Клод Изнер - Дракон из Трокадеро Страница 19

Посетители не скрывали энтузиазма. Родители изливали на своих чад уроки истории, оставлявшие тех совершенно равнодушными. Вожделение отпрысков неудержимо подталкивало их к продавцам пирожков, вафель и леденцовой карамели. Взрослые толпились вокруг магазинчиков, торговавших сувенирами. Вскоре буфеты, скатерки для пианино и каминные колпаки с боем уступили место фаянсу, кувшинчикам, сервизам и расписным тарелкам Старого Парижа.

Виктор плыл по волнам людского потока. Вскоре позади остался коллеж Форте, облюбованный статистами в нарядах средневековых школяров. Поработав немного локтями, он миновал абсиду церкви Сен-Жюльен-де-Менетрие и, не веря своим глазам, застыл как вкопанный перед таверной «Оловянный горшок». Какой-то ученый буржуа, будто сошедший с полотна Кристофа[55], объяснял повисшей на его руке юной белошвейке, что здесь вкушали лучшее бургундское Буало[56], Мольер, Расин, Лафонтен, Люлли[57] и Миньяр[58].

– Нет-нет, папочка, – протестовала девица. – Ты путаешь с «Сосновой шишкой»! Это там Эжени Бюффе будет петь свои шансоньетки. Надень очки, об этом трубят все афиши: «Самая популярная певица Лютеции! Поет только на злобу дня!» Ты обещал меня сводить ее послушать.

Эмабль Курсон полностью соответствовал описанию коридорного: крупная голова со скорбной бородавкой на правой щеке, просторная блуза, облегающие штаны, заправленные в сапоги, и лохматая шевелюра. Он бегал от столика к столику с видом эквилибриста, вовсю стараясь не уронить поднос, неумело держа его у плеча на растопыренных в разные стороны пальцах. Виктор подождал, пока он закончил.

– Господин Курсон? Эмабль Курсон?

– Что вам угодно?

– Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Оставьте меня в покое. Как вы меня нашли?

– Неважно, я журналист, у меня свои источники. Я хочу, чтобы вы описали мне человека, которого видели в двадцать шестом номере, где остановился господин Форестер.

– Вам меня сдал этот недоносок коридорный, да? Проваливайте, из-за вас я потеряю работу.

– Опишите его, не упуская из виду ни единой детали.

– Коридорный?

– Постоялец из двадцать шестого номера, черт бы вас побрал!

– Не думаю, что обязан вам отвечать, может статься так, что вы заодно с фликами.

– Нет, клянусь вам.

– Докажите.

– Меня зовут Виктор Легри, я книготорговец и пишу репортажи для «Паспарту». Вот моя визитка.

– Все дело в том, что я не желаю быть замешанным в подобной истории. Вы обещаете, что не будете упоминать моего имени?

– Обещаю.

– Поднявшись в двадцать шестой вместе с остальными и взглянув на труп, я понял, что передо мной не тот человек, которому я приносил завтрак.

– Он был высокий?

– Кто? Труп?

– Нет, черт возьми! Тот, кому вы прислуживали.

– Если вы полагаете, что я обращаю внимание на телосложение постояльцев… Я оставил поднос и спустился вниз.

– Какие у него были волосы?

– Что я буду иметь, если предоставлю вам сведения? Полагаю, вас приятно будоражит вопрос о том, были они прямые или волнистые, светлые или темные?

Игнорируя наглость и ироничную улыбку Эмабля Курсона, Виктор достал бумажник.

– Я заплачу, если вы удовлетворите мое любопытство, – сказал он.

– Он был брюнет с прямыми волосами, такой ответ вас устраивает?

– Вы уверены, что не придумали всю эту историю?

– Нет, мелкая вы газетная душонка. Но когда трудишься в поте лица в ресторане, глаза и уши у тебя всегда открыты. Я со знанием дела заявляю, что этот тип не был постояльцем из двадцать шестого номера.

– Да? А откуда вам это известно? Вы сами себе противоречите – сначала утверждаете, что не обращаете на габариты клиентов никакого внимания, а потом уверяете, что не теряете бдительности, как какой-нибудь краснокожий на тропе войны!

– Гони монету.

Виктор похрустел десятифранковой банкнотой, разорвал ее пополам и протянул половину официанту.

– Продолжение в следующем номере. Доброго вам дня.

И повернулся.

– Эй, любезный!.. Когда Филаминта стала кричать: «Там покойник! Там покойник!», все поднялись наверх и я испытал настоящее потрясение. Человек, которого убили в двадцать шестом, был облачен в костюм в клеточку, в то время как тип, которому я приносил поднос с завтраком, щеголял в полотняной рубашке и широких рабочих вельветовых шароварах…

– Художник?

