След на мокром асфальте - Валерий Георгиевич Шарапов Страница 19

«Какой же я ишак, – ругал он себя, – это я должен был их собрать, вместо того чтобы впустую за машинами гоняться». Если они с батиной работы? Конечно, Колька, знает о ней, как и положено, ничего. Известна отцовская должность – начальник лаборатории в почтовом ящике, разрабатывающем оборудование для авиации, официально – гражданской, а неофициально – кто знает? После того как Колькины документы завернули, не одобрили его трудоустройство на это предприятие, отец перестал вообще говорить о работе.

Иное дело, когда была надежда устроить сына. Тогда Игорь Пантелеевич с жаром описывал новые, интереснейшие задачи, которые предстоит решать в скором времени – вместе. Как-то в одну из пятниц отец, приняв символически настойки, вышел с сыном «подышать», как он выразился, и, стрельнув папиросу, живописал интереснейшую идею, возникшую наверху: а не сконструировать ли советский «Шторх», только лучше? Легкомоторный самолет наподобие того, который умудрялся до последнего часу снабжать крысу Гитлера почтой и связью. Воздушное такси, для взлета-посадки которого было достаточно неповрежденного участка улицы у рейхсканцелярии, прямо у Бранденбургских ворот.

«Представь себе: самолет, который не требует аэродромов».

«Вертолет!»

«Только без разбега, и скорость самолета! Это ж какие перспективы открываются! – тут батя помялся, но продолжил: – Ничего, ты мужик неболтливый. Уже имеется экспериментальная модель, и удачная. Куда лучше «Шторха». Правда, с ней получилась накладка. Она каким-то образом угодила на испытания не на Чкаловский аэродром, а на генеральскую охоту. И что интересно – приземлились удачно, на поляне с дамскую шаль. А уж как они там поохотились, какими трофеями набили машину и в каком состоянии был пилот – неведомо, только при взлете самолет потерпел аварию».

«Недоработка конструкции?»

«Может быть. Детские болезни никто не отменял. Но также не исключены лихачество, перегруз, нарушение летной дисциплины. Ведь испытания проводились – не столь много, чтобы представлять на массовое производство, но были, – и никаких дефектов не зафиксировано».

«Ясно, – важно заявил сын, – решили на вас спихнуть ответственность».

Отец улыбнулся:

«Ну это как водится, крайние всегда конструкторы и испытатели. Не генералы же! В общем, предстоит срочно разбираться, что там за огрехи».

«Стоп. Что если это и были те самые чертежи и расчеты? – подумал Колька. – Допустим, времени оставалось в обрез, батя и взял их с собой довести до ума…»

Мысль была настолько чудовищна, что все нутро обдало холодом.

«Да нет. Разве станет батя, ответственный, честный человек, выносить за проходную не что-то там, а документы. Подсудное дело».

И все-таки глодал червяк сомнения, не давал покоя: а что, если вынес? Может, и разыгралось воображение по ночному, бессонному времени. Только куда прицепить факты: и портфель у отца был, и бумаги – и вдруг не стало ничего. Бесспорно была «Победа» – и пропала, стала «эмкой».

И люди, по сути, неизвестные, незнакомые, чужаки – Тихонов и Золотницкий, – нагло врут. Хорошо, пусть заблуждаются. Но если ты в чем-то не уверен, не врать надо, а помалкивать?

«Это если ты лично не желаешь всех запутать… а вот что, если мне не почудилось, и в салоне в самом деле была баба в белой рубахе? Мурочка».

Конечно, когда они столкнулись в калитке, ничего белого Колька не видел, женщина была в темном, по горло застегнутом дождевике. Но в милиции, когда она распахнулась, развалившись в коридоре, как на именинах, парень готов был поклясться, что была она именно в белой блузе с бессовестно низким вырезом. И была нетрезва.

«Мы с ней на улице столкнулись, в калитке, и даже на воздухе чувствовалось, как от нее разит духами и вином. Что, если это она? Ну тогда все сходится, вот и причина врать что мужу, что другу».

Колька, понимая, что уже воспарил куда-то совершенно за облака, скомандовал сам себе: «Отставить фантазии. Пока бесспорно лишь то, что пропал батин портфель с бумагами… Черт. И это не факт. Возможно, его муровцы изъяли, а Сорокина не поставили в известность. Если Николаич не в курсе, то откуда Палычу знать?»

От избытка мыслей, идей и прочего начало даже подташнивать. Физически ощущалось, как пухнет голова. Пожалуй, в самом деле пора на боковую. Колька отщелкнул в сторону окурок, поднялся. У самого подъезда вдруг послышались из-под земли приглушенные голоса, позвякивание – а это, похоже, в подвале у сапожника Цукера тайная ночная гулянка.

Ничему его жизнь не учит! Вот только-только чуть голову ему не проломили насмерть – он опять за свое, блат-хату устраивает. И что интересно: буквально все, прежде всего Колька, чьи окна как раз выходили на подвал, где была оборудована мастерская, видели и знали, что он мутит. Что наведываются к нему разного рода «клиэнты» в такой обувке, что только похоронить, но никак не подбивать. И из подвала они в новых не появляются. Сахаров-Цукер вещички у них скупал, по преимуществу краденые.

Буквально все знают, что Сахаров перекупщик, а никто ничего делать не хочет, поскольку он, видите ли, днем ведет себя смирно и, вообще, единственный мастер в районе. Вот и сидит себе в подвале, каблучки подбивает, ботиночки наскипидаривает. Работает, правда, на совесть, и все равно – вражина! А ведь случись что, и все начнут недоумевать, ручками взмахивать – ай-ай-ай, кто бы мог подумать, что тут такая змеюка под асфальтом.

Колька как раз проходил мимо входа в цукеровское логово, как дверь потихоньку начала открываться, оттуда пахнуло запахом подвала, табака и различных напитков (не чая). Колька, не сдержавшись, от души пнул дверь.

Раздался мокрый всхлип, сдавленная ругань, Цукер сказал с той стороны:

– Это было обидно. Если хочется побыть одному, то к чему ближним носы разбивать?

– Я нечаянно, – радостно соврал Пожарский, – смотрю – дверка открывается, дай, думаю, закрою, чтобы тебя не просквозило.

– Меня не продует, – успокоил тот.

Было слышно, как он спускается, цокая подкованными штиблетами, наверное, доложить собутыльникам, что не следует пока выходить, надо обождать.

«Вот придурок», – сплюнул Колька. Поднявшись к себе, он уже с чистой совестью и почему-то улучшившимся настроением завалился спать.

* * *

Мама с утра засобиралась.

– Я все-таки поеду, разузнаю, что да как. Отвезу яблочек, чайку, папирос.

– Он не…

– Да курит он, курит, я знаю. И зачем вы прятались, совершенно не понимаю, как будто я не учую.

– Мама, все равно тебя не пустят, если его только вчера положили. Лучше в понедельник попроси Маргариту, она позвонит – ей как главврачу не откажут.

Мама на минуту замешкалась, обдумывая