Владимир Марченко - Любовь и смерть Ивана Чагина Страница 17

Когда устало вернулся, Бронислав Богданович на правах хозяина разливал по фиолетовым стопкам самогон. Просители отказывались от блинов, но ели принесённое сало и творожные шаньги. Капусту из глиняной миски брали двумя пальцами. На столе деревянные ложки и сковородка с блинами. Шёл разнобойный незначащий разговор. Мужики порывались курить, но, вспомнив наказ хозяйки, мяли в карманах кисеты. Груня, касаясь губами его уха, проговорила:

— Хватит воды. Снедать иди. — он чуть не рассмеялся, услышав слово «снедать», которое произносили в этом селе. Вслед за ней Иван тоже перекрестился, взял ложку. Они сидели за круглым столом в горнице и счастливо смотрели друг на друга. Вдруг Ивану показалось, будто бы он услышал слово: «штаб». Из кухни шёл нестройный разговор. Говорил малорослый медленно и сухо:

— …Возвращался из Бударина. Хлеб пекли пока там. Не доезжая Лбищенска остановили тачанку люди в исподнем. Свои. Сказали, что напала банда на хату, где ночевали. …Наши штабные. Успели дать драпа. Подъехали. Тела убитых часовых. Тачанку подкатили к окну и стреляли из пулемёта и винтовок по спящим. Замок сняли.

Иван слушал, затаив дыхание. Рассказывал человек, побывавший на месте подлого нападения. Скорей всего, это был каптенармус Алексей, ведавший заготовкой продуктов для работников штаба дивизии.

— Тело комдива нашли под обрывом. Меня послали в Сахарную. …Доложить о случившемся командиру бригады Кутякову. В станице бой загорелся у штаба. Вдвоём на тачанке мы аллюром высыпали из Лбищенска, а хоронить его остались Бунин, Воропаев и Кузнецов. Да ещё несколько венгров из личной охраны. — Говоривший закашлял, как больная овца и продолжал, делая большие паузы. — За его голову обещали двадцать пять тысяч золотыми. Тиф меня подсёк. …Косой. Никто ничего не знает.

— Ты знаешь…

— Кому нужно моя правда?

— У меня кума мобилизовывали дважды. В плен попал, дали винтарь. Иди стрель соседа. Красные окружили. Иди стреляй опять. Опять в плен попал. Опять на бой. И красные не черемонились с нашими. Живыми закапывали в балках.

— Что хошь? Как аукнется, так и откликнется, милый.

Наступило молчание. Длилось оно долго. Думали мужчины.

— Сказывали, когда взяли ваши Гурьев среди пленных обнаружили штабных… Ваших. Их наши не расстреляли. И тех летчиков, не тронули, что глазами болели. Не увидели, как две конных дивизии подкрались. Правда? Дядя Алёшка?

— Незнаю. Врать тонко не могу. Вилавничать нечего. Просмотрели. Летали. Утром и вечером. Воздушная разведка. Не узрили. Больные на глаза. Говорю. Или камыши на берегах сухой речки Кушум были густые, а лошади мелки, а может, и глаза чем-то им застило. А куда деваться? Деваться некуда. Такие дела. …Завидывали в штабах нам. Да. Не любил он этих, что переметнулись. Ваших. Чуял предателей. Перевёртышей. Крыл по матушке по Волге, прямо по телеграфу начальника штаба, командира армии Хвесина, когда насмерть нас загнали осенью в восемнадцатом. Думали ау Ваське-плотнику. Ан нет. Хренка с бугорка. Всех провёл и вывел на волю. Вместо помощи послали нам роту с палками. Учебную. У нас и у самих стрелять нечем, пулемёты и орудия подбиты. Думали о смертушке. Вывернул всех наизнанку и штабных и ваших беляков. Ушли мы. Так вот. Судить хотели эти служки-иудины дети. За то, что материл продажных. Трибуналом. …Да отправили в Москву на учёбу. Смущали зарплатой, хотели оставить при училище. Не схотел. Не на того напали. Рапорты писал, чтобы вернули на фронт. За Гришу зуб имел на казару. …Мешал он им. Шибко мешал.

— А дальше как? Похоронили? — назойливо спрашивал шепелявистый высокий мужчина в шинели. Забулькал самогон.

— Земля пухом. Всем. Без разликия. Сколько народу полегло, а за что? За какое такое счастье? Одни за царский трон держались, а мы, как бараны, за землю, за волю, за лучшую долю, ложились повзводно и поротно. Где оно? Нету. Язви её в дышло. …О чем говорить?

Груша с удивлением смотрела на Ивана, переставшего есть блины с тыквенным и яблочным взваром. Чагин отвержено слушал, держа надкушенный блин в руке. Он даже порывался войти в кухню и спросить, где могила? Вспомнил наказы Гребнева. Понял, что выдаёт себя в каком-то смысле. Принялся есть.

— Разговорчивы наши гости, — сказала нехотя Груня, гладя Ивана счастливыми, заботливыми глазами. — Работать будешь сегодня? Егорцев придёт за самоваром…

— Вино язык развязывает… — Согласился Чагин.

После затянувшейся паузы разговор продолжился. Каптенармус стал икать. Бронислав Богданович предложил выпить воды. Икота не прошла.

