Анатолий Ромов - Ротмистр авиации Страница 2

За Военного министра

— Помощник министра, ген. — лейтенант А. Л. Поливанов

За Морского министра

— Начальник Морского, Генерального штаба, вице-адм., св, князь А. А. Ливен.

За Министра внутренних дел

— Товарищ министра, командир отдельного корпуса жандармов, шталмейстер, ген. — лейтенант П. Г. Курлов.

28 марта 1910 г. Санкт-Петербург».

По-настоящему же судьба Александра Губарева повернулась через год, 5 июня 1911 года, во время дерби на трибунах Е. И. В.{«Его императорского величества»} Петербургского ипподрома. Ждали розыгрыша главных призов: «Приза государыни императрицы» стоимостью 18 100 рублей и «Гербелевского гандикапа» в 15 400 рублей. Программки оповещали: в скачках заявлены лучшие лошади, в «Призе государыни императрицы» участвуют Флориал, Мадрас, Лила, в «Гербелевском гандикапе» — Антреприза, Газель, Перу Фатуб, Ящурка. Сверялись номера, перелистывались программки. Многие, натыкаясь на строчку № 5 в «Гербелевском гандикапе»: «Газель, т. гн. коб. 4-х лет от Гай-К ид а и Зебры, частн. влад. гр. В. А. Курново», поворачивали головы в сторону владельца Газели, полковника Владимира Алексеевича Курново, господина средних лет в идеально сшитом английском костюме, плотного, широколицего, с небольшим породистым носом и оловянно-серыми, ничего не выражающими глазами. Полковник сидел в ложе у самого барьера; сзади, на второй скамейке, расположились несколько дам и дети. Повод говорить о нем был: помимо того, что скакала его лошадь, посвященные знали, что Курново вот-вот утвердят начальником спешно комплектуемого ведомства — ПКРБ (Петербургского контрразведывательного бюро). Сам же граф Курново прислушивался к разговору за спиной. Он знал, что болтающая сейчас с его женой графиня Вендорф никогда не питала к ней дружеских чувств. Конечно, лестно, что в твоей ложе запросто беседует с супругой племянница великого князя, но все-таки… Наверняка Вендорф пришла в ложу не зря.

Да, так и есть: как только жокеи пустили лошадей в разминку, Вендорф пересела к нему:

— Простите, — графиня приложила к глазам лорнет, разглядывая лошадей. — Владимир Алексеевич, если не ошибаюсь, вон та, темно-гнедая, номер пять, ваша? Прекрасная лошадь. Прелесть, просто прелесть. Я на нее поставлю.

Курново промолчал. Вендорф, не отрываясь от лорнета, сказала:

— Владимир Алексеевич, я слышала о вашем новом назначении…

Он мог бы еще отказать Вендорф, племяннице великого князя, но Вендорф, любимице императрицы и кандидатке в камер-фрейлины, — никак. Это уже восьмая протекция, которую он вынужден будет удовлетворить.

— Графиня, все говорят о моем назначении. Но ведь нет еще подписи.

— Полноте, Владимир Алексеевич, подпись будет днями.

Последние две протекции стоили ему отличных офицеров, Иванова и Голоземова. Придется выкидывать третьего. Кого? Полковник сейчас совершенно не представлял, кого можно исключить из приготовленного списка.

— Золотой вы мой Владимир Алексеевич, я хотела попросить за кузена. Не своего, мужнего. Впрочем, вы его знаете. Он адъютант помощника министра и ротмистр.

Курново понял, о ком идет речь: барон Вендорф. Щеголь, околачивающийся на светских раутах и ничего не понимающий в контрразведке. Еще одно пустое место. Тем не менее полковник улыбнулся.

— Графиня, я сделаю все, что в моих силах. Обещаю.

Вендорф тронула его за руку.

— Спасибо, — улыбнувшись, пересела ка заднюю скамейку.

Гул ипподрома стих, лошади заходили на старт. Кого же принести в жертву, подумал Курново. Придется пройтись по агентуре. Да, единственный выход — по агентуре.

Ровно через неделю, 11 июня 1911 года, Военный министр, генерал от кавалерии Владимир Андреевич Сухомлинов подписал «Положение о контрразведывательных отделениях военных округов».

— Значит, меня просто-напросто выкидывают? — Губарев посмотрел Николину в глаза. Ротмистр, не выдержав взгляда, сказал тихо:

— Саша, я бы вообще тебе об этом не говорил. Если бы мы не воевали вместе.

— Прости, Петр. Спасибо.

— Но… Просто я подумал — тебе лучше подготовиться.

— Да, да, Петр. Спасибо, я понимаю.

— И потом, это ведь еще не точно.

— Ты отлично знаешь, что точно.

Губарев подошел к окну. Отсюда, из квартиры резидента контрразведки в Гатчине ротмистра Николина, открывалась панорама Белого озера. Затейливыми пятнами среди утренней зелени выделялись мосты, павильоны, беседки. Над озером светлел Чесменский обелиск, рядом вытянулась вверх Орловская колонна. Значит, с ним, ротмистром контрразведки Губаревым, покончено, и он будет вычеркнут из списков агентуры? Что же с ним будет? Если не подаст в отставку — его переведут в армию, где он в конце концов осядет в каком-нибудь дальнем гарнизоне. Да, вот уж не думал, не гадал! Рассчитывал на карьеру, на очередное звание, теперь же все к черту! Он знает, что создан для этой работы, только для этой, ни для какой другой, и вот сейчас, когда именно эта работа начинает разворачиваться по-настоящему, его выкидывают, Губарев почувствовал, как Николин подошел сзади, обнял за плечи, сказал негромко:

— Может быть, у тебя есть к кому обратиться? Понимаешь, иногда достаточно одного слова.

Одного слова… К кому я могу обратиться, горько подумал Губарев. К кому? Черт возьми, какая ерунда — обратиться. Там уже обращались — без него. Им было нужно только его место, только вакансия — и они ее получили. Губарев вздохнул.

— К кому, Петр? Курново я почти не знