Мэтью Перл - Тень Эдгара По Страница 15

— Ну и что это такое? — процедил он.

Не стану притворяться, что не мог угадать его реакции. В конце концов, на следующее утро у нас было назначено слушание в суде. Питер развил в конторе бурную деятельность; он был занят, он готовился к процессу, однако выкроил минутку заглянуть ко мне. И что же он увидел? За каким занятием застал своего партнера? Может быть, за изучением документов в защиту перспективного клиента? Или за контрольной выверкой несоответствий, могущих стать роковыми? Ничего подобного.

— Оказывается, в Париже живет прототип гениального детектива из произведений Эдгара По, — начал было я. — Видишь — «парижская жандармерия весьма часто обращается к нему за помощью при расследовании преступлений». Разве это не чудо?

Питер швырнул бумагу на стол:

— Опять По? Так значит, этим ты целый день занимаешься — причем на рабочем месте?

— Питер, я должен выяснить, кто этот человек, и привезти его сюда, в Балтимор. Ты прав — мне не справиться с делом Эдгара По. Это расследование под силу только Огюсту Дюпену.

На полке в кабинете я держал томик рассказов Эдгара По. Питер схватил книгу, стал размахивать ею у меня перед носом.

— Я-то думал, страсти по Эдгару позади! А ты продолжаешь сходить с ума, Квентин!

— Питер, если он действительно существует, если человек, чей разум сравним с разумом гениального Огюста Дюпена, живет в Париже, я смогу выполнить обещание Эдгару По! Ты только подумай: По с самого начала, посредством своих книг, давал мне инструкции, а я ничего не понимал! Теперь я восстановлю его честное имя. Я вырву имя Эдгара По из лап Несправедливости, которые достаточно долго когтили его!

Питер потянулся за газетной вырезкой, но я весьма неучтиво выхватил у него бесценный клочок бумаги и спрятал в карман.

Понятно, что Питер рассердился. Его мощная рука так и осталась на весу, будто Питеру было необходимо комкать хоть что-нибудь, пусть даже конторский воздух. Зато другая рука внезапно метнула томик Эдгара По прямо в камин, где пламя горело ярко, ведь полчаса назад клерк перемешал уголья кочергой.

— Вот тебе Дюпен! — крикнул Питер.

Пламя с шипением набросилось на неожиданную жертву. Полагаю, Питер тотчас раскаялся в своем поступке — едва страницы запылали, ярость на его лице сменилась сожалением. Теперь прошу учесть: книга, брошенная в камин, не представляла для меня особенной ценности. То было недорогое издание, не связанное с какими-либо сентиментальными воспоминаниями. В частности, в первые мучительные дни после телеграммы с известием о гибели родителей, оглушенный горем, я читал По, но другую его книгу.

И все же, не раздумывая, повинуясь порыву (что было мне совсем несвойственно), я бросился к камину и выхватил томик из пламени. Я стоял посреди кабинета, в руке моей тлела книга. Нарукавник тоже тлел, образуя вокруг запястья огненное кольцо, однако я не предпринимал никаких действий. Что касается Питера, он часто моргал, глаза его округлились и стали беспомощными; в зрачках прыгали красные отсветы, бросаемые пылающей книгой в моей руке, каковую руку уже начинало жечь пламя. Странно вот что: по мере того как лицо Питера искажалось ужасом, росло мое спокойствие. Кажется, никогда еще я не чувствовал себя таким сильным, таким уверенным в собственной правоте, как в тот неповторимый миг. Ибо я наконец понял, что нужно делать.

В контору вошла Хэтти. Она воззрилась на меня и на горящую книгу, что я держал перед собой. Хэтти не удивилась и не испугалась — нет, ее охватила нехарактерная вспышка гнева.

Миг — и коврик из холла оказался наброшен на мою руку. Хэтти колотила по коврику, пока огонь не потух. Питер тем временем пришел в себя настолько, чтобы испустить возмущенный вопль и затем долго и тщательно разглядывать коврик на предмет нанесенного огнем ущерба. Затем Питер что-то сказал Хэтти. Прибежали два клерка, уставились на меня, как на дикого зверя.

— Убирайся, Квентин! Убирайся из конторы сей же час! — закричал Питер, дрожащей рукой указуя на дверь.

— Питер, не выгоняйте его! — взмолилась Хэтти.

— Отлично, Питер, будь по-твоему, — процедил я.

И, не медля более, вышел за дверь. Вослед мне летели мольбы Хэтти вернуться.