— Испугать тебя надо, — усмехнулся шепелявый. — Досказывай, да айда курнём. Ухи опухли вконец.

— Летом в Самаре на ярманке встретил Бунина. Он сопровождал тогда комдива в последний путь. Хотели пробиться. Он и рассказал, что перевезли его за речку на воротинах. Уже расстреливали из пулемётов на яру раненых, секли шашками. Плановали соединиться с левобережной группой, но казачьи патрули прочёсывали береговые заросли, охотясь за теми, кому удалось переплыть Урал. …Бунин сказал, что разбрелись по берегу, закопали друг дружку в песок, чтобы вечером встретиться и доставить его в город, чтобы похоронить с почестями. …В Уральске дикая паника. Так елозили по кабинетам. …Бунин, Воропаев и Кузнецов с венграми поддержки у властей не получили. Им сказали, чтобы хоронили тайно. Чтобы белоказаки не нашли тело и не надругались. На кладбище за храмом Спасителя, от часовни на сто двадцать саженей выкопали могилу. Нашли кусок жести и написали краской, дескать, тут похоронен, «5-го сентября, коммунист Чапаев». Врал Бунин или не врал этого сказать не могу. Был не из брехливых. Порвали они тогда красноармейские книжки и утекли в свои сёла.

Мужчины засобирались. Начали прощаться. Иван хотел записать точную фамилию однополчанина, но остановился. Для газеты материал будет совершенно необходимым, так как никто из Чапаевцев не знал, где похоронен любимый командир. Рассказ развеял бы тошнотные слухи. Публиковать его нужно в Самарской газете. …А если Алексеев живёт не в этой деревне, а приехал в гости к родственнику? Какая разница? Это уже не слухи…

— Задумался о чём-то? — спросила озабоченно Груша, собирая посуду. — Понравилась побасенка, как хоронили Чапаева… Кто он такой?

— Вы жили в другом месте? Поэтому не знаете.

13

Короткие деньки поскакали в присядку. Иван несколько раз пытался шепотом говорить с Груней, когда они ложились спать, насчёт женитьбы, но она, тихо смеясь, дразнила его, выпрастывая из-под окутки ногу, говоря что ей жарко, или показывала голую спину.

— Мала ещё. И поп не станет венчать. Отец против выбора. — У тебя нет специальности, а жизнь мастерового скудна и без будущего. НЭП кончится через год. Что тогда? — В дымчатом полумраке тело девушки светилось голубоватым налётом. Иван отворачивался, но долго не мог уснуть. Злился на себя, на Гребнева, который бросил его тут в безвестности. Подумывал, что сможет нанять подводу и убраться из села своим ходом. Связной не появлялся. Всё шло как-то вкривь и вкось в командированной жизни. Ему нужно уехать, но желания не было. Задание выполнил серединка-на-половинку. Иван собирался открыться девушке. Иногда был на краю своего объяснения, но вовремя останавливал себя, думая, что нужно немного подождать, чтобы осенью приехать, открыться, а Груня сама решит, как ей поступить.

Хозяин не уходил вечерами, предлагал поиграть в шахматы. Иван отказывался. Но в шашки с Груней играл. Сидели за длинным столом в кухне. Бронислав отёсывал кружки-донца в вёдра, давая им вторую жизнь. Кряхтя лез на печь, задёргивал занавеску. Груня толкала Ивана ногой, сняв опорок. Он волновался, делал неверные ходы и проигрывал. Эта невинная игра продолжалась долго. Груня, выиграв, вскрикивала, щёлкала его по лбу. Он ловил её милые тёплые пальчики и подносил к губам. Девушка замирала, шейка её вытягивалась.

— Проводи меня на баз. Собаки лают. — Тихо проговорила, расставляя фигуры. Иван выходил в сени, ждал в темноте, вслушиваясь в шорохи. Груня выбегала, хватал её, прижимая к себе, пахнущее распаренной гречкой и какими-то цветами, упругое тело. Её тонкие руки обвивали его шею, а губы стыдливо подрагивали.

Из книг они знали, что молодые люди целуют друг друга, но как это должно происходить, не представляли, так как никто не успел им показать или рассказать о процессе любовных ласк. У них были интуиция, память предков. Таким-то путём двое постигали таинство науки взаимных отношений, идя к её совершенству через ласковые ошибки и сумятицу чувств, которые прихлынув, закрутили их в водоворотах новизны первородного греха. Они были безумно и бездумно счастливы в этом открытии друг друга. Теперь спокойно ласкаются, изучая несходство тел.

Безвозвратно прошёл трепетный и дурманящий восторг, ушла лавина инстинктивного волнения, остались сладкая истома откровения и доверия, которые возникают в то счастливое мгновение, которое никогда не повторится у них. Звёзды так выразили своё положение, так они сошлись, чтобы эти двое смогли подарить друг другу себя. Из глубины веков потянулись нити жизни, преодолевая пожары войн, наводнения и оледенения, и встретились, так было угодно звёздам совершить чудеса. Что дальше будет с ними, каким зигзагом исполнится звёздный путь — никто на Земле не знает. Они не хотят знать ничего о своём будущем. …Сегодня. Сейчас. Этот миг пронесут в своей памяти, чтобы жить и помнить.