Алексей Поярков - Ликвидация. Книга первая Страница 17

— Фима!.. Лучше бы Марку с Галей все это отнесли!..

— Давид, не считайте своих гостей дурнее за вас! — обиженно произнес Фима. — Ну конечно, мы уже отнесли Марку с Галей много всего, и они остались довольны!.. В общем, не хочешь праздновать — не надо! А мы будем!.. — И Фима, вскинув руки, обернулся к замершим гостям: — Ну-ка — рванем!..

Хор рванул так, что его, наверное, было слышно в Херсоне и Николаеве:

У меня сегодня праздник!

У меня родился друг —

Шоб он был здоров!..

— Давид Маркович, так наливать? — Леха Якименко вопросительно наклонил бутылку над стаканом.

Тетя Песя хлопотала, накладывая Давиду курочку, и салатик, и соленых огурчиков, и форшмак, и лендлизовскую консервированную колбасу, которую по привычке называли «вторым фронтом», и фаршированную щуку. Эммик суетливо распихивал гостей, освобождая имениннику лучшее место на лавке.

— А-а!.. — махнул Гоцман рукой. — Наливай!..

Застолье было в разгаре. Омельянчук, Якименко, Довжик, Тишак, Саня и Васька Соболь, дирижируя себе, ложками, хором пели:

Мы все женились, мы куплеты распевали.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Я расскажу вам об одной одесской свадьбе.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

А свадьба весело идет,

Жених сидит как идиот,

Своей невесте на ухо поет..

Припев радостно грянули все обитатели двора:

Гоц-тоц, Зоя,

Зачем давала стоя,

В чулочках, шо тебе я подарил?

Иль я тебе не холил,

Иль я тебе не шворил,

Иль я тебе, паскуда, не люби-и-ил!..

Фима тоже вплел в горестную историю Зои, которой дарили цветы, духи и фолианты, свой шаткий, неубедительный тенорок. Гоцман, вылавливая из миски увертливый помидор, негромко произнес ему на ухо:

— Андрей Остапыч, между прочим, сказал, шо если Фима имеет интерес к уголовному розыску, так пусть работает…

Он знал, чем обрадовать старого друга. Фима мгновенно оборвал песню, и на его лице вспыхнула довольная улыбка, впрочем тут же сменившаяся скучающей миной. Он сдвинул на затылок тюбетейку, потеребил нос.

— Оно мне надо?

— Он так сказал… — Гоцман покосился на Омельянчука, сосредоточенно накладывавшего себе на тарелку холодец, и наконец-то справился с помидором. — Так и шо ты имел сказать за версии? — как ни в чем не бывало осведомился он, со смаком жуя.

Фима помедлил для солидности. Откашлялся, сплюнул в пыль.

— Есть той пустяк, шо я имею упаковку гимнастерок один в один с той схоронки. Срезал бирки с тех, шо мы нашли, и выяснил, с какого они склада.

Гоцман крякнул.

— Не, я могу и промолчать, — заметив его реакцию, обиделся Фима.

— Не тяни кота, босота!..

Фима с удовольствием послушал поющих оперативников. Подцепил на вилку огурец, прожевал, проглотил. Поискал глазами на столе фаршированную щуку, но увы — она пользовалась слишком большим успехом. Гоцман терпеливо ждал.

— Не знаю, кто как, а я имею сказать тост, — неожиданно объявил Леха Якименко, наполняя рюмки соседей.

Ответом был гул всеобщего одобрения. Попытки Давида протестовать успеха не имели.

— В отличие от многих присутствующих я, может, знаю Давида Марковича не так давно… — Выпив, Леха начинал говорить красиво и сейчас умело пользовался этим преимуществом. — Я, может, не живу с ним в одном дворе, как уважаемая мадам Шмуклис, Эммануил Гершевич и дядя Ешта… — Все упомянутые им гости вежливо раскланялись. — Я не знал его до войны, когда от молодого и красивого сержанта Давида Марковича с небольшим успехом бегали по дворам недалекие халамидники…

— Кажись, только вчера было, — буркнул раскрасневшийся от водки Омельянчук. — Я тогда лейтенантом был…

—…Зато я познакомился с Давидом Марковичем в те нелегкие дни, когда подлые враги наступали на нашу прекрасную Одессу, — возвысил голос Леха, расплескивая от воодушевления рюмку. — И я вам доложу, шо свой вклад в победу мы внесли от души и сердца!.. В октябре сорок первого, как сейчас помню, — прет на нас целая румынская дивизия, с оркестром, чин чинарем, впереди иконы несут…

— Уймись, Леша, — пробурчал Гоцман, — у меня уже водка в рюмке остыла.

— Так я ж к этому и веду! — взмахнул рукой Якименко. — Я ж про его подвиги, а он — уймись, Леша! Вот! Это ж и есть самое!.. То есть я хотел сказать — за скромность Давида Марковича! Он же ж герой, а сидит себе спокойно! Ура!.. С днем рожденья!..

— Ур-р-ра!.. — Гости дружно потянулись с рюмками к виновнику торжества, а тетя Песя даже всплакнула от умиления.

— …Так шо ты там говорил за бирки? — зажевав водку куском хлеба с кабачковой икрой, склонился Давид к Фиме.

— Я срезал бирки с тех бебех и выяснил, с какого они склада, — беззаботно повторил Фима, выскребывая остатки тушенки из красивой американской банки.

— Как?

Фима небрежно махнул вилкой: мол, ерунда.

— Как? — железным голосом повторил Гоцман.

— Есть грамотные люди, только они не хочут, шобы их портреты печатали в «Правде». Таки имеют право, а шо?.. Я показал им бирки. Они мне показали склад. Я дал кладовщику немного спирта в зубы, и он напряг мозги за ту партию обмундирования. Ему не было жалко, потому шо я хорошо попросил для дела…

— Та-ак… — протянул Гоцман, наливая рюмку водки.

— Грузовик приезжал неделю назад, — не обратив внимания на реплику, продолжал Фима. — ЗИС, трехтонка, номеров не запомнили… Получал гвардии капитан Бибирев. Особых примет нет, плотненький, крепко сбитый… От вот здесь, у виска, небольшой шрам.

— Выдали по накладной?

Пошарив по карманам штанов, Фима молча протянул измятую накладную.

— Фима!.. — Гоцман одним махом, без тоста, осушил рюмку и аккуратно поставил ее на стол.— Опять?!

— Да он мне сам ее отдал! — стукнул себя в грудь Фима.

— Это же подотчетный документ!..

— Ой, я тебя умоляю!.. — протянул Фима. — Ты посмотри ее, посмотри… Это ж подделка, или я румын. Я покажу ее кой-кому, и они расскажут, где рисуют такой халоймыс.

Но Гоцман, бегло взглянув на бумагу, спрятал ее в карман пиджака.

— Так. Больше ты никуда не полезешь. Завтра придешь, напишешь заявление. Когда зачислят в штат, тогда и будешь совать шнобель у все щели… — Он сердито посопел, вертя в руках рюмку. — Где те несчастные гимнастерки?!

— Сменял на мыло, — быстро ответил Фима.

— Как сменял?! — застонал Гоцман. — Это ж казенная вещь! В общем, так! Завтра!.. Сядешь!.. У моем кабинете!.. И будешь читать Уголовно-процессуальный кодекс от заглавной буквы «У» до тиража и типографии…

— Ой-ой-ой, — насмешливо протянул Фима, — напугал бабу…

Гоцман рывком поднялся с лавки, раздраженно отошел, хлопая себя по карманам в поисках папирос. Фима поймал на себе сочувствующий взгляд Арсенина. На развеселом одесском застолье этот немолодой человек со спокойными строгими глазами смотрелся немного странно.

— Он жесткий… ваш Давид Маркович.

— Дава?! — поразился Фима. — Я вас умоляю! Та он добрый, как телок! Я вообще не понимаю, шо он с таким характером забыл в милиции! Ему ж на самом деле не блатных, а мотыльков ловить!.. Вот Марк был — это таки да! Они с Давой меня взяли у Привоза на кармане. Марк запер у свой сарай. И держали месяц под замком, босяки такие. Пока не дал им слово завязать…

— И завязали? — улыбнулся Арсенин.

— Завязал, — тяжело вздохнул Фима. — Полгода мучился, аж зуб крошился. «Скажи, шо Фима больше не ворует, — дурашливо пропел он, — шо всякий блат навеки завязал, шо понял жизнь он новую, другую, которую дал Беломорканал…» — Он снова посерьезнел. — А потом фашист пришел, так было чем заняться…

— Чем же, если не секрет? — заинтересованно спросил Арсенин, придвигаясь ближе.

Фима беззаботно махнул рукой:

— Та бросьте. Кому это интересно?

— Ну, я же о вас ничего не знаю… И вообще… человек новый.

— Ну, в катакомбах ошивался, — неохотно произнес Фима, отводя глаза. — Туда-сюда… Попал однажды в облаву, как раз в мае сорок второго, когда Лещенко приезжал с концертом, думал — конец. Но ничего… Ой, тогда Одесса была такая странная, шо всюду висели немецкий, румынский та итальянский флаги, вы представляете?.. Один раз по глупости газами траванулся… С тех пор покашливаю иногда…

— Надо будет вас посмотреть, — озабоченно проговорил Арсенин.

— Та я вас умоляю! — рассмеялся Фима. — Вы лучше за Давой следите, он же ж себя не бережет…

— У вас есть какие-нибудь награды за участие в подполье? — продолжал расспрашивать Арсенин.

— Андрей Викторович! Шо вы все за меня?! Давайте выпьем за нашего именинника… Где он пошел?! Ну, не важно. За то, шобы у Давида Гоцмана было очень большое счастье и очень, очень маленькие неприятности! А лучше — совсем без них!..

— Давайте танцевать! — очень кстати предложила на другом конце стола тетя Песя и смущенно зарделась.