестры его бабушки лишь потому, что так ему сказал неграмотный медиум где-то на задворках Плимута. Он знал одного человека, считавшегося знатоком человеческой психологии, который «верил самому себе, а не полицейским басням» и которого ловкий мошенник обвел вокруг пальца и обобрал буквально до нитки. Что касается его, Алана Гранта, то он твердо верил, что никто не бывает подчас так глуп и доверчив, как великий человек. Что касается его, Алана Гранта, то с Томасом Мором он покончил раз и навсегда и с завтрашнего утра начинает собирать материалы заново.

Во сне Грант вопреки всякой логике продолжал испытывать раздражение и утром проснулся, так и не остыв окончательно.

— Вам известно, что ваш драгоценный Томас Мор вообще ни черта не знал о Ричарде III? — с раздражением напустился он на Амазонку, едва та показалась в дверях.

Сестра даже растерялась — не столько от неожиданности, сколько от ярости, с которой был задан вопрос. Еще одно резкое слово — и слез не миновать.

— Да нет же, он знал! — запротестовала девушка. — Он ведь жил тогда.

— Мору было восемь лет, когда Ричард погиб, — беспощадно продолжал Грант. — И знал он все только по слухам. Как я. Как вы. В моровской истории Ричарда III нет ничего, заслуживающего уважения. Сплошные сплетни и надувательство.

— Вам сегодня хуже? — спросила сестра с тревогой. — Температуры нет?

— Про температуру не знаю, а вот давление наверняка подскочило.

— Боже мой! — всплеснула руками девушка. — А ведь дело шло на поправку… Сестра Ингхэм очень расстроится. Она уже хвасталась вашим быстрым выздоровлением.

То, что он является предметом гордости Лилипутки, оказалось для Гранта новостью, которая, однако, не принесла ему никакого удовлетворения. Пусть бы у него и впрямь поднялась температура — назло Лилипутке.

Но приход Марты отвлек Гранта от мстительных помыслов. Актриса, видимо, решила заботиться о его душевном здравии не меньше, чем Лилипутка заботилась о физическом. Марта пришла в восторг, увидев, что результаты ее совместных с Джеймсом раскопок в магазине гравюр не пропали даром.

— Значит, ты решил заняться Перкином Уорбеком? — спросила она.

— Нет, не Уорбеком. Скажи, почему ты принесла мне портрет Ричарда III? Ведь с ним же не связано никакой загадки, верно?

— Да. Кажется, мы прихватили его для иллюстрации дела Уорбека. Нет, постой… Вспомнила. Когда Джеймс нашел этот портрет, он сказал: «Если ваш полицейский так любит изучать лица, то вот физиономия как раз для него!» Он еще сказал: «Это самый отъявленный убийца в истории, но все же я считаю, что у него лицо святого».

— Святого! — воскликнул Грант и вдруг добавил: — Слишком совестливый…

— Что?

— Ничего. Я просто вспомнил свое первое впечатление от этого лица. Тебе оно тоже показалось лицом святого?

Марта взглянула на портрет, прислоненный к стопке книг.

— Мне не видно против света, — сказала она и взяла портрет в руки, чтобы разглядеть получше.

В этот момент Грант сообразил, что для Марты лица представляют такой же профессиональный интерес, как и для сержанта Уильямса. Изгиб бровей, очертания рта говорили ей о человеке не меньше, чем полицейскому. Собственно, она и сама создавала лица тех людей, которых изображала на сцене.

— Сестра Ингхэм считает его мрачным, сестра Дэррол — пугающим. Мой врач предполагает, что он переболел полиомиелитом. Сержант Уильямс решил, что Ричард — прирожденный судья. Старшая сестра видит в нем исстрадавшуюся душу.

Помолчав немного, Марта тихо промолвила:

— Знаешь, у него очень странное лицо. При первом взгляде оно кажется подлым, безразличным. Даже сварливым. Но если приглядеться, то все изменится. На самом деле у Ричарда спокойное лицо, неживое. Наверное, это и имел в виду Джеймс, когда говорил, что у него лицо, как у святого.

— Нет… вряд ли. Скорее, он имел в виду… совестливость.

— Что бы там ни было, лицо это весьма примечательно! Не просто скопище органов зрения, дыхания и питания. Удивительное лицо. С совсем небольшими изменениями оно могло быть лицом Лоренцо Великолепного.[7]

— Ты не думаешь, что это и впрямь Лоренцо, и мы все время говорим о другом человеке?

— Конечно, нет. Почему ты так решил?

— Потому что ничто в этом лице не соответствует известным фактам, а портреты случалось перепутывать и раньше.

— О да, такое бывало. Но это, несомненно, портрет Ричарда. Оригинал — во всяком случае, его считают оригиналом — висит в Виндзорском замке. Джеймс мне рассказал. Портрет был включен в опись, сделанную еще при Генрихе VIII, так что он хранится в Виндзоре уже около четырех столетий. Еще есть копии в Хэтфилде и Олбери.

— Да, это Ричард, — смирившись, вздохнул Грант. — Я просто ничего не понимаю в лицах. У тебя есть знакомые в Британском музее?

— Британском музее? — переспросила Марта, все еще увлеченная изучением портрета. — Кажется, нет; сразу вспомнить не могу. Я туда ходила смотреть на египетские украшения, когда играла Клеопатру. А что тебе там понадобилось?

— Мне нужны сведения об исторических трудах эпохи Ричарда III. Так сказать, информация из первых рук.

— А святой сэр Томас разве не подошел?

— Святой сэр Томас всего лишь старый сплетник, — проворчал Грант. Он явно невзлюбил этого уважаемого человека.

— Боже мой, а симпатичный библиотекарь так почтительно отзывался о нем!.. Житие Ричарда III от св. Томаса Мора, и все такое…

— Какое там к черту житие, — рассвирепел Грант. — Он записывал в тюдоровской Англии всякие бредни и россказни о событиях, происходивших в Англии Плантагенетов, когда ему самому было пять лет от роду.