Энн Грэнджер - На злодеев глаз наметан Страница 18

– Ну, конечно! – Он подошел к окну и, сцепив руки за спиной, посмотрел на улицу.

– Удалось ли вам сообщить родственникам печальную весть? – спросил я, начиная разговор. Мне не хотелось, чтобы Тапли манипулировал мною, словно марионеткой.

Он отвернулся от окна и зашагал в мою сторону.

– Да, действительно… То есть я сообщил обо всем жене. Она, естественно, очень огорчилась, но обещала, что сама обо всем расскажет Флоре… нашей племяннице. – Он сел в кресло напротив моего.

«Флора? – насторожился я. – Все больше доказательств того, что Томас Тапли из Харрогита и несчастный жилец миссис Джеймисон – одно и то же лицо!»

– Буду очень рад, – вежливо продолжал я, – если вы сообщите какие-нибудь подробности, касающиеся вашего покойного кузена.

Джонатан Тапли изящно наклонил голову:

– Так я и сделаю, хотя рассказывать о моем покойном родственнике мне нелегко. – Он глубоко вздохнул. – Мы с вами, инспектор, оба защищаем закон и порядок. Нам с вами известно, что иногда самые добропорядочные граждане и самые уважаемые семьи хранят тайны, которые им не хотелось бы делать достоянием гласности. Нам с вами известно: когда происходит убийство, за ним следует тщательное расследование. Можно надеяться, что в результате следствия виновному будут предъявлены обвинения. Кроме того, на поверхность неизбежно выплывут некоторые семейные тайны, хотят того причастные к делу люди или нет. Необходимо тщательно подготовиться, чтобы выступать обвинителем или защитником в такого рода делах. Иногда в ходе предварительной работы также открывается много неприятных секретов.

У него было достаточно времени, чтобы подготовить свою эффектную вступительную речь. Я понял, куда клонит адвокат, именно этого он и добивался. Я дал ему такой ответ, на который он и надеялся:

– Во время следствия в самом деле раскрываются некоторые… секреты. Но они интересуют нас лишь постольку, поскольку соотносятся с конкретным преступлением. Мы раскрываем лишь то, что необходимо. Что же не предназначено для широкой публики… Словом, мы не склонны предавать огласке фамильные тайны и тому подобное.

Мне показалось, что мой собеседник вздохнул с облегчением.

– Именно это я и хотел услышать, – сказал он. – Спасибо, инспектор!

Мне жаль было его разочаровывать, но я продолжал:

– Однако должен вам напомнить, что представители прессы придерживаются иной точки зрения. От них почти ничего невозможно утаить, во всяком случае, без определенных усилий. К сожалению, я не могу повлиять на них и на то, как они распорядятся полученными сведениями.

– Мне это известно, – с горечью ответил Тапли. – Нет, Росс, я не жду, что вы станете давить на представителей прессы. Я сам попробую как-то справиться с ними, хотя и понимаю, что едва ли добьюсь успеха!

– В такого рода делах газеты часто оказываются для нас весьма полезными, – заметил я. – Если бы я не сумел разместить репортаж об убийстве в вечерних выпусках лондонских газет, вы бы его не прочли и мы бы с вами сейчас не беседовали. Репортажи о ходе следствия могут подхлестнуть чью-то память, и у нас может появиться свидетель, который поделится с нами своими ценными сведениями… С другой стороны, нам не нужно, чтобы журналисты раздували из дела сенсацию, иначе нас завалят самыми дикими историями и претензиями. Мы постараемся не делать достоянием гласности личные и семейные подробности. Но если мы хотим заручиться помощью журналистов, нам нужно предложить им что-то взамен. Мы, мистер Тапли, в некотором смысле находимся в довольно шатком положении.

Он кивнул, глубоко вздохнул и сложил вместе кончики длинных, тонких пальцев.

– Мне кажется – надеюсь, вы не обидитесь, – что вы натура более тонкая, чем большинство ваших сослуживцев. Мне часто приходится сталкиваться со стражами порядка, напрочь лишенными воображения; некоторые из них были отъявленными болванами. По-моему, вы не принадлежите к их числу. Я знаю, вы разумно отнесетесь ко всему, что я вам расскажу… – После паузы он продолжал: – Хотите что-нибудь записать? – Он вопросительно поднял черные брови.

Я почувствовал, что краснею.

– С вашего позволения я сделаю несколько заметок, мистер Тапли. Это позволит мне не беспокоить вас лишний раз без нужды.

Я выудил из кармана записную книжку и карандаш.

