Николай Свечин - Ночные всадники (сборник) Страница 18

Слобода Катызы – скверное место. Начала свою историю она еще в шестидесятых годах. Тогда на пустынном левом берегу Оки выстроил себе землянку мещанин Журавлев по прозвищу Катыз. Он был кузнец, ковал гвозди, а весь доход пропивал в кунавинских кабаках. Постепенно его жилище стало обрастать соседскими хибарами. Здесь селились люди темные, непритязательные, и таких к 1896 году набралось уже немало. Почти сто домов образовали несколько безымянных улиц. Слобода в городскую черту не входила, поэтому строения все в ней были временные, на птичьих правах. Полицейский надзор отсутствовал. Ведь официально этой местности как бы не существовало.

Лыков поехал на выставку. Полицмейстер Таубе, как узнает о двух проходимцах, вряд ли обрадуется. Ведь Катызы с ним по соседству. Подполковник не откажется выделить надворному советнику пяток городовых.

Так и вышло. Александр Александрович принял Алексея сразу. И начал с благодарности за дни, когда по выставке ходил государь. Оказалось, что фон Таубе знал историю про студента с кульком баранок. И очень одобрял энергические действия начальника Летучего отряда.

Тот в ответ рассказал полицмейстеру о своем дознании и о том, что подозрение в убийстве городового падает на его бывших сослуживцев. Они скрываются в Катызах, совсем близко отсюда. Жить эти люди могут только разбоем – далеко ли до новых преступлений?

Фон Таубе принял решение быстро. Пристав Макарьевской части Воскресенский, как и Прозоров, тоже на время выставки был подчинен ее полицмейстеру. За Воскресенским полетел курьер. Пока его искали, подполковник подобрал шесть крепких ребят из кадра своей полиции во главе с околоточным надзирателем Васильковым. Высокий, сильный и хладнокровный, Васильков был подходящей кандидатурой. Он принял поручение арестовать подозреваемых в убийстве не моргнув глазом.

Вскоре прибыл Воскресенский, и привел с собой еще пять человек. Намечалась облава. Когда стемнело, полицейские с трех сторон вошли в криминальную слободу. Они держали оружие наготове. Несколько часов продолжался обыск, и не дал никаких результатов. Бывших городовых не нашли.

Утром Алексей по-начальственному собрал сыскных на совещание. Настроение у него, несмотря на вчерашнюю неудачу, было хорошее. Надворный советник словно вернулся в свою молодость: вот злодеи, их надо поймать; вот агенты, смотрят на него с надеждой. Пусть идет на ножи, а уж мы не выдадим! Все как тогда…

– Коллеги, вчера мы ударили по пустому месту. А почему?

Сыскные замерли в ожидании подсказки.

– Потому, что искали наобум, без разведки.

– А-а-а…

– Надо теперь повторить попытку, но уже с умом. Напрячь осведомителей, походить по пивным и портерным. Кто у нас отвечает за Кунавино?

– Я! – вскочил агент Сверчков.

– Какие у вас будут идеи?

Сверчков ответил сразу, словно заранее подготовил ответ:

– Надобно спросить у Германа.

– Кто таков?

– Уголовный. Вор первый сорт.

– Это ваш осведомитель?

– Так точно, ваше высокоблагородие. Два года как. Он тогда сел в острог, за то что самого Бугрова обокрал. Покушался на кражу через подбор ключей, да и попался. А мы как раз искали «наседку» к Тазетдинову. И Герман согласился. Ловко все провернул. С тех пор он у меня на связи для тонких дел.

– Годится. Вызывайте его сюда, хочу поглядеть на вашего осведа.

Вор пришел и получил задание. Алексею он понравился: умный, азартный. Если бы такой пошел в сыщики, из него получился бы хороший агент.

Герман явился с задания ночью, прямо в номер к Лыкову. Тот услышал тихие шаги и успел приготовиться. Дверь открылась, просунулась голова.

– Ваше высоко… – раздался тихий шепот и сразу прервался: в лоб незваному гостю уперлось дуло револьвера. – Ой!

– Это ты?

Сыщик одним рывком втащил вора внутрь и пожурил:

– Зачем крался? А если бы я выстрелил?

– Нет, вашество, я же справки навел, – ухмыльнулся Герман, не тушуясь. – Вы опытный, с перепугу шмалять не будете. Опять же, я голос подал.

– Почему сюда пришел?

– Потому, что надо быстро. Отыскал я Рябзина с товарищем. И собираются оба из города тикать.

– Вот как! Где они прячутся?

– Есть в Гордеевке турецкоподданный Махмедбиль Юсуф. Держит табачную лавку, а при этом скупщик краденого и наводчик. Там и сидят ребята.

– Место знаешь?

– А как же.

– Сам ему слам носил? – не удержался сыщик.

– А ежели и так? – в тон ему ответил вор. – Главное, я вопрос решил.

Замечание было верное, и Лыков не стал одергивать осведа. К тому же следовало торопиться. Будить полицмейстера, требовать от него подкрепления – это до утра. Сыщик решил обойтись малыми силами. Два смелых человека поехали за третьим. Казалось, Герман знал все в этом городе; откуда-то ему был известен и домашний адрес Василькова.

Околоточный надзиратель снимал квартиру в доходном доме Сорокина на Рождественской улице. Спал он крепко: пришлось долго стучать в дверь. Когда же проснулся и уяснил задачу, то не задал ни одного лишнего вопроса. Молча оделся, взял револьвер, а шашку оставил: в драке она ни к чему.

Когда вся троица подошла к лавке турецкоподданного, Алексей подивился на своих спутников. Предстояло опасное задержание. Люди там отчаянные, почти наверняка убийцы… Васильков был серьезен и собран, но совершенно спокоен. А Герман, наоборот, весь как на пружинах, шел и пританцовывал – торопился скорее сразиться. Смелые люди – с такими и в бой идти одно удовольствие.

Тут как раз и начался бой. Бывшие городовые не спали. Зазвенело разбитое стекло, и грохнуло несколько выстрелов. Сыщик успел отскочить за крыльцо. Вор ловко увернулся. А околоточный смело пошел на заряды. Одним могучим ударом он вышиб дверь и шагнул внутрь. Лыков хотел сунуться следом, но Герман его опередил. Когда надворный советник зашел последним, все было уже кончено.

На полу в луже крови лежал крупный парень с револьвером в руке. Ноги его подергались-подергались, да и перестали… Рябзин! Кто же его так? Полиция огня не открывала.

Околоточный держал второго жильца за шиворот и кричал ему в ухо:

– Говори, что тут было?

– Антоха… сам себя шмальнул. Это не я, клянусь!

– А кто в нас стрелял?

– Тоже он! У меня и оружия-то нету.

– А может, ты ему успел в руку вложить? – налетел сбоку Лыков. – Смотри у меня, соврешь – в порошок изотру!

– Он, ваше высокоблагородие, все он. Я его боялся, потакал… за это отвечу. И стрелял в вас он. А как остался последний заряд, себе в грудь пустил.

– Почему? Грех за собой знал? Сознавайся: вы Одежкина убили?

Пленник всхлипнул и зажмурился. А потом что-то забормотал. Лыков прислушался – ни черта не слыхать! Вор и околоточный, возбужденные схваткой, что-то орали друг другу. Тоже перенервничали…

– Тихо всем!

В наступившей тишине Алексей разобрал, что Мацилионис молится Богу! Это длилось полминуты. Наконец арестованный открыл глаза.

– Ваше высокоблагородие, Яшку мы не убивали. Святой крест! Антоха хотел, да. Все собирался, грозил. А второго дня встретился нам знакомый из резерва и сказал про Одежкина. Кончили-де его. Антоха даже осерчал: вот, мол, не успел наказать доносчика, без него решили. И нажрался с досады.

– Почему же Рябзин тогда застрелился?

– Полагаю, с пьяных глаз.

Таким вышло это удивительное задержание. Лыков провел их – не счесть, но впервые ему ничего не пришлось делать. Нашлись другие смельчаки, не хуже него. Пуля надорвала околоточному надзирателю погон, и он заставил Мацилиониса его пришить. И лишь после этого отправил в часть…

Расставаясь с Германом, сыщик спросил:

– Как же ты не боишься? Пришел вместе с полицией арестовывать… Деловые узнают, они тебе не простят.

Тот махнул рукой:

– Вот еще! «Красного»[16] я действительно никогда не посмею заарестовать. За такое шкуру снимут! А тут бывшие городовые. Это же не люди! Хуже нету матерьяла. За них мне ничего не случится, кроме награды от господина полицмейстера.

Утром следующего дня снова состоялось совещание, на этот раз у Яковлева. К этому времени уже было установлено, что Рябзин и Мацилионис к убийстве непричастны. У них оказалось алиби. Вечером 17 июля оба сидели на ярмарочной гауптвахте, арестованные за пьяную драку. На другой день их, правда, отпустили – знакомые сторожа за два штофа водки. Когда начальство узнало об этом, разразился скандал. Смотритель гауптвахты, не имеющий чина дворянин Скуриди, был уволен с должности, сторожей самих посадили под арест.

Сняли подозрение и с мастеровых. Фон Бригген разыскал плотничью артель. Мужики покаялись, что накричали тогда сгоряча на постового. Выпили перед этим, вот и осмелели… Но потом взяли подряд в селе Высокове, строят там почтовую контору. С тех пор в городе и не были. Кто хошь подтвердит.