Джон Рид - Десять дней, которые потрясли весь мир Страница 16

3 ноября (21 октября) огромный солдатский митинг в Смольном постановил:

«Приветствуя образование Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, гарнизон Петрограда и его окрестностей обещает Военно-революционному комитету полную поддержку во всех его шагах, направленных к тому, чтобы теснее связать фронт с тылом в интересах революции.

Вместе с тем петроградский гарнизон заявляет: на страже революционного порядка в Петрограде стоит весь гарнизон вместе с организованным пролетариатом. Всякие провокационные попытки со стороны корниловцев и буржуазии внести смуту и расстройство в революционные ряды встретят беспощадный отпор».

Чувствуя свою силу, Военно-революционный комитет решительно потребовал, чтобы штаб Петроградского округа подчинялся его распоряжениям. Он разослал по всем типографиям приказ не печатать без его утверждения никаких призывов или прокламаций. В Кронверкский арсенал явились вооружённые комиссары и захватили огромное количество оружия и снаряжения, приостановив отправку десяти тысяч штыков, уже наряжённых в Новочеркасск, штаб-квартиру Каледина…

Внезапно очутившись перед лицом опасности, правительство обещало комитету безнаказанность в случае, если он добровольно разойдётся. Слишком поздно. В полночь 5 ноября (23 октября) Керенский сам послал в Петроградский Совет Малевского с предложением направить представителя в штаб. Военно-революционный комитет ответил согласием, но через час исполняющий обязанности военного министра генерал Маниковский взял предложение обратно…

Утром во вторник 6 ноября (24 октября) весь город был взбудоражен появившимся на улицах обращением, подписанным - «Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов»:

«К населению Петрограда.

Граждане! Контрреволюция подняла свою преступную голову. Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд Советов и сорвать Учредительное собрание. Одновременно погромщики могут попытаться вызвать на улицах Петрограда смуту и резню.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов берёт на себя охрану революционного порядка от контрреволюционных и погромных покушений.

Гарнизон Петрограда не допустит никаких насилий и бесчинств. Население призывается задерживать хулиганов и черносотенных агитаторов и доставлять их комиссарам Совета в близлежащую войсковую часть. При первой попытке тёмных элементов вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу преступники будут стёрты с лица земли.

Граждане! Мы призываем вас к полному спокойствию и самообладанию. Дело порядка и революции в твёрдых руках…».

3 ноября (21 октября) вожди большевиков собрались на своё историческое совещание. Оно шло при закрытых дверях. Я был предупреждён Залкиндом [37] и ждал результатов совещания за дверью, в коридоре. Володарский, выйдя из комнаты, рассказал мне, что там происходит.

Ленин говорил: «24 октября будет слишком рано действовать: для восстания нужна всероссийская основа, а 24-го не все ещё делегаты на Съезд прибудут. С другой стороны, 26 октября будет слишком поздно действовать: к этому времени Съезд организуется, а крупному организованному собранию трудно принимать быстрые и решительные мероприятия. Мы должны действовать 25 октября - в день открытия Съезда, так, чтобы мы могли сказать ему: Вот власть! Что вы с ней сделаете?».

В одной из комнат верхнего этажа сидел тонколицый, длинноволосый человек, математик и шахматист, когда-то офицер царской армии, а потом революционер и ссыльный, некто Овсеенко, по кличке Антонов. Математик и шахматист, он был поглощён разработкой планов захвата столицы.

Со своей стороны готовилось к бою и правительство. К Петрограду незаметно стягивались самые надёжные полки, выбранные из разбросанных по всему фронту дивизий. В Зимнем дворце расположилась юнкерская артиллерия. На улицах впервые с дней июльского восстания появились казачьи патрули. Полковников издавал приказ за приказом, угрожая подавить малейшее неповиновение «самыми энергичными репрессиями». Наиболее ненавистный член правительства - министр народного просвещения Кишкин был утверждён чрезвычайным комиссаром по охране порядка в Петрограде. Он назначил своими помощниками столь же мало популярных Рутенберга и Пальчинского. Петроград, Кронштадт и Финляндия были объявлены на военном положении. Буржуазное «Новое Время» иронически заявляло по этому поводу:

«Почему осадное положение? Правительство уже перестало быть властью, оно не обладает ни моральным авторитетом, ни необходимым аппаратом, который дал бы ему возможность применить силу… В самом лучшем случае оно может только вести переговоры с теми, кто согласится разговаривать с ним. Другой власти у него нет…».