– Итак, – начал он, – мой отец был младшим из двух братьев. Он решил стать военным. Его старший брат выбрал иной путь. Он, что называется, женился на деньгах. В 1806 году родился мой двоюродный брат Томас. Возможно, вы уже знаете, что я родился в 1816 году…

Я снова покраснел, надеясь, что мой собеседник ничего не заметил или приписал мой румянец жару от камина. Я снова подумал: Тапли, будучи адвокатом, тщательно подготовился к беседе, и мне придется постоянно быть начеку, чтобы быть на шаг впереди него. Пока, похоже, он значительно меня опережает.

– Следовательно, Том… был… на десять лет старше меня. По этой причине в детстве мы не были близки. Я был всего лишь младенцем, а он считал себя уже вполне большим мальчиком. К тому времени, как мне исполнилось десять, Том уже вступил во взрослую жизнь. Но на детство Тома большое влияние оказала смерть моего дяди, его отца; он умер, когда Тому было семь лет. После этого его растила любящая матушка. Образование он получил дома, потому что она решила, что он слишком хрупок, чтобы учиться в школе-интернате…

Джонатан Тапли помолчал и продолжал то ли с иронией, то ли с презрением:

– Меня никто не считал слишком хрупким, поэтому меня отправили в школу без лишних разговоров, и мне с юных лет пришлось узнать, что собой представляют наши школы!

Я не выдержал:

– А я в десять лет работал на угольной шахте.

Мне удалось удивить своего собеседника.

– В самом деле? – Он смерил меня долгим взглядом. – Значит, моему кузену Тому в детстве жилось значительно легче, чем нам с вами. Позвольте спросить, как вам удалось бежать из угольной шахты и поступить в полицию?

– Один великодушный покровитель, местный доктор, вытащил меня и еще одного мальчика из шахты и заплатил за наше обучение, – ответил я.

– Значит, ваш покровитель был щедро вознагражден!

Доктор Мартин, к сожалению, не дожил до того, как его питомец стал инспектором полиции и женился на его дочери. Может быть, оно и к лучшему.

Тапли тем временем продолжал:

– Том оставался дома, опекаемый мамочкой и выводком тетушек и других разнообразных старых дев. Судя по старому портрету, в детстве он был хорошеньким ребенком. Он обладал даром нравиться всем окружавшим его женщинам. Голова у него работала превосходно; при должном поощрении из него вышел бы первоклассный ученый. Однако Томас предпочел быть дилетантом. Он разбирался в литературе, изящных искусствах и естественных науках – словом, во всех предметах, которые занимали его в то или иное время и на какое-то время.

– В своей последней квартире он собрал довольно приличную библиотеку, – заметил я.

– Бедный Том! – ответил его кузен. – Книги он любил, зато терпеть не мог решать задачки, которые предлагал ему многострадальный репетитор. Впрочем, в результате та кого воспитания он прекрасно усвоил одну вещь. Он научился играть на мягкосердечии пожилых женщин. Том как будто не сомневался, что о нем всю жизнь будут заботиться представительницы прекрасного пола. Конечно, по мере того, как он рос, дамы, которых он знал в детстве, либо умерли, либо исчезли из его жизни. Мать его скончалась, когда ему было под тридцать. Но ему как-то удавалось отыскивать себе других покровительниц…

Вот как он нашел миссис Джеймисон, а до нее – квартирную хозяйку в Саутгемптоне, которая написала ему такое теплое рекомендательное письмо.

Я заметил, что Джонатану Тапли стало не по себе – впервые с тех пор, как мы познакомились.

– Том поступил в Оксфорд, но пробыл он там недолго. Как говорится, он попал в опалу. После одного происшествия… – Теперь Тапли уже явно стало не по себе. – Его и еще одного студента застали во время… того, что по закону считается противоестественной связью и преступлением. В те дни, а случилось это в 1824 году, за такое вешали. Хвала небесам, с тех пор законы смягчились. Но, как вам известно, подобные пристрастия и в наши дни кара ются каторгой. Поэтому о них предпочитают помалкивать. Однако зачем я вам это рассказываю? Ведь вы служите в полиции, и вам все известно! – Мой собеседник нетерпеливо отмахнулся. – Тогда же с делом разобрались быстро, решительно и тайно, что отвечало как интересам обеих семей и колледжа, так и самих несчастных юнцов. В то время Тому едва исполнилось восемнадцать. Поняв, в какой он очутился опасности, он едва не сошел с ума от ужаса. Однако отшельником он не стал. Он продолжал следовать своим наклонностям, но уже в глубокой тайне. Он считал женщин хранительницами домашнего очага, но подобное отношение не распространялось на супружескую спальню. Он по-прежнему отдавал предпочтение представителям своего пола.