Джон Карр - Капитан Перережь-Горло Страница 19

– Я снова должен предостеречь вас против подобного поведения, месье Хепберн, – сказал Мерсье, заметив сердитый взгляд Иды. – Вы можете подшутить над нами и даже над самим Жозефом Фуше, но, затевая шутки с императором, вы рискуете жизнью!

– А кто собирается шутить с императором? Я? Если вы утверждаете, что мое дурачество падет на мою же голову, не стану вам противоречить. Но это решение усыплять меня лауданумом меняет все мои планы. Вы все согласны, что жизненно важно остановить капитана Перережь-Горло?

– Естественно, согласны. Ну и что?

– А вот что, – ответил Алан, постучав по коробке. – Убийца совершает преступления только по ночам. Когда весь лагерь охвачен суматохой перед приближающейся кампанией, он может нанести новый удар в любую минуту. Если это произойдет, сейчас же вызовут человека, который должен был предотвратить убийства. Как же вы объясните императору тот факт, что я крепко сплю под действием нар-котика?

Снова послышалось щелканье кнута.

Мерсье был настолько поражен красотой Иды, что, казалось, потерял способность самостоятельно мыслить. Устремив взгляд на ее лицо в поисках вдохновения, он ничего на нем не обнаружил. Алан не спускал с него глаз. Очередной бросок кареты толкнул Мадлен и Иду навстречу друг другу; обменявшись любезными улыбками, они поспешно отшатнулись в разные стороны.

– Это затруднение, – признал Мерсье, – не приходило мне в голову. Но это не мое дело. Я выполняю приказы министра полиции.

– По-вашему, Фуше примет на себя какую-нибудь ответственность за нас четверых, оказавшихся в одной лодке? Зная его прошлое, можете вы на это рассчитывать?

– Но чего же добивается Фуше? – воскликнула Мадлен. – Уверена, что он должен был подумать об этой трудности.

– Конечно, должен, Мадлен. Он думает обо всем. Это просто часть паутины, которую он плетет вокруг меня и тебя. Старый обманщик уверен, что я не смогу найти из нее выход. Можете вы понять, капитан, что едва ли поможете мне в расследовании, если даже до его начала станете пичкать меня наркотиками?

– Мой друг, вы весьма убедительны. Но даже если бы я был склонен поверить в вашу искренность…

– Ради бога, капитан, верьте мне! Я еще никогда не был более искренним в своей жизни!

– И все же, – ответил Мерсье, – я не могу этого сделать. Если хотите, я не стану давать вам снотворное еще одну ночь – по крайней мере, я смогу продержаться на ногах и присматривать за вами. Но я солдат и должен повиноваться приказам.

– Господи! – сказала Ида де Сент-Эльм. – Будь я на вашем месте, я бы просто пошла к императору и рассказала ему всю историю…

– И Алан был бы сразу же расстрелян за шпионаж? – воскликнула Мадлен. – Только попробуйте сделать это, мадам де Сеит-Эльм, и вы столкнетесь с неприятностями!

– Что вы имеете в виду, мадам Хепберн? – осведомилась Ида, задрожав от злобы.

– Прекратите! – прикрикнул Алан.

Последовало молчание. Глубоко вздохнув, Алан откинулся назад.

– Я не ожидал от вас иного ответа, Мерсье, – сказал он. – Поэтому мне придется предпринять окончательное усилие, чтобы убедить вас повиноваться здравому смыслу, а не приказам. Я расскажу вам все, что знаю об этих убийствах, в том числе о трюке, при помощи которого преступник прикончил одну из жертв, не будучи замеченным. Вы говорили, что никогда еще не принимали столь ответственных поручений. Но готовы ли вы к ответственности за знание правды об этих преступлениях?

– Разве только из любопытства, – улыбнулся Мерсье.

Алан кивнул. Открыв коробку, лежащую у него на коленях, он вытащил оттуда какой-то предмет и положил его на крышку.

– Это кинжал, которым было совершено первое убийство. Сапер Робер Дюшен из 3-го инженерного полка заколот им в затылок в юго-западном углу Поля воздушных шаров.

Все почувствовали, что к ним непосредственно приблизились грозные события Булонского лагеря.

Кинжал, тщательно очищенный от пятен крови, поблескивал в последних отсветах заката. Его рукоятка была сделана из полированного черного дерева с простой стальной перекладиной. Клинок, прямой и плоский, примерно шести дюймов в длину и полутора в ширину, суживался только в самом конце и с одной стороны был острым как бритва. Лежа на зелено-золотой крышке коробки, он дрожал при каждом движении кареты.

– Где, черт возьми, вы взяли этот кинжал? – воскликнул Мерсье, выпучив глаза.

– Его дал мне папаша Фуше, – просто ответил Алан.

