Дмитрий Леонтьев - Обитель Страница 17

Сон был невероятно отчетлив, но стыд... Неописуемый, жуткий, выжигающий стыд, охвативший меня, был куда отчетливей и ярче. Я рывком сел на кровати и со всей силы зарядил себе ладонью по лбу! Потом вскочил и, одеваясь, буквально на ходу, бросился искать игумена.

Несмотря на позднюю ночь, настоятель не спал, бе­седуя о чем-то с двумя явно встревоженными монахами возле входа в храм. При моем появлении настоятель оборвал разговор и отпустил их, напутствуя странными словами:

— А когда увидите, то просто перекрестите, и сразу все поймете,— сказал он и повернулся ко мне: — Что с вами, голубчик? На вас лица нет...

— Простите, что в столь неурочный час,— сбивчиво начал я.— Это противоречит всем нормам этикета... Я дол­жен был подождать до утра... Я...

— Вот что... Пойдемте ко мне в келью,— предложил он.— Так все расскажете, а заодно и успокоитесь...

Келья игумена меня удивила. Комнату главного мо­настырского начальства я представлял себе все же иначе. Здесь было все настолько «по-спартански», что невольно закрадывалась мысль: «Да живет ли здесь кто-нибудь вообще?» В любом, даже снятом на время пристанище, у человека и то вещей больше. Впрочем, в тот момент у меня были заботы поважнее.

Настоятель усадил меня на единственный в комнате стул, сам присел на краешек кровати напротив и кивнул:

— Рассказывайте, голубчик. Только отдышитесь сперва...

По мере моего сбивчивого рассказа его лицо становилось все внимательнее и... улыбчивее. Под конец я даже не выдержал:

— Ну вот... вам-то смешно, а я...

— Ну что вы, Джеймс,— успокоил он меня.— Я не смеюсь, я радуюсь за вас. Это же замечательный сон!

— Чем же он такой замечательный?! — возмутился я.— Таким глупцом себя чувствую! Понимаю, что это всего лишь сон... но надо же мне было... Как пастух какой-то американский, ковбой, только что с кактуса на землю слезший... «Эй, парень!»... Ну надо же такое выдать?! Я же в действительности не такой!

— Так тем и замечательно, что вам стыдно,— сказал монах.— Вот если б во сне вам было сказано, что вы «лучший парень всех времен и народов» и вообще «весь из себя избранный и призванный», и вы бы после этого ходили весь такой восторженный и гордый, я бы с вами сейчас по другому разговаривал... А это был замечатель­ный сон... Кстати, теперь вы понимаете, почему мы на­зываемся «православными» — «правильно славящими Бога»? Не хочется быть «ковбоями» от христианства... во всем их многообразии...

— Чувствую себя преотвратительно...

— А я бы дорого дал, чтоб оказаться на вашем ме­сте, Джеймс...

— Вы бы такого не выкинули даже во сне. Это только такой невоспитанный, несдержанный, не имеющий права называться джентльменом, как я... Ну и кто я пос­ле этого?!

— Счастливчик,— сказал он.— Которому выпал такой редкий повод для раздумий. Все в этом мире устроено очень правильно, Джеймс. Даже незримое. Мне та­кого поучительного сна не увидеть,— он тихонько вздохнул, словно даже сожалея о том, что не такой «ба­ран», как я. Совершенно непредсказуемый старик!

— Вы никогда не забудете эту ночь, Джеймс. Вам дан такой замечательный урок... Это в любом случае — факт..

— Чувствую себя, как выпоротым! Всего лишь сон, а... а если б все было на самом деле? И это не было бы сном?!

Монах лишь улыбнулся.

— Теперь я понимаю, что совершенно не воспитан,— признался я.— Я не сторонник Фрейда, но... В том, что мне его долго не забыть — вы правы.

— Это же хорошо. Помня его, вы сохраните лицо.

— Это что-то из японской культуры?

— Из православной. Есть такая присказка: «Когда человек рождается, то ему дается лик. С годами, под бременем событий и поступков, лик превращается в лицо. И главная задача человека — не допустить, чтобы это лицо превратилось в морду».

