Аманда Скотт - Код Майя: 2012 Страница 16

— Отец моей матери плавал с адмиралом сэром Эдуардом Говардом, который служил королю Англии Генриху, покойному отцу нашей королевы. Мой дед был с Говардом, когда тот захватил испанского пирата Эндрю Бартона. В конце жизни он поселился недалеко от нас и часто об этом рассказывал.

— В таком случае, возможно, вы возьмете на себя роль капитана моего корабля? Я могу сказать вам, что дядя моего отца, Херонимо де Агилар, плавал с Хуаном де Вальдивиа, хранителем священного кошелька его величества. Их корабль затонул неподалеку от берегов Новой Испании, и мой двоюродный дед стал одним из девятнадцати счастливчиков, которым удалось выбраться на спасательной лодке. Они провели под палящим солнцем и немилосердными ветрами две недели, пока не добрались до суши, где попали в плен к дикарям. Пятерых съели сразу — вы шокированы, не так ли, англичанин? Там, куда мы направляемся, едят людей.

Его улыбка, обнажившая ослепительно белые на фоне смуглой кожи зубы, была насмешливой.

— Мой дядя и еще один человек остались в живых, но их превратили в рабов. Лишь через восемь лет моему родственнику удалось бежать и вернуться в объятия христианства.

Он стал переводчиком у великого Эрнана Кортеса, когда тот отправился покорять ацтеков, и разбогател. Он писал нам, своим родным, о том, какие там серые, скучные земли, и о нищете тех, кто на них живет, однако он остался и умер на чужбине, хотя мог вернуться домой и стать героем. Вам не кажется это странным, англичанин? Мне кажется. Вот почему я поведу туда корабль — хочу понять, почему он там остался, а еще хочу сделать себе состояние на зеленом золоте, которое он не оценил. Я пока так и не услышал причины, по которой должен взять вас с собой, в то время как ответил отказом стольким достойным и великим жителям моего города.

Испанец медленно протянул длинную руку и, не предлагая Оуэну, налил себе вина. В Англии люди умирали за менее серьезные оскорбления, хотя и не от руки Оуэна: он стал настоящим разочарованием для своего наставника во владении шпагой, который прогнал его, сказав, что ему не следует ввязываться в дуэли.

Де Агилар злобно ухмыльнулся.

— Две названные вами причины меня нисколько не впечатлили. Надеюсь, вы не собираетесь сказать, что я должен вас взять, потому что мой король вот уже два года женат на этой уродине, вашей королеве? Его брак — настоящая катастрофа, и все истинные мужчины сочувствуют ему из-за того, что он стал жертвой необходимости ради блага своего народа.

Седрик Оуэн встал из-за стола. Он собирался сказать именно это, хотя и другими словами, и почувствовал себя униженным, потому что эта мысль явилась ему в виде шутки во время его путешествия и он собирался высказать ее в хорошей компании, где ирония будет понятна тем, кто знает о превратностях судьбы королевских особ. Очевидным образом де Агилар был не в ладах с иронией, а его доброе отношение распространялось только на его земляков.

В начале разговора Оуэн снял шляпу. Сейчас он ее надел, и она показалась ему жалкой по сравнению с шелковым, украшенным перьями произведением искусства, лежавшим рядом с де Агиларом. Он сдержанно поклонился, кивнув головой.

— Сеньор, я трачу ваше и мое время. Я найду другой способ добраться до голых серых земель, о которых вы мне рассказали, хотя лично я слышал, что они представляют собой плодородные леса потрясающей красоты, где живут высокоцивилизованные люди. Прошу меня простить за то, что оторвал вас от дел и испортил вам настроение. Позвольте мне заплатить за вино…

Он не ожидал, что его предложение будет принято. Тот факт, что де Агилар не стал возражать и что хозяин таверны попросил за вино примерно в десять раз больше, чем оно стоило, испортил ему настроение и заметно сократил его средства к существованию.

Несколькими часами позже, когда спустился прохладный вечер, Седрик Оуэн нашел таверну, где его не слишком хороший испанский был встречен с добродушным пониманием, на которое он рассчитывал, приехав сюда. К тому же рыбный суп оказался густым, его было много, и материальное благополучие от него не пострадало.

Оуэн разговорился со служащим, который когда-то работал в банке Медичи, и они обсудили Новый Свет, потом Старый и снова Новый, а затем способы разбогатеть и сохранить деньги, чтобы не стать жертвой налогов и монархов, считающих банки своей личной кормушкой.

