Иван Любенко - Супостат Страница 14

— А вы, — он уставился на Ардашева, — рассуждаете точно судебный следователь или сыскной агент. Случаем, не доводилось служить у нас?

— Нет, Бог миловал.

— Ну да, ну да, — с обидой в голосе провещал Игнатьев. — Нас не очень-то жалуют, но как случится что — смертоубийство или кража, — так все к нам бегут, в сыскное.

— А куда же еще, — усмехнулся Клим Пантелеевич, — вы поставлены Государем блюсти закон и порядок.

— Именно так и поступаем, — поднимаясь, выговорил сыщик и тут же спросил: — Позвольте полюбопытствовать, в каком ведомстве вы служите?

— На Певческом мосту.

— В Министерстве Иностранных Дел?

— Именно.

— Понимаю. Интересная работенка. По заграницам вояжируете… за государственный, так сказать, счет. Пальмы, кенгуру, крокодилы, теплые моря… Хорошо-с! Завидую! — Он тряхнул головой и пригладил остатки жалких волос на лысине. — А тут по малинам да притонам с утра до глубокой ночи лазить приходится. Вчера, к примеру, весь день в Вяземской лавре в засаде просидел. «Сашку-Ангела» караулили. Так и не поймали. Ушел. Кто-то предупредил…

— Это уж, простите, как говаривал мой покойный родитель: suum cuique, — развел руками Клим Пантелеевич.

— Да уж, каждому свое, — перевел Игнатьев. — С этим трудно не согласиться. Позвольте откланяться.

Полицейский в сопровождении Клима Пантелеевича прошел в переднюю.

И уже одевшись и выйдя из квартиры, он бросил напоследок:

— И все-таки, Клим Пантелеевич, сдается мне, что вы не были со мной до конца откровенны. Уж больно хорошо вы осведомлены в следственных делах, терминологией владеете, в криминалистике, я вижу, разбираетесь. Ну да ладно, не хотите, не говорите…

— Честь имею, — изрек статский советник, пропустив реплику Игнатьева.

Он затворил за незваным гостем дверь и проследовал в столовую.

Остаток вечера прошел в почти траурном молчании. Несмотря на изысканный ужин, — а Варвара, надо признать, постаралась на славу: рассольник из потрохов и молодых почек, судак под грибным соусом, кулебяка, салат из редьки со сметаной и зеленым луком; моченая вишня, соленые рыжики, жареные молоки в сухарях и с перцем; на десерт — яблочный пирог без теста и мороженое с ромом, — разговор между супругами не клеился. И, главным образом, из-за Клима Пантелеевича, который погрузился в глубокие раздумья, что, однако же, совсем не мешало ему с аппетитом наслаждаться поданными блюдами и время от времени подливать супруге кларет, а себе — зорной водки. Когда горничная подала кофе по-турецки, Ардашев промокнул губы салфеткой и сказал:

— В понедельник куплю тебе дамский пистолет. В выходные поедем за город. Будешь учиться стрелять. В этом нет ничего сложного. И не спорь со мной, раз уж ты хочешь участвовать в расследовании.

— Как скажешь, милый, — смиренно выговорила супруга, тяжко вздохнула и перекрестилась на образа.

9

В сыскном

Действительный статский советник Филиппов, глядя на дверь, нервно постукивал карандашом о стол. События последних дней не на шутку встревожили главного сыщика столицы. К сожалению, его предчувствия подтвердились: Анна Извозова, как и погибшая Вяземская — были брюнетками. По всему выходило, что в Петрограде орудовал маниак. Однако подозревать в случившемся Николая Радкевича, отбывавшего восьмилетний срок на Нерчинской каторге, было безумством. Радкевич, как свидетельствовала телеграмма тамошнего начальства, добросовестно таскал в тачке руду. До освобождения ему оставалось еще пять лет. Значит, появился его последователь. С другой стороны, вполне возможно, что цвет волос потерпевших не имел ничего общего с мотивом преступления. Однако два обстоятельства явно бросались в глаза: во-первых, обе жертвы, несмотря на разницу в возрасте, были красавицами, а во-вторых, они находились под крышей одного и того же ателье; только первая работала простой модисткой, а вторая являлась его хозяйкой. Совершенно было непонятно, зачем душегуб исписал стену доходного дома, где жила Вяземская. И что означали сокращения?.. Ответить на все эти вопросы Филиппов не мог и потому проводил воскресный день на службе.

Наконец скрипнула дверь, и в проеме появился Игнатьев.

— Заждался я вас, Петр Михайлович, заждался. Проходите, рассказывайте, что нового, — нетерпеливо выговорил Филиппов.

— Новости, Владимир Гаврилович, слава Богу, имеются, — умащиваясь на стуле, начал губернский секретарь. — Теперь совершенно ясно, что оба нападения — дело рук одного и того же лица. Дело в том, что не только на доме Вяземской, но и на Болотной, где жила Анна Извозова, кем-то оставлена надпись: «Морок изведет порок». И она тоже выполнена печатными буквами и, как и первая, находится довольно высоко. Если предположить, что человек обычно пишет на стене на уровне глаз, то получается, что злодей весьма высокого роста — почти в сажень.

— Позвольте, Петр Михайлович, но в материалах дела об этой надписи нет ни слова. Почему раньше вы мне об этом не докладывали? — сказал Филиппов и удивленно вскинул брови.

— Виноват-с, ваше превосходительство, — вытянувшись перед начальником, выговорил сыскной агент. — Не заметил попервоначалу, потому и не доложил. Но вчера вновь вернулся на место преступления и надпись сию срисовал. Правда, у меня нет точной уверенности в том, что она все-таки сделана рукой того самого злодея, хотя и очень на то похоже. Манера написания букв одна и та же и высота одинаковая.

— Как вы говорите? Порок изведет кого? — не предлагая подчиненному сесть, осведомился Филиппов.

— «Морок изведет порок».

— И что же? Отчего вы решили, что это нацарапал душегуб? Как-то не очень на стихи похоже…

— Да, вы правы. Но все-таки, согласитесь, строка непростая: первое и последнее слова различаются лишь одной буквой. К тому же «морок» имеет несколько значений. Среди известных — мглистый туман, серая изморозь, пасмурность и прочее, — есть и редкое: мороком еще называют сумасшествие, а также и душевнобольного человека. Так что, на мой взгляд, это написано неспроста.

— Вы думаете, что маниак, отдавая себе отчет, что у него не все в порядке с головой, сам себя называет безумцем? — Филиппов округлил глаза и нервно расхохотался. — Помилуйте, Петр Михайлович, в таком случае он никакой не безумец! Все маниаки уверены в полном здравии собственной души. — Он побарабанил пальцами по столу и добавил: — А что, если нас попросту кто-то дурачит?

— Такой вариант исключать нельзя, но мне кажется, что это маловероятно. К тому же, как я уже сказал, имеются три характерных признака, позволяющих предположить, что надписи сделаны рукой одного преступника: они находятся на одинаковой высоте, выполнены схожим печатным шрифтом и нанесены мелом.

— Да-с, задачка. — Филиппов окинул взглядом все еще стоящего подчиненного и смилостивился: — А вы присаживайтесь, Петр Михайлович, присаживайтесь, в ногах правды нет. И продолжайте.

Полицейский агент опустился на стул и провещал:

— Как вам известно, покойная Вяземская была убита сразу же после спиритического сеанса, на котором присутствовала весьма серьезная публика. Люди известные, уважаемые и состоятельные. Полный список гостей имеется в моем донесении. Так вот, медиум, господин Чертоногов — действительный статский советник, камергер двора Его Императорского Величества и управляющий канцелярией Министерства земледелия — вызвал дух Саввы Тимофеевича Морозова. Призрак, по словам одной из присутствующих, явился. Вяземская, ассистировавшая Чертоногову, спросила, есть ли виновные в его смерти. И тот, через медиума, не только ответил утвердительно, но и назвал имя и адрес человека, организовавшего его убийство, некоего Леонида, проживающего по адресу: Екатерининский канал, 25. На всякий случай я проверил эти весьма сомнительные, как мне казалось, сведения и выяснил, что в указанном доме имеется только один человек с именем Леонид. Это некто Красин — генеральный представитель немецкой фирмы «Сименс и Шукерт» в России. Все бы ничего, но выяснилось, что ранее, в 1904 году, еще до смерти Саввы Тимофеевича, он руководил электрической станцией — где бы вы думали? — как раз на фабрике Морозова! В Орехово-Зуево! И сам Савва Морозов предоставил ему казенную квартиру на Англичанской улице. В то же самое время Красин находился под надзором Владимирской жандармерии. По некоторым сведениям, он один из вожаков так называемого Центрального Комитета социал-демократов, кои именуют себя большевиками. Принимал активное участие в беспорядках 1905 года, снабжал оружием восставших.

— Если так, то чего уж этого голубя жандармы еще не забрали? — недоверчиво косясь на собеседника, поинтересовался начальник.

— Арестовывали, но доказательств не находили и потому выпускали.

— Если он такая заметная фигура, то наверняка имелись свидетели его антиправительственной деятельности.