— Кстати, о «лицах» и «ликах»... Я понимаю, что это всего лишь сон, и все такое... Но почему тот, кого я видел, совершенно не похож на... Как бы это ска­зать?..

— Я понял.

— Вот... Я же видел и ваши иконы, и наши статуи... Если мозг играет со мной в подсознательные игры, то я должен был видеть... Ну, вы понимаете...

— Джеймс! Иконы — это не фотографии. Вы когда-нибудь задумывались — что такое иконы?

— Нет... У нас их нет. Больше скульптуры, фрески, картины... Я знаю, что в России им поклоняются...

— Ни в коем случае! Это было бы язычество.

— Но как же... Я же видел, что... И эти... как их? Чудотворные?..

— Кто-то замечательно сказал, что «иконы — это книги, написанные не буквами, а образами». Мы не по­клоняемся им, Джеймс, а почитаем. Разница основопо­лагающая. Поклоняться можно только Богу, а вот почи­тать можно и иконы, и отца с матерью, и Церковь. Икона — это не идол и не предмет для «медитации». Икона — это и символ, и знамя церкви, и окно в православие. Спаситель ведь имел две ипостаси: Боже­ственную и человеческую. И человеческую можно изоб­ражать. Отрицать человеческую природу Христа — зна­чит отрицать все христианство в целом. В Библии сказано: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему... И сотворил Бог чело­века по образу Своему»... Ничего не замечаете?

— Нет... А что я должен замечать? Бог говорит о себе во множественном числе?

— И это тоже... Это еще одно доказательство Трои­цы, как и само понимание слова «со — творить», но сей­час не об этом... Бог замыслил человека «по образу и по­добию», а сотворил только «по образу». Подобием человек должен стать сам! С Божьей помощью, разуме­ется, но сам! В этом и есть смысл человеческой жизни. И Спаситель нам показал Себя как Образец.

— «Апофеоз»?.. Но здесь логическая неувязка... Оставим возможность человека стать «по образу и по­добию», это пока для меня слишком сложно... Как Хрис­тос мог иметь две ипостаси одновременно? Он же не «по очереди» ими пользовался?

— Меч, раскаленный на огне, приобретает свойство огня, но сохраняет при этом и свойства меча — так отвечали на этот вопрос мудрые. Так что, как видите, все не так уж и сложно... А первые иконы были напи­саны евангелистом Лукой еще при земной жизни Божь­ей Матери. Впрочем, самым первым «образом» можно назвать и «Спас нерукотворный» — плат, который Хрис­тос приложил к лицу, запечатлевая, по восточному пре­данию, для царя Месопотамии свой Лик. А первое изоб­ражение ангелов было еще на крышке знаменитого Ков­чега Завета. Вселенские соборы доказали возможность и необходимость иконописи. А православные довели ее до совершенства, чему пример всемирно признанной «Троицы» Андрея Рублева. Иногда мне кажется, что икона — это материализовавшаяся мудрость... Посмотри­те: на иконах нет горизонта! Это напоминание о том, что христианином надо быть не в прошлом или будущем, а здесь и сейчас, каждую секунду, каждое мгновение. Когда стоишь перед иконой, понимаешь, что в мире есть только Бог... и человек перед Ним. Вы замечали, что все православные иконы — «расплывчаты», «образны»? Мы не должны «медитировать» на них, представляя страда­ния Спасителя или апостолов. Так недолго и «стигмата­ми» заразиться. Молитва — это пуповина, связывающая человека с Богом. Тот самый «огонь», который накаляет «меч». И через иконы нам иногда дается благодать, но — через них, а не от них. У нас многие не умеют чи­тать, Джеймс... А некоторым, как обычно, на это «не хватает времени». А некоторые читают, но не понима­ют... И для таких людей икона — запечатленная Библия... Жаль, что в домашних иконостасах прихожан очень ред­ко можно найти самого Спасителя. Изображений свя­тых, апостолов, Божьей Матери — много, а вот Христос, как правило, изображен лишь в виде Младенца на руках Пречистой. Это к вопросу все о тех же «приоритетах» и «правильной точке отсчета». Про иконы можно гово­рить бесконечно, Джеймс. Они очень многое вмещают в себе. Потому так и любимы народом. Но на ваш вопрос я ответил?

