Николай Свечин - Хроники сыска (сборник) Страница 18

Целовальник подскочил со штофом и квашеной капустой, но Анисим отослал его с закуской обратно, оставив только водку; еще и показал при этом незаметно кулак. Через два часа, когда совсем стемнело, Лыков был уже в стельку пьян. Он пытался петь «Среди долины ровныя», но не мог вспомнить слова. Затем порывался побороться с Фомой («я на Нижнем базаре первый борец!»). Нахамил соседней компании, но это сошло ему с рук: мужики с пониманием наблюдали, как братья Ярмонкины готовят дурака к потрошению.

Наконец, появился третий брат, Асаф, и увел всю компанию из кабака домой. Приказчик согласился переночевать у новых друзей. Он шел, окруженный тремя головорезами, как под конвоем, и редкие прохожие молча провожали его взглядами.

Пришли в большой пятистенник, где гостя приветливо встретил глава семейства. Сысой Егорович налил приказчику вонючей картофельной водки, презрительно именуемой в народе «брандахлыст»; шустрые снохи подали ботвиньи. Лыков выпил, деликатно рыгнул в кулак и попросился спать. Его без уговоров положили на долгую лавку[33] и пожелали хороших снов; это прозвучало как издевка.

Укладываясь, Алексей незаметно подмечал начавшиеся приготовления к убийству. Совершенно уже не опасаясь своей жертвы, Ярмонкины мало стеснялись в словах. Отсылая снох в бабий кут, старик прямо сказал им:

– Выходить, только коли позову. Негоже вам смотреть на это…

Обмануть опытного человека притворным сном невозможно. У спящего другое дыхание – редкое и ровное, подделать его обычно не удается. Другое дело – пьяный сон. Поэтому Алексей, как лег, сразу принялся храпеть, бормотать и ругаться. При этом он лежал на спине лицом к печке и не шевелился, как и положено выпившему. Анисим подошел и долго стоял над сыщиком, внимательно всматриваясь и вслушиваясь.

– Готов, – сказал он наконец. – Можно зачинать.

Сквозь полуприкрытые веки титулярный советник следил за убийцами. Те вели себя буднично, словно собирались пить чай, а не душить человека. Асаф завесил окна и прибавил огня в лампе. Сысой Егорович вышел на крыльцо, бросив через плечо:

– Кончите – позовете. И штоб тихо!

Три брата обступили лежащего Алексея, и он понял, что пора «просыпаться». Быстро вскочив, сыщик сунул правую руку в карман и спросил бодрым и трезвым голосом:

– Мужики, вы чего?

Асаф, средний из братьев, от неожиданности отскочил к порогу. Фома, напротив, сжал пудовые кулаки и с тупым и зверским лицом шагнул к Лыкову. Анисим стоял сбоку с увесистым латунным безменом для взвешивания шерсти – излюбленным оружием пьяных деревенских драк. Увидав взгляд гостя, он насторожился и остановил гиганта:

– А ну, братка, погодь. Чевой-то здесь не так.

– Анисим, – спросил его Лыков, – зачем тебе ночью безмен?

– Ты пошто вскочил? До ветру захотелось?

– Сон плохой привиделся. Будто вы меня убивать собрались.

– Значит, в руку сон-то. На кой ляд ты в кабаке мошной хвастался, дурья башка? Сидел бы молча, был бы живой. Купил лиха на свои деньги… Но, вижу, ты все время притворялся… Вынь-ка руку-то из кармана; чего ты там прячешь?

Лыков выхватил револьвер, но Анисим проворно и ловко ударил его с маху безменом по плечу. Рука сразу обвисла, как плеть, оружие вывалилось на пол.

– Та-та-та! – насмешливо сказал бандит. – И энтой хреновиной ты думал нас уделать? Как есть, дурак: гнилым носом, да кипарис нюхать…

– Можа, тятеньку позвать? – спросил Асаф. – Неладно как-то все идет, не как всегда.

– Щас я сделаю ладно, – прорычал Фома и бросился на сыщика. Тот со всей силы врезал здоровой рукой. Получив крепкий удар, верзила отшатнулся и озадаченно потряс головой.

– Черт, да он дюжий!

– Это сыщик, – догадался вдруг Асаф. – Он по наши головы пришел! Я кликну тятю, а вы не зевайте.

– А хошь и сыщик, все равно дело надо до конца доводить, – рассудительно сказал Анисим. – Одну руку я ему уже перебил. Главное, напасть теперь скопом и повалить. Давайте: раз, два…

Тут Лыков, как всегда в таких случаях, вместо того чтобы испугаться, разозлился. Сколько же людей эти стервецы здесь задушили, подумал он; пора их приструнить!

