Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца Страница 19

– Что означает эта надпись? – раздраженно спросил Франц Конрад фон Гетцендорф. – И что вы можете сказать об этом оружии?

– Отличный кинжал, – отозвался один из экспертов. – Такие обычно носят уроженцы российского Кавказа. Лезгины, осетины, черкесы, аварцы. Кинжал сделан недавно, вероятно, на заказ: он точно копирует особенности традиционного оружия горцев. Дорогая вещь! Вот, посмотрите, герр Гетцендорф, здесь клинок характерно сходится на конус, а на переходе к рукоятке…

– Оставьте детали! – раздраженно перебил эксперта начальник австрийского Генерального штаба. – Главное мне понятно. Что с надписью?

– Она гласит: «Фельдфебелю Ибрагиму Юсташеву от генерала Каледина. За примерную доблесть и неустрашимость», – сказал второй эксперт. – Видимо, это наградное оружие.

Конечно же, Франц Конрад фон Гетцендорф прекрасно знал, что генерал Каледин командует 8-й ударной армией Юго-Западного фронта.

– Осмелюсь доложить, господин генерал, – продолжил эксперт, – что стилизация кинжала под старинные кавказские образцы и… э-э… имя вкупе с фамилией того, кто был награжден… Юс-та-шев. Ибрагим – да, такое имя часто встречается на Северном Кавказе. Я полагаю, что этот фельдфебель – из горцев.

– Я тоже так полагаю, – пробурчал в густые усы начальник разведотдела. – И мне это очень не нравится. Заметьте, господа: труп совсем свежий, по данным жандармерии, он пробыл в воде не более трех-четырех часов.

– Можете идти, – отправил экспертов фон Гетцендорф. Он понимал причину тревоги главного разведчика фронта.

– Горцы служат у русских, главным образом, в отрядах пластунов. Это диверсанты, – сказал толстый одышливый начальник оперативного отдела, дождавшись, когда за младшими офицерами закрылась дверь. – Мы от них натерпелись, взять хотя бы недавний взрыв склада боеприпасов. Совершенные дикари, варвары! И если сейчас отряд этих головорезов проник на нашу территорию, в оперативные тылы…

Он не стал договаривать фразу, только головой покачал сокрушенно.

– Скорее всего так оно и есть, – подал реплику начальник разведывательного отдела. – Тогда становится понятным внешне бессмысленный ночной артналет через речку Стырь.

– Вы хотите сказать, что это являлось акцией отвлечения? – нахмурился фон Гетцендорф.

– Да. Под прикрытием артналета, во время завязавшейся артиллерийской дуэли, которая, кстати, просто не могла иметь сколько-нибудь разумного тактического обоснования, русские переправили на наш берег пластунов-диверсантов. Боюсь, что теперь их отряд движется в глубь наших тылов. Вот только с какой целью?

– Мало ли? Уж конечно, не с целью одарить нас букетами роз. Еще что-нибудь взорвать. Разгромить один из наших полевых аэродромов. Перерезать рокадную железнодорожную ветку. Разрушить узлы связи. Освободить своих военнопленных. Захватить в плен или убить кого-нибудь из наших старших офицеров, – недовольным тоном произнес фон Гетцендорф. Про себя он подумал, что русские могли каким-то чудом прознать о готовящейся Рудольфом Хейзингером акции и теперь решили принять контрмеры. Конечно, делать столь далеко идущие выводы на основании всего-то одного трупа с кинжалом в горле и бессмысленного артналета русских минувшей ночью – не совсем корректно. Но сейчас, полагал фон Гетцендорф, тот случай, когда лучше пересолить, чем недосолить.

– В любом случае группу диверсантов следует возможно быстрее обнаружить и уничтожить, – резюмировал начальник австрийского Генерального штаба.

Еще через полчаса об отряде русских пластунов-диверсантов были оповещены все отделения военной жандармерии на территории Галиции. Для поимки пластунов был отправлен специальный отряд: рота австрийцев под командованием капитана. Одновременно во все военные службы Восточного (или Русского) фронта была разослана шифрограмма с приказом незамедлительно сообщать обо всем подозрительном и усилить бдительность. Удвоить караулы, поставить новые секреты…

15

На Лемберг опускались нежные сиреневые сумерки. Солнце уже зашло, но закатное сиянье еще окрашивало западную сторону горизонта желто-багровым светом. Казалось, там, над Карпатами, никак не может погаснуть горн огромной небесной кузницы. В мягком вечернем воздухе сильнее запахли цветы розовой маньчжурской акации и жасмина.

Парадный подъезд лембергского театра был ярко освещен, по сторонам крыльца, ведущего к дверям подъезда, сидели гривастые каменные львы с глупыми и добродушными мордами – символ города.