В понедельник 5 ноября (23 октября), утром, я заглянул в Мариинский дворец, чтобы узнать, что делается в Совете Российской республики. Ожесточённые споры о внешней политике Терещенко. Отклики на инцидент Бурцев - Верховский. Присутствуют все дипломаты, кроме итальянского посла, о котором говорили, что он совершенно разбит катастрофой при Карсо…

В момент, когда я входил, левый эсер Карелин читал вслух передовицу лондонского «Times», в которой говорилось: «Большевизм надо лечить пулями».

Повернувшись к кадетам, Карелин кричал: «Это также ваши мысли!».

Голоса справа: «Да! Да!».

«Да, я знаю, что вы так думаете, - горячо ответил Карелин. - Но посмейте только попробовать на деле!»

Затем Скобелев, похожий на светского ухажёра, с выхоленной белокурой бородой и жёлтыми волнистыми волосами, извиняющийся тоном защищал советский наказ. Вслед за ним выступил Терещенко, встреченный слева криками: «В отставку! В отставку!». Он настаивал на том, что на Парижской конференции делегаты правительства и ЦИК должны защищать общую точку зрения - и именно точку зрения его, Терещенко. Несколько слов о восстановлении дисциплины и армии, о войне до победы… Совет Российской республики среди шума и бурных протестов слева переходит к порядку дня.

Большевистские скамьи были пусты, пусты с самого дня открытия Совета, когда большевики покинули его, унося с собой всю жизненность. Спускаясь вниз, я думал о том, что, несмотря на все эти ожесточённые споры, ни один живой голос из реального внешнего мира не может проникнуть в этот высокий холодный зал, и что Временное правительство уже разбилось о ту самую скалу войны и мира, которая в своё время погубила министерство Милюкова… Подавая мне пальто, швейцар ворчал: «Ох, что-то будет с несчастной Россией!… Меньшевики, большевики, трудовики… Украина, Финляндия, германские империалисты, английские империалисты… Сорок пять лет живу на свете, а никогда столько слов не слыхал».

В коридоре мне встретился профессор Шацкий, очень влиятельный в кадетских кругах господин с крысиным лицом, в изящном сюртуке. Я спросил его, что он думает о большевистском выступлении, о котором столько говорят. Он пожал плечами и усмехнулся.

«Это скоты, сволочь, - ответил он. - Они не посмеют, а если и посмеют, то мы им покажем!… С нашей точки зрения, это даже не плохо, потому что они провалятся со своим выступлением и не будут иметь никакой силы в Учредительном собрании…

Но, дорогой сэр, позвольте мне вкратце обрисовать вам мой план организации нового правительства, который будет предложен Учредительному собранию. Видите ли, я председатель комиссии, образованной Советом республики совместно с Временным правительством для выработки конституционного проекта… У нас будет двухпалатное законодательное собрание, такое же, как у вас, в Соединенных Штатах. Нижняя палата будет состоять из представителей мест, а верхняя - из представителей свободных профессий, земств, кооперативов и профессиональных союзов…»

На улице дул с запада сырой холодный ветер. Холодная грязь просачивалась сквозь подмётки. Две роты юнкеров, мерно печатая шаг, прошли вверх по Морской. Их ряды стройно колыхались на ходу; они пели старую солдатскую песню царских времён… На первом же перекрёстке я заметил, что милиционеры были посажены на коней и вооружены револьверами в блестящих новеньких кобурах. Небольшая группа людей молчаливо глядела на них. На углу Невского я купил ленинскую брошюру «Удержат ли большевики государственную власть?» и заплатил за неё бумажной маркой; такие марки ходили тогда вместо разменного серебра. Как всегда, ползли трамваи, облепленные снаружи штатскими и военными в таких позах, которые заставили бы позеленеть от зависти Теодора Шонта… [38] Вдоль стен стояли рядами дезертиры, одетые в военную форму и торговавшие папиросами и подсолнухами.

По всему Невскому в густом тумане толпы народа с бою разбирали последние выпуски газет или собирались у афиш, пытались разобраться в призывах и прокламациях, которыми были заклеены все стены. [3.6] Здесь были прокламации ЦИК, крестьянских Советов, «умеренно»-социалистических партий, армейских комитетов, все угрожали, умоляли, заклинали рабочих и солдат сидеть дома, поддерживать правительство…