– …Три! – скомандовал Анисим и бросился Алексею в ноги, одновременно Фома накинулся на сыщика с кулаками. Однако вышло не по-ихнему. Лыков перехватил Анисима за ворот, пригнул еще ниже и резко столкнул с братом. Тот замешкался на секунду, и Алексей двинул ему головой в челюсть так мощно, что детина шлепнулся с грохотом на задницу. В ту же секунду Лыков прижал голову Анисима к лавке – тот пыхтел и безуспешно пытался вырваться – и обрушил сверху страшный удар здоровой левой рукой по темени. Словно забил гвоздь… Под кулаком хрустнуло, и бандит без звука прилег на край доски. Не останавливаясь, сыщик крутанулся на одном каблуке, а вторым с разворота заехал сидящему на полу с глупым выражением лица Фоме в переносицу. Тот всхлипнул и, как сидел, повалился на спину.

Асаф, словно завороженный, наблюдал от двери расправу непонятного гостя с братьями. Лыков перешагнул через огромную тушу Фомы, взял парня левой рукой за грудки и приподнял на пару вершков.

– Скажи-ка мне, щенок, где вы покойников скрываете?

– Дык ведь когда где, – пролепетал Асаф, болтаясь на воздухе. – За конюшней, быват, а быват, и в выгребе…

– Сколько их там?

– Примером ежели сказать, с десяток. Пустите меня, господин хороший, сам-от я никого не убивал!

Тут из сеней донесся голос Ярмонкина-старшего:

– Баял же я, штоб тихо, а вы? Экой грохот учинили… Ничего не можно вам доверить!

И Сысой Егорович вошел в избу. Удивиться он не успел. Алексей больной правой рукой приставил его к стене, а левой, держа в ней Асафа, приложился со всей силы. Казалось, по горнице разлетелись искры… С криками отец и сын Ярмонкины повалились на пол. Тут сзади послышался шорох. Лыков, не оглядываясь, уперся ногой в стену и оттолкнулся. Влетел во что-то большое и мягкое – это оказался поднявшийся было Фома. Богатырь снова не устоял на ногах и повалился навзничь, увлекая за собой и сыщика. Алексей извернулся, оседлал убийцу, сложил руки в замок и наотмашь ударил в уже разбитую переносицу. Фома всхлипнул во второй раз и застыл без движения. Лыков и сам чуть не потерял сознание от боли в ключице, однако разлеживаться было некогда. Титулярный советник быстро поднялся, осмотрелся. Драться оказалось уже не с кем. Четыре тела лежали по углам, не шевелясь, да за печкой выли вполголоса ярмонковские снохи.

Пошатываясь и осторожно ощупывая плечо, Алексей вышел из страшной избы-западни на улицу. Было темно и тихо, неподалеку сонно мычала корова, на небе ярко горели крупные августовские звезды. «Хорошо, – подумал он, – в городе таких нет. И что живой, тоже хорошо. Значит, не сегодня, не в этот раз…» И полез за свистком.

Резкие визгливые трели вызвали переполох сразу в двух концах села. От кабака бросилось на звук до десятка мужиков, судя по крикам – крепко пьяных. Лыков запоздало вспомнил, что его револьвер остался в избе, драться же с этой ордой сил уже не было. Полицейский отряд ломился в темноте от овина по картофельным грядам и запаздывал. Бежать в дом? Вдруг на дороге появилась ладная, крепкая фигура Палагуты. Намного обогнав остальных, он встал перед вершининцами в спокойной и начальственной позе.

– Чего вылупились, мужики? Али давно полиции не видели?

– Ах ты, фараон поганый! – заорал в ответ рослый детина с колом в руке. – Кто тя сюды звал? Порву!

И бросился на Палагуту. Лыков не успел даже испугаться за товарища. Тот взялся за рукоять сабли, в свете луны вспыхнула тусклая и короткая молния и описала восьмерку. В-жик! В одну сторону полетел отрубленный конец дреколья, в другую – ухо. Детина бросил палку, схватился за то место, где это ухо только что было, и заорал дурным голосом. Мигом протрезвевшие вершининцы развернулись прочь, но были остановлены короткой репликой:

– Я что, кого-то отпускал?

Озадаченные мужики переминались с ноги на ногу, не зная, на что решиться. Голос полицейского, властный и жесткий, словно загипнотизировал их.

– Ша, звери! укротитель пришел. Я ваш новый становой пристав. Звать Максим Петрович Палагута. Человек я строгий, шуток не люблю, по два раза не повторяю. Быстро построились и айда к старосте для удостоверения ваших личностей. А ты, шибенник, подбери свое ухо и следуй возле меня; шесть лет каторги тебе уже причитаются.

Наконец подоспели остальные полицейские. Подбежал и Благово. Увидев безжизненное лицо Лыкова, осторожно ощупал его, обнаружил сломанную или ушибленную ключицу.

– Это все?

– Все.

– Где они?

– Там.

Вошли в избу. Сысой Егорович сидел на корточках, безуспешно пытаясь встать. Снохи промывали ему голову. Старик что-то бормотал и размазывал по лицу кровавую юшку, вид у него был жалкий. Асаф, зажав череп руками, раскачивался из стороны в сторону и тихо скулил. Посреди горницы вытянулся во весь богатырский рост Фома и вяло шевелил пальцами; заместо носа у него была кровавая вмятина. А в углу под иконами притулился на лавке Анисим. Он не стонал, не шевелился и вообще не подавал признаков жизни.