– Фуше?

– Да. Думаю, вы слышали, что во время первых трех убийств оружие было оставлено рядом с трупом?

– Конечно! Это всем известно.

– Отлично. Как только расследование поручили нашему праотцу лжи, он тут же послал семафором требование прислать ему три кинжала и три записки, оставленные капитаном Перережь-Горло. Давайте посмотрим, что он обнаружил.

Алан передал кинжал Мерсье.

– Взгляните внимательно на клинок, – посоветовал он.

– Но на нем ничего нет! – возразил Мерсье, поднеся кинжал к окну и повертев в разные стороны. – Имя оружейника спилено.

– Совершенно верно. Теперь взгляните на него через сильную лупу, – сказал Алан, вынимая из коробки лупу и протягивая ее капитану, – как Фуше, естественно, сразу же сделал. Отлично! Вы кое-что видите, верно? Имя оружейника спилено, но не настолько, чтобы его нельзя было разобрать при внимательном рассмотрении, и это имя – Эпдргос из Шеффилда. Все три кинжала прибыли из Англии!

– Из Англии? – повторила Ида де Септ-Эльм, ослепительно улыбаясь. – Дело становится все более интересным!

– Наконец, – продолжал Алан, снова вынимая что-то из коробки, – вот одна из записок, оставленных капитаном Перережь-Горло. Не находите ли вы в ней что-либо странное?

Когда Мерсье поднес записку к окну, на ней стали заметны бурые пятна крови.

– Мы много слышали о записках убийцы, – промолвил он, – но…

– Но, – прервал Алан, – никто не видел их, кроме сотрудников военной полиции генерала Савари, которые не блещут интеллектом и хорошо если вообще умеют читать и писать. Не обращайте внимания на почерк – он ничего нам не скажет. Взгляните на подпись.

– Ну и что в ней такого? – спросил Мерсье после долгой паузы. – Послание подписано…

– Да, оно подписано «Капитан Перережь-Горло». Но ведь термин употреблен неправильно – ни одно горло в буквальном смысле перерезано не было. Француз, очевидно, подписался бы как-нибудь по другому. Но в английском языке существует слово «cut-throat»[46], означающее «головорез», «убийца». Для логического мышления Фуше это значило, что какой-то иностранец использовал слово, которое не применяет никто в Великой армии. Следовательно, капитан Перережь-Горло, по-видимому, англичанин, сеющий в лагере ужас по поручению Питта и Каслри.

– И это правда, не так ли? – осведомилась Ида. Алан, казалось, не слышал. Вернув предметы в коробку, он захлопнул ее.

– Вы ни о чем подобном не догадывались? – спросил он. – Фуше напрямик задал мне вопрос, не является ли убийца, безусловно, англичанином. Нет, вас при этом не было. Но ты, Мадлен, слышала от старого негодяя кое-что интересное.

Мадлен показалось, будто в окне, подобно чертику из табакерки, внезапно появилась физиономия министра полиции.

– Да! – с горечью промолвила она. – Он рассказывал мне об убийствах, словно ожидая, что я сразу же во всем разберусь. Естественно! Фуше ведь считал меня британской шпионкой и думал, что, будучи француженкой, я сразу же замечу несуразность в подписи.

– Он говорил, что никто в Великой армии никогда не подписался бы «Капитан Перережь-Горло»?

– Да, говорил и спросил, не наводит ли это меня на какие-нибудь мысли. – Мадлен, вынужденная признать этот факт в присутствии Иды, была готова убить себя за то, что сразу же не нашла объяснения, но в тот вечер она была слишком потрясена и напугана. – Когда я сказала, что капитан Перережь-Горло, должно быть, какой-нибудь высокопоставленный член французского тайного общества, именуемого «Олимпийцы», он подумал, что я все знаю, но нарочно навожу его на ложный след…

– Короче говоря, – прервала Ида де Сент-Эльм, – что вы сладкоречивая и скромная на вид лгунья, каковой вы и являетесь?

Мадлен вскинула голову.

– Осторожней, мадам! – сказала она. – Министр полиции, конечно, внушает мне страх. Но если вы думаете, что я испугаюсь вас и вашей глупой похвальбы…

«Боже мой! – подумал Алан. – Нельзя никоим образом допустить открытого скандала между ними!»

Карета так сильно тряслась и раскачивалась, что казалось, она вот-вот опрокинется.

– Одну минуту! – Мерсье поднял руку. – Сколько времени Фуше знает или думает, что убийца англичанин?

– По крайней мере, с вечера 21-го, когда кинжалы и записки попали к нему в руки. Вчера утром он отправил со своим курьером пространное донесение Савари и императору. Оно, наверное, прибыло в Булонь еще до того, как мы выехали из Парижа.