Они не касались «зеленого золота», о котором мечтал Агилар, но разговор получился интересным и возбуждающим и становился все более захватывающим по мере того, как вечер превращался в ночь.

Оуэн выпил больше вина, чем, возможно, следовало, но ему впервые удалось расслабиться в приятной компании, с тех пор как он покинул Францию, и, когда хозяин таверны сказал, что им пора закрываться, ушел в прекрасном расположении духа и направился в свою комнату у мавританских стен.

Севилья ночью нравилась ему больше, чем днем. Воздух был теплым, но не жарким, к тому же мухи пропали. На небе сияли звезды, казавшиеся ярче и ближе, чем те, на которые он смотрел с плоских, заросших папоротником равнин Кембриджа. Оуэн остановился на середине холма и, вытянув шею, стал смотреть на небо и звезды. Небесный свод перед его глазами медленно вращался, это его не удивило, хотя и несколько обеспокоило.

— Помогите! Убивают! Помогите!

Кричали по-испански, слева от Оуэна. Не раздумывая, он помчался на голос и, завернув за угол, оказался в узком крипом переулке, где он едва помещался, скорее это была канава между двумя виллами из белого известняка. Ни свечи, ни факелы не горели. Молочное сияние звездного света было практически скрыто нависшими черепичными крышами домов.

Темнота пожрала его тень и превратила землю под ногами и черную неизвестность, и он не знал, что ждет его впереди, твердая поверхность или яма — или разлагающиеся рыбьи внутренности. Он поскользнулся и полетел на груду ящиков, которых не видел, потом наткнулся на бочонок с тухлой рыбой, тот перевернулся, и Оуэн в конце концов упал на землю, оказавшуюся такой жесткой, что он задохнулся от боли.

— А-а-а-а-а!

Крик сначала прозвучал не слишком громко, затем превратился в визг и неожиданно смолк. Тишину нарушали лишь глухие удары чего-то деревянного по человеческому толу.

Оуэн поднялся на ноги, опираясь обеими руками о стену дома, чтобы не упасть и не потерять направление, и поспешил, насколько это было возможно, завернув за угол, на шум.

И свете, струящемся из приоткрытой двери, он увидел скорчившегося на земле человека, над которым склонились двое. Стоны боли, издаваемые человеком на земле, были животными по своей природе, я Оуэн не смог сразу определить, кто это, мужчина или женщина, и к какому народу принадлежит жертва. Неожиданно шум избиения прекратился, и в тусклом свете блеснуло лезвие ножа.

— Прекратите! Немедленно остановитесь!

Один, без оружия, не слишком трезвый, забыв о наставлениях своего учителя по фехтованию, Седрик Оуэн бросился на того из двоих, кто держал нож.

Схватка получилась короткой и болезненной, и первой мыслью, удивившей Оуэна, было то, что он не умер мгновенно.

Вторым поразившим его открытием стало то, что, хотя он и лежал на земле в грязной канаве, с раскроенной головой, из которой текла кровь, заливавшая лицо, а тот самый нож был занесен над ним, он не испытал страха перед смертью. У него лишь возникло ощущение, будто в его сознании распахнулась дверь, ведущая к голубому живому камню, а за ней его ждало сияющее будущее, открытое и прекрасное, и он мог совершенно спокойно идти к нему, забыв об ответственности, возложенной на него Нострадамусом.

И последним сюрпризом стало то, что нож так и не поразил его. Пока Оуэн заглядывал в будущее и пытался привести в порядок свои мысли, чья-то рука схватила его за плечо и заставила сесть.

— Какая поразительная вещь, не так ли, сеньор Оуэн? На меня напали головорезы в моем родном городе, и единственным во всей Севилье, кто пришел ко мне на помощь, оказался подвыпивший, воняющий рыбой врач-англичанин.

Покрытое синяками и перепачканное кровью лицо Фернандеса де Агилара смотрело, ухмыляясь, на Оуэна. Одной рукой испанец помог ему подняться на ноги, другая безжизненно висела вдоль тела, повернутая под неестественным углом. Кровь стекала из его запястья и капала на землю.

Оуэн выплюнул свою собственную кровь на камни у себя под ногами и сквозь распухшие губы проговорил:

— Вам нужно срочно вправить руку.

— Нужно. А врачу такое по силам?

— Да, я могу это сделать.

Он послал безмолвную благодарность Нострадамусу за преподанные уроки.

Испанец был возбужден, как это бывает с мужчинами, оказавшимися в трудном положении и победившими. Однако его глаза оставались спокойными, а сам он уже не выглядел самовлюбленным хлыщом, с которым Седрик Оуэн встречался днем.