– Может быть. А может, охотник на фазанов или аристократ. На нем были гетры. Он все чесал лопатки, будто хотел выбить из них пыль. На кровати лежала фуражка с откидным клапаном. И тут личность постояльца из двадцать шестого вызвала у меня подозрения. Фуражка была явно не в стиле господина Форестера, хотя, в конечном счете, от этих эксцентричных англичан можно чего угодно ожидать.

– Вы поставили дирекцию отеля в известность?

– Нет, я им ничего не сказал. Искать себе неприятностей? Нет уж, увольте.

– Тем не менее, коридорному вы об этом сообщили.

– Он обещал мне сохранить все в тайне. Мне нужно было прикрыть свои тылы, на тот случай, если…

– Продолжайте!

– Господин Дутремон вызвал полицию, я испугался и дал деру. Ну что, мои сведения стоят второй половины вашей бумажки? Привет, мне нужно работать. Забудьте обо мне.

Он положил деньги в карман и исчез в глубине таверны.

Виктор направился домой. Сведения коридорного нашли свое подтверждение: когда труп Энтони Форестера уже лежал в ванной, в двадцать шестом номере действительно был посторонний. Легри прошел от «Оловянного горшка» до мрачной тюрьмы Шатле, вышел к ярмарке Сен-Лоран и тут увидел вывеску: «У Жана Нико». Испытывая сладкое желание закурить, он решил купить пачку сигарет. Когда до табачной лавки оставалась всего пара метров, его подошва поскользнулась на раздавленной вареной картофелине. Легри пошатнулся, попытался схватиться за забор, но сдержать падение не смог. В то же мгновение по шее скользнуло что-то длинное и черное. Он поднес руку к лопатке и скривился от боли. Виктор изумленно посмотрел на рукав, зацепившийся за какую-то деревянную щепку. Он дернул его и порвал на локте пиджак. Какой-то прохожий помог ему подняться. Руки и ноги двигались медленно, как во сне. Его окутывал туман, но вот он, наконец, сфокусировал внимание на окружающем и увидел торчавшую из забора стрелу с красным оперением на конце. Осознав, что это судьбоносное падение спасло ему жизнь, он чуть не поперхнулся. Желание было одно: бежать.

Вокруг стала собираться толпа, до Виктора, будто издали, доносился шум, в котором явственно выделялось слово «доктор». Он покачал головой и прошептал:

– Это от жары.

Ему протянули стакан воды, который он жадно выпил. Зеваки стали расходиться. Легри быстро отломил оперение стрелы, сунул в карман и тут обнаружил, что потерял шляпу. Из витрины на него глянуло отражение – бледное, потустороннее, с растрепанными волосами.

Страх обрушился на него чередующимися волнами. Виктор прислонился к дереву. Ему то казалось, что это произошло не с ним, то его охватывала паника при мысли о том, что он мог отправиться на тот свет. Таша осталась бы вдовой, Алиса – сиротой. До его слуха донеслось замечание, высказанное могучей дамой, шествовавшей в компании с мужем. «Видел, Огюст, ничего зазорного в этом нет, у каждого свои знаки отличия!» – воскликнула она, указывая на завязки с бляшками на концах, которыми щеголял слуга, судачивший о чем-то с горничной в парче.

У Виктора не было никакого желания смеяться, но за несколько мгновений до этого он лишь в последний момент разминулся со смертью, что подвергло его нервы суровому испытанию. И он, не в силах себя контролировать, захихикал. Прохожие бросали на него требовательные взгляды. Какой-то уличный сорванец скорчил рожицу и показал на него пальцем:

– Он пьян!

Виктор с сожалением покинул прохладный оазис, создаваемый сенью листвы. Нужно вернуться домой и вновь оказаться в безопасной атмосфере книжной лавки. Легри медленно потащился к стоянке фиакров. Он вконец обессилел, задетая лопатка горела огнем.

Они уединились в подвале книжной лавки, в бывшей фотолаборатории, ныне переделанной в читальню. Незадолго до этого Виктор в подробностях рассказал Жозефу о своем утреннем расследовании. Тот нервно барабанил пальцами по столу, наблюдая, как Легри умывает лицо и грудь. Красная отметина на левой лопатке постепенно приобретала синий оттенок.

– Вот к чему приводит ваше неуемное стремление действовать в одиночку. Это упрямое желание держать меня в стороне могло закончиться трагедией. Вы видели, кто стрелял?

Жозеф вертел в руках обломок стрелы с красным оперением, чуть не убившей его шурина.

– По всей видимости, он следил за мной от самого отеля и видел, как я разговаривал с Эмаблем Курсоном. Сколько времени понадобится Мели, чтобы привести в порядок мой пиджак?