— Суть я понял... Я только не могу понять, зачем вы молитесь перед ними? Зачем вообще нужны какие-то посредники между Богом и человеком? Неужели меня и так Бог не услышит?

— Услышит, Джеймс, услышит. Но и вы услышьте Его. Христос принес на землю главный дар человечеству от Бога: прощение грехов. И уходя, оставил этот дар священнослужителям, сказав апостолам: «Что вы про­стите на земле, то и на небесах будет прощено». Свя­щенник наделен правом от Бога и именем Бога прощать грехи здесь и сейчас, не обременяя человека перетаски­ванием их на тот свет. Вы можете, прочитав, истолко­вать всю Библию? Даже я не могу. А многие пытаются, не изучая рассуждения святых отцов, а так, от себя, в меру опыта и понимания. А ведь без изучения целой школы преемственности Писания, предания, опыта и разуме­ния сотен мудрейших и образованных людей это просто не получится. Никто же не силится, без обучения, рас­суждать о физике или математике? К философским шко­лам не лезут, а божественную мудрость — запросто. Ну не глупость ли это горделивых неучей? Отсутствие об­разования и воспитания в Церкви — страшнее, чем от­сутствие образования и воспитания в мирской жизни. Потому что «варвар» в духовности — это всегда еретик. Сломать — сломает, а все, что построить сможет — пещеру с наскальными рисунками. Да еще желательно катакомб-ную, поглубже под землей... Спаситель сам организовал Церковь, Он и есть сама Церковь, ибо все христианство — в Нем и Он, Христос, и есть суть и смысл христианской веры. Он Сам отобрал первых священнослу­жителей, показав и научив служению. Отвергать это — значит спорить с Христом. Ну кто это будет делать в здравом уме? Священнослужители это не «особая кас­та жрецов». У них все то же самое, что и у мирян, от­ветственности только больше. Нет молитв «отдельно для священников» и «отдельно для всех остальных». Раньше общество было устроено куда устойчивей. Священ­ники — молились, дворяне — защищали, крестьяне — тру­дились. Священники — «жертва Богу от общества». Они часть общества, принимающая на себя очень тяжелый труд. Старцы говорили: «Если монах не стяжал святости, он — виновен!». Они — молитвенники, хранители, учите­ля и философы. Не каждый рискнет взять на себя такую ношу и такую ответственность. Но есть еще и мистика, Джеймс. Вы уверены, что ваша молитва умнее, правиль­нее и потому сильнее, чем молитва такого подвижника, как Николай Чудотворец? Или Сергий Радонежский? Не будет ли умней их просить о заступничестве перед Бо­гом? Мы прекрасно понимаем, как находить нужные связи в миру и просить о заступничестве перед сильны­ми и власть имущими, но как только дело доходит о просьбе заступничества у святых — играет гордыня: «Что это я просить кого-то буду? И сами с усами». А ведь любая молитва — это молитва о чуде. Если вдуматься, то это просьба о разрушении связи между причиной и следствием, о нарушении закономерности и устрой­ства мира. Говоря «мирским» языком, это просьба о том, чтобы дважды два не равнялось четырем. Всего-то, да? Ну и кто ты, чтоб ради тебя совершали чудеса и меняли мир?.. Вот видите, уже улыбаетесь... Да, Джеймс, все просто... когда ответ уже дал за тебя кто-то другой... Лучшие умы ломали над этими вопросами головы, а мы все горделиво считаем себя самыми умными... А ведь я не коснулся еще таинства крещения, причастия, вен­чания... Хирургическую операцию человеку и в голову не придет проводить самостоятельно, а в чуде причастия «обойдется без посредников»?.. Это напоминает манию величия: и поезда сам могу водить, и самолетом управ­лять, и государством, и с Богом «напрямую» поболтать... Таким людям надо устраиваться санитарами в сумасшед­ший дом. Ведь санитары — самые влиятельные люди на земле: они и скрижали у «Моисея» отобрать могут, и «Наполеону» морду набить... А они что-то себя все не там реализовывают...