Я не вернулся. В ту минуту далекое казалось не просто близким, но единственно видимым взору, словно находилось в холле и коридорах нашей конторы. Я видел длинные бульвары, слышал разноголосый гул и звяканье посуды в многочисленных кафе, фривольные, пьянящие мотивчики кабаре и благотворительных базаров… Там, за океаном, в сверкающем пышном Париже, ждало меня раскрытие страшной тайны.

Книга вторая

Париж

7

Первая моя парижская встреча состоялась посредством похищения.

У нас в Америке иностранец предоставлен сам себе, ему всюду демонстрируется леденящая душу вежливость, и никто (несомненно, лишь из скромности) не претендует на посредничество в его личных делах. Не то в Париже. Здесь иностранец беспрерывно ощущает в прямом смысле трогательное участие; все — и простые граждане, и представители властей — так и норовят направить его по верному пути. Если вы заблудитесь в Париже, любой местный житель с радостью ринется впереди вас и с впечатляющей скоростью пробежит полмили до нужного вам адреса, за что отнюдь не потребует благодарности. Пожалуй, похищение — это неминуемая кульминация агрессивной французской заботливости.

Я прибыл в Париж приблизительно через полтора года после инцидента с горящей книгой. Удивляться я начал еще на железнодорожном вокзале, где зазывные выкрики комиссионеров совершенно дезориентировали приезжих относительно того, какая гостиница лучшая в городе. Если голоса комиссионеров еще можно было игнорировать, то отбиться от их вытянутых рук оказалось куда труднее.

Я остановился возле человека, перечислявшего преимущества гостиницы «Корнель», названной в честь Пьера Корнеля, знаменитого французского драматурга. Упоминание об этой гостинице попалось мне в романе Бальзака (я прихватил несколько произведений этого писателя, а также Жорж Санд, чтобы не скучать в дороге, а заодно совершенствоваться в языке). В гостинице «Корнель», если верить Бальзаку, особенно уютно чувствовали себя лица, занятые гуманитарными науками, я же полагал, что цель моего приезда имеет отношение к литературе.

— Так как, мосье, не угодно ли в «Корнель»?

Поняв, что я согласен ехать с ним, комиссионер испустил вздох облегчения (весьма хриплый вздох), словно вознося благодарность небесам за то, что больше не нужно драть глотку.

— Сюда пожалуйте, сударь!

И он провел меня к экипажу и стал закреплять чемоданы на крыше. Время от времени он оглядывал меня, кажется, крайне довольный, что повезет представителя Нового Света.

— Вы прибыли по делам, сударь?

Я тщательно взвесил ответ:

— Не совсем так. На родине я имел адвокатскую практику. Однако недавно я оставил это поприще. Теперь я занят делом совсем иного рода. Буду откровенен — мне кажется, с вами я могу быть откровенен, — я прибыл в Париж, чтобы просить о помощи одного человека.

— Вон оно как! — отвечал комиссионер, явно пропустивший мою речь мимо ушей. — Стало быть, вы в дружбе с Купером?

— С кем, простите?

— С Купером!

После нескольких повторений этой части диалога выяснилось, что комиссионер говорил о писателе Джеймсе Фениморе Купере. Вскоре я понял: французы считают Америку тесной, если можно так выразиться, камерной страной, где два человека просто не могут быть не знакомы, даже если один из них промышляет охотой в лесной глуши, а другой — биржевыми спекуляциями на Уолл-стрит. Приключенческие романы Купера пользовались тогда огромной популярностью даже в самых рафинированных парижских кругах (достаточно было привезти экземплярчик на английском языке, чтобы стать желанным гостем в любом доме!). По общему мнению парижан, все американцы жили среди диких, но благородных индейцев. Я сказал, что не знаком с Фенимором Купером.

— Что ж, сударь, «Корнель» удовлетворит вашим самым изысканным запросам! Это не какой-нибудь вигвам! Осторожно — ступенька! Устраивайтесь поудобнее, сударь, а я заберу ваш остальной багаж.

Первое впечатление о парижских транспортных средствах не обмануло. Выбранный мной экипаж был куда просторнее, чем любой из наемных экипажей в Америке. Сиденья отличала необыкновенная мягкость. В тот момент самой большой роскошью мне казалось плюхнуться на бархатные подушки, и пусть меня везут в хваленый «Корнель». Не забывайте: я две недели провел на корабле. Путешествие началось в балтиморском порту, затем была остановка в Дувре — всего на одну ночь, и снова море, и прибытие во Францию, и шесть часов в поезде. Одна мысль о том, что нынче я буду спать в нормальной кровати, приводила меня в восторг! О, знал бы я, что лишусь едва обретенного комфорта — причем лишусь очень скоро и под угрозой холодного оружия!