Валерия Вербинина - Статский советник по делам обольщения Страница 19

«А ведь у меня было все, о чем обычно мечтают обычные женщины, – подумала Амалия, – муж, красивый, богатый, с титулом, с положением при дворе… который обожал меня – и который думал, что я смогу жить как все. Как все! Покупать наряды, ходить на светские рауты, почтительно слушать княгиню Марью Алексевну, хотя всем отлично известно, что она просто сумасшедшая старуха… Не делать ничего, что могло бы осудить общество, даже если это какой-нибудь пустяк… И какое-то время со всем этим миришься – из любви, а потом понимаешь, что любовь, в общем-то, не для того предназначена, чтобы затыкать пустоту в жизни… Но даже человеку, которого любишь, невозможно объяснить, что такая жизнь – пуста».

– Вам принести шампанского? – спросил Ломов. Он не знал, о чем Амалия задумалась, но ему инстинктивно не понравилось выражение ее лица, некоторая судорожность, с которой она сжимала веер.

– Да, пожалуй, Сергей Васильевич, – рассеянно ответила Амалия.

В библиотеке стояли часы, но она не догадалась посмотреть на циферблат, чтобы отметить точное время. Во всяком случае, ей показалось, что Ломов отсутствовал не слишком долго – но, по правде говоря, она была слишком поглощена своими мыслями, чтобы думать о чем-то еще.

Когда Ломов вернулся, Амалия тотчас же отметила две странности. Во-первых, он явился без шампанского, а во-вторых, выражение его лица изменилось. В нем появилось что-то нехорошее, почти волчье, и, еще не зная, в чем дело, баронесса Корф насторожилась.

Первые слова Сергея Васильевича были:

– Я предупредил вашего дядю. Думаю, нам пора уходить.

Амалия озадаченно нахмурилась:

– Но еще слишком рано…

– Через пять минут может быть уже поздно, – перебил ее Ломов, и какие-то непривычные, нервические нотки прозвенели в его голосе. – Уходим, живо!

– Но мне надо проститься с княгиней…

– Нет! – отрезал собеседник. – Не сейчас!

Тут где-то закричали, запричитали голоса, к ним присоединился шум разбитых бокалов и требования позвать доктора. Ломов дернулся, как от удара.

– Не успели, – буркнул он. – А, черт подери!

– Да что случилось, в самом деле? – уже сердито спросила Амалия. – Сергей Васильевич!

– В доме труп, вот что, – отрезал Ломов. – И я видел, как убегал тот, кто его убил.

Амалия оцепенела:

– Князь?..

– Нет, убит не он. Но легче нам от этого не будет, можете мне поверить, – мрачно заключил Сергей Васильевич.

Глава десятая, в которой выясняется личность трупа и способ убийства

Казимир искренне страдал. Званый вечер, начавшийся так приятно – мороженым и непринужденной беседой с самой красивой женщиной Европы, – завершился ужасной бузой.

Во-первых, явился Ломов, очень цепко взял Казимира за плечо (бедняга аж охнул) и свистящим шепотом велел агенту-обольстителю срочно уходить и садиться в карету. И лицо у лжемайора при этом было такое, что у Казимира даже пропала охота задавать ему лишние вопросы.

Во-вторых, до выхода было довольно далеко, и потом, никак нельзя уйти, не попрощавшись с той же Линой Кассини. Она, как всегда, беседовала с полудюжиной своих обожателей, которые обступили ее со всех сторон, и пробиться к ней было нелегко. Но Казимир даже не успел начать заготовленную фразу с извинениями, потому что, как только Лина обратила свои длинные загнутые ресницы в его сторону, начался форменный кошмар.

Кто-то закричал: «Убийство!» – потом один из слуг уронил поднос с бокалами, и под их звон несколько дам упали в обморок. Затем буза стала набирать обороты. Все стали спрашивать друг у друга, что происходит, что было совершенно бесполезно, потому что никто ничего толком не знал. Но стихийное любопытство уже овладело толпой, и, всколыхнувшись, как море перед бурей, оно выплеснулось в одну из комнат на первом этаже – ту самую, из которой донесся первый крик.

Вжимаясь спиной в стену, около двери стояла молоденькая горничная и рыдала, возле нее суетилась, пытаясь ее успокоить, служанка постарше, а на полу лежал Михаэль Риттер, оскалив зубы, и был он теперь деревянный настолько, насколько это вообще возможно. Возле него в небольшой лужице шампанского валялся разбитый бокал.

Следуя в фарватере Лины, Казимир оказался в первых рядах любопытных и успел заметить кое-что, на что никто не обратил внимания: окно в дальнем конце комнаты было приоткрыто, и одно из стекол в нем треснуло.

– Пропустите! Пустите, пожалуйста! Доктор, прошу вас…

Какой-то молодой человек (позже Казимир узнал, что это был Карл фон Лиденхоф) привел доктора, и тот склонился над телом. Лина, стоявшая возле Казимира, содрогнулась и отвернулась, театральным жестом прикрыв глаза.

– Как все это ужасно! – пожаловалась она. – Боюсь, я не могу здесь больше находиться.

– Разрешите проводить вас до кареты? – почтительно спросил Казимир.

Он удалился вместе с Линой, провожаемый завистливыми взглядами. А в комнате тем временем фон Лиденхоф, хмурясь, отвернулся от доктора, который осматривал мертвеца.

– Этот человек умер от остановки сердца, – объявил врач, поднимаясь на ноги. – Точнее я могу сказать только после более тщательного осмотра.

Вздох пролетел по толпе гостей.

– Вы хотите сказать, – недоверчиво спросил какой-то старик, – что у этого молодого человека случился сердечный приступ?

– Господа, прошу вас, – вмешался Карл, – не забывайте, все мы смертны…

– Так это не убийство? – спросил другой гость, и в его тоне прозвучало что-то подозрительно похожее на разочарование.

– С какой стати? – воскликнул Карл. – Хотя… постойте-ка! – Он обернулся к молоденькой горничной, испепеляя ее взглядом. – Это вы кричали, что произошло убийство?

Та съежилась и несмело кивнула.

– Отвечайте, когда вас спрашивают! – прогремел Карл. Его ноздри раздувались. – Кто вам сказал, что это убийство?

– А вы сами посмотрите на его лицо! – вмешалась старшая горничная. – Что еще Грета должна была подумать? Она вошла, а он лежит… и скалится…

Карл обернулся к гостям и развел руками, всем видом показывая: вот, полюбуйтесь! Человек умер от сердечного приступа, а глупая горничная стала кричать, что его убили…

– Дамы и господа, это ужасное, трагическое происшествие… Покойный был моим другом… Он был моим родственником! – Голос Карла дрогнул. – Как видите, произошел несчастный случай… Мне искренне жаль, что прекрасный вечер оказался омрачен таким прискорбным происшествием…

Он произнес еще немало слов в том же духе, и наконец ему удалось убедить толпу разойтись. Остались всего несколько человек, среди которых были Амалия и Ломов. Скалясь почти так же, как его умерший родственник, Карл подошел к ним.

– Берегитесь, – шепнул он звенящим от ненависти шепотом, – на этот раз вы зашли слишком далеко!

– Я прощаю вас, потому что понимаю, что вы испытываете, – спокойно сказала Амалия. – Но вы не правы, и лично я готова поклясться всем, что мне дорого, я не имею никакого отношения к смерти вашего родственника.

– А вы? Вы тоже поклянетесь? – обернулся Карл к Ломову.

– Послушайте… – начал тот.

– Все ваши слова не стоят ломаного гроша, – ожесточенно бросил германский агент. – А теперь запомните хорошенько, что я вам скажу. Если я выясню, что хоть один из вас имеет отношение к гибели Михаэля, – я сделаю все, чтобы заставить вас заплатить за это!

Амалия не привыкла сносить угрозы. Поглядев на Карла прямым, холодным взглядом, она промолвила:

– Думаю, что куда большее отношение к гибели Михаэля имеет разбитое окно. Выясните, кто выбрался из него, и уверена, что вы получите ответ на свой вопрос.

– Окно можно разбить и для отвода глаз, – парировал Карл. – Находясь внутри комнаты. Вы не убедили меня, госпожа баронесса! Нет, не убедили!

– Вам тоже не удалось убедить меня в том, что к убийству причастен кто-то из нас, – бросила Амалия. – Идемте, Сергей Васильевич. Думаю, дома нас уже заждались.

Однако вместо того, чтобы ехать домой, мои герои направились прямиком к Петру Петровичу Багратионову и поставили его в известность о том, что кто-то в разгар праздничного вечера залез в особняк немецкого посла и прикончил его агента.

Слушая Амалию и Ломова, Багратионов сначала побагровел, потом пожелтел, а под конец стал нехорошо дергать челюстью.

– Фон Лиденхофа, конечно, замочить мало, – горестно подытожил Ломов, – но все же я должен признать, что он ловко придумал – выдать случившееся за сердечный приступ. К сожалению, это неправда, потому что я видел лицо Риттера, как и госпожа баронесса. Готов поспорить на что угодно: его отравили каким-то ядом, который подсыпали ему в шампанское.

– Кто же это сделал? – осведомился Багратионов придушенным голосом.

Ломов кашлянул и выразительно покосился на баронессу Корф, словно показывая, что теперь ее очередь говорить, а он, пожалуй, лучше промолчит, не то последствия могут быть непредсказуемыми. Некоторые вещи все же легче выслушать от женщины, чем от мужчины.