Наталья Александрова - Волчья сотня Страница 14

– Вот он – Яков Блюмкин! – с заметной гордостью произнес Исаак.

– Это что – все ваши дети? – ужаснулся Полуэктов.

– А что – теперь уже и это нельзя?! – Теперь в голосе Исаака послышался настоящий ужас.

– Можно-можно, – отмахнулся Полуэктов. – А посторонних у вас в доме нет?

– Он сам ведет себя так, как будто он здесь посторонний! – пробасила старуха со своего сундука.

– Теща моя. – Исаак сделал такой жест, как будто представлял бразильского посланника президенту Эквадора. – Не обращайте внимания, она всегда говорит разные странные слова.

– Это ты сам, мишуген, говоришь странные слова, а я пока что из ума не выжила! – пробасила теща.

Штабс-капитан поморщился и повторил вопрос:

– Посторонних у вас в доме нет?

– Что вы, ваше благородие! Никак нет! Какие у нас в доме могут быть посторонние? Бедный портной, его жена с мамашей и немножечко детей – вот и все! Какие посторонние? Упаси Боже!

И в это время над головой у них раздался выстрел.

– Что?! Что такое?! – вскрикнул Полуэктов. – Кто у вас там? А вы говорите – нет посторонних! Быстро, наверх! – махнул он рукой своим помощникам, а потом схватил тщедушного портного за ворот рубахи. – Ты, скотина, ты что же это творишь? Ты ведь сказал – никого нет?

– Посторонних нет, – жалобно запричитал Исаак, – а наверху у нас квартирует господин офицер, так разве же я могу господина офицера считать посторонним? Да уж это скорее я сам в своем доме посторонний, как выразилась эта грубая женщина, моя, извиняюсь, теща, чем господин офицер! Ваше благородие, очень вас умоляю, пустите ворот, а то вы меня скоро совсем задушите!

Штабс-капитан Полуэктов опомнился. Он отпустил Исаака, несколько раз глубоко вздохнул и, покосившись на бесчисленных Блюмкиных, пошел наверх следом за своими подчиненными.

На втором этаже было чище и просторнее, чем внизу. Расторопные контрразведчики уже ворвались в комнату, дверь была широко распахнута, и штабс-капитан Полуэктов увидел сидящего за столом человека, только внимательно присмотревшись, он понял, что человек этот мертв. В руке его был пистолет, хорошее немецкое оружие. Висок прострелен, крови было немного.

Один из подчиненных повернулся к Полуэктову и проговорил сиплым голосом:

– Разрешите доложить, как есть они застрелившись! Аккурат, когда мы внизу стояли!

– Да уж, – произнес штабс-капитан растерянно. Он обошел комнату, машинально отметил обстановку, брал что-то в руки и ставил обратно. В комнате были два окна, оба закрыты. Полуэктов выглянул на улицу. Внизу стоял унтер из его команды. Услышав скрип отворяемой створки окна, унтер посмотрел наверх и, встретившись взглядом с Полуэктовым, успокоенно отвернулся.

«Самоубийство, – думал Полуэктов. – Что я ищу? Обычное самоубийство. Здесь больше никого не было, иначе как бы он ушел? Окна закрыты, внизу – мои люди. Пистолет – вот он пистолет, в руке трупа. Чего мне еще надо? Почему он застрелился именно сейчас, когда мы находились в доме? Да кто же его знает почему. Так его судьба сложилась. Да нет, самое обыкновенное самоубийство. Такими делами контрразведка не занимается, это работа полиции, а у меня и своих забот хватает, нечего даже раздумывать на эту тему».

Тем не менее, сам не зная почему, Полуэктов внимательно рассмотрел края раны на виске мертвого офицера, отметил про себя их слегка опаленную порохом поверхность, внимательно обследовал ствол пистолета, проверил патроны в магазине. Все было совершенно обычно, с ума от безделья сходят господа офицеры, меньше отдыхать им давать нужно, всех на фронт…

– Ваше благородие, Борис Андреевич, вставайте скорее, – тряс Бориса Саенко.

– Что еще там, рано еще! – не открывая глаз, бормотал Борис.

– Рано не рано, а полковник приказал будить.

– Случилось что? – Борис открыл глаза и сел на кровати.

– Случилось, собирайтесь быстрее, а то позавтракать не успеете.

Явившись к завтраку, Борис застал Аркадия Петровича в наисквернейшем настроении.

– Я ждал вас, – коротко бросил полковник, – идемте.

Чувствуя, что расспросы неуместны и лучше подождать, пока Горецкий сам все объяснит, Борис ухватил кусок калача, залпом выпил стакан чаю, переглянулся с Саенко, который молча развел руками, и выскочил вслед за полковником в сад. У калитки стояла ожидавшая их пролетка.

– Куда мы едем? – спросил Борис, чувствуя, что молчание начинает тяготить.

– К вашему знакомому – есаулу Бережному.

– Вы передумали и решили его арестовать? – неприятно удивился Борис. – Тогда зачем вам я? И ведь вы собирались…

– Я собирался, но господам из контрразведки угодно было распорядиться иначе, – прорычал Горецкий.

– Разве они не должны были исполнять ваши распоряжения? – начал было Борис, но полковник посмотрел на него так сердито, что он счел за лучшее помолчать.

Пролетка остановилась возле неказистого двухэтажного домика, во втором этаже которого квартировал есаул Бережной. У входа толклось некоторое количество народа. При появлении Горецкого разговоры смолкли. Горецкий с Борисом поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Дверь комнаты была распахнута. Здесь тоже были люди, и главным среди них, судя по начальственным интонациям голоса и повелительным жестам коротеньких пухлых рук, был полный рыхловатый полковник небольшого роста. В первый момент Борис не заметил самого Бережного – видимо, потому, что хозяин комнаты вел себя гораздо тише и скромнее столпившихся в комнате офицеров. Внимательнее оглядевшись, Борис заметил есаула, который сидел за неказистым дощатым столом – письменным и обеденным в одно и то же время. Есаул сидел за столом, уронив на этот стол свою буйную голову. Черная пулевая рана на виске была не сразу заметна среди черных вьющихся волос терского казака. Крови на столе было удивительно мало. В правой руке есаул сжимал тяжелую ребристую рукоятку немецкого пистолета «борхард-люгер», известного также как «парабеллум» – «Готовься к войне».

– Насколько я могу видеть, – нарушил молчание Аркадий Петрович, – это тот самый пистолет, который я выдал вам две недели назад, верно, Борис Андреевич?

– Так точно, – подтвердил Борис упавшим голосом, – это тот самый пистолет, я проиграл его есаулу два дня назад.

– Так, с этим ясно. – Горецкий холодно взглянул на Бориса и повернулся к пухлому полковнику: – Господин Кузнецов, расскажите, как это случилось.

– Сегодня рано утром, – начал полковник, – в контрразведке получили сигнал от одного весьма надежного информатора. – При словах «надежного информатора» Горецкий поморщился, но знаком попросил Кузнецова продолжать. – Получили сигнал о том, что в этом доме в первом этаже находится чрезвычайно опасный красный диверсант, знаменитый эсер Блюмкин…

Услышав это имя, Горецкий удивленно и вместе с тем насмешливо поднял брови.

– Получив такой сигнал, подполковник Градов, чей был информатор, собрал все наличествующие силы контрразведки, и, соблюдая все возможные меры предосторожности, они чрезвычайно скрытно окружили это здание. Когда солдаты уже собирались проникнуть в дом с целью задержания Блюмкина, во втором этаже раздался выстрел. Не ожидая дальнейшего развития событий, все ворвались сюда и застали вот такую картину. – Кузнецов в крайнем огорчении указал рукой на мертвого есаула.

– Представляю себе, как вы «скрытно» окружили здание, – желчно проговорил Горецкий, – соблюдая все возможные меры предосторожности! Есаул, понятное дело, решил, что вы идете за ним…

– Ваша ирония, господин полковник, неуместна, – обиженно пробурчал Кузнецов. – Штабс-капитан делал свое дело. Он получил приказ, а спрашивать разрешения у начальства у него не было времени – Блюмкин бы ушел. А ежели есаул застрелился при виде чинов контрразведки, стало быть, советь у него была нечиста!

– Значит, значит, – процедил Горецкий, – но это не значит, что вашими топорными методами нужно было провоцировать его на самоубийство. Он был необходим мне живой! Кстати, нашли они своего Блюмкина?

– Блюмкина? – Кузнецов смутился. – Видите ли, в первом этаже этого дома действительно проживает Исаак Блюмкин, портной, пятидесяти шести лет, со своей женой и четырнадцатью детьми… мы его задержали для выяснения… На всякий, так сказать, случай…

– Только это вы и умеете, – раздраженно произнес Горецкий, – портных задерживать… на всякий случай. Отпустите его… к четырнадцати детям.

– Это уж мы как-нибудь сами разберемся, – обиженно ответил Кузнецов, – кого отпускать, а кого нет. У нас тут, господин полковник, своя работа ведется.

– Я вижу, – ядовито ответил Горецкий. – Что ж, проводите обыск, но чувствую, что результаты его нам ничего не дадут.

Сам он подошел к мертвому есаулу, приподнял веко, потрогал глазное яблоко, коснулся сжатого в руке трупа пистолета и быстрым шагом покинул помещение. Борис последовал за ним.