Фридрих Венцлов не ошибся: сегодня в театре был аншлаг, желающих послушать и посмотреть «Волшебную флейту» Моцарта в исполнении знаменитой венской труппы оказалось более чем достаточно. К театру то и дело подъезжали экипажи, по лестнице поднимались дамы в вечерних платьях, сопровождаемые мужчинами в строгих гражданских костюмах и мундирах. Среди мужчин было много австрийских офицеров.

«Опель Кадет» подполковника с денщиком Венцлова за рулем тоже остановился недалеко от театрального подъезда. Бледный Фриц галантно подал руку Магде фон Дроттнингхольм, они под одобрительными взглядами каменных львов поднялись по лестнице и вошли в фойе.

Там было уже многолюдно, сегодня в театре собрался весь бомонд Лемберга: приезд знаменитой Венской оперы – событие в светской жизни. Среди фланирующей и обменивающейся любезностями публики расположился в фойе и фотограф местной газеты со своей неуклюжей треногой, на которой был закреплен похожий на миниатюрный гроб ящик камеры. Правой рукой фотограф сжимал магниевую вспышку. Он нырнул под черное покрывало, приник глазом к окуляру своего аппарата и приготовился снимать.

Увидев изготовившегося к работе фотографа, Магда фон Дроттнингхольм чуть заметно поморщилась: ей несомненно не хотелось попадать на страничку светской хроники лембергской газетенки.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – сказала она своему спутнику нарочито капризным тоном, – лучше будет, если мы сразу пройдем на места.

Фридрих Венцлов кивнул, и они поднялись на второй этаж; там австриец, будучи поклонником Терпсихоры и Мельпомены, снимал именную ложу.

Опустившись в кресло, Магда принялась рассматривать зрительный зал в отделанный перламутром театральный бинокль, который достала из сумочки. До начала спектакля оставалось менее пяти минут.

За несколько мгновений до того, как в театральном зале погас свет, Магда заметила, что из ложи напротив кто-то, в свою очередь, направил на нее бинокль. Женщина зябко повела плечами: постороннее внимание почему-то было ей явно неприятно.

Зазвучала увертюра, и вот уже прекрасная музыка Моцарта и дивные голоса зачаровали зал, заставив публику на время забыть о войне и прочих невзгодах.

В антракте Магда фон Дроттнингхольм не захотела покидать ложу; Бледный Фриц, желая угодить даме, решил сходить в буфет, чтобы принести ей монпансье и сельтерскую воду. На выходе из ложи Венцлов чуть не столкнулся с худощавой темноволосой барышней в облегающем зеленом платье. Для австрийки или полячки у нее был неожиданно узкий разрез глаз.

– Наташа, милая! – на русском языке радостно воскликнула незнакомка в зеленом платье, чуть ли не кидаясь на шею Магде. – Вы в Лемберге?! В такое время? Какими судьбами?

Магда фон Дроттнингхольм с недоумением посмотрела на барышню в зеленом.

– Извините, я не понимаю языка, на котором вы говорите, – Магда пожала плечами. Однако на ее лице вспыхнули пятна румянца, правда, практически незаметные в полусумраке ложи.

– Как не понимаете? – заслышав ответ, удивленная барышня в зеленом платье тоже перешла на немецкий, на котором она говорила с заметным акцентом. – Разве вы не Вяземская?! Мы же с вами учились вместе на курсах, я – Лида Татищева, вспомните!

Магда фон Дроттнингхольм вспоминать, однако, не спешила…

Но стоило Фридриху Венцлову, который торопился в буфет – дамы сами разберутся с недоразумением, – прикрыть за собой дверцу ложи, как ее поведение разительным образом изменилось.

– Лидочка, тише, ради всего святого! – проговорила она по-русски полушепотом, но с такой экспрессией, что фраза прозвучала восклицанием. – Я тебя, конечно же, узнала, но я здесь, в Лемберге, тайно!

И в самом деле Наталья Вяземская, назвавшаяся в целях конспирации Магдой фон Дроттнингхольм, сотрудницей гуманитарной миссии Красного Креста, сразу узнала свою бывшую однокашницу по Бестужевским курсам Лидию Татищеву, еще когда заметила, что кто-то разглядывает ее в бинокль из ложи напротив. Это как раз и была Лидочка; она не слишком изменилась за последние три года. Наталья сразу вспомнила, что перед самой войной Лидочка вышла замуж за польского банкира Станислава Ружинского, проживавшего именно в Львове. Это был брак по расчету. И расчет оказался редкостно точным – стоило посмотреть, какой ухоженной и довольной выглядела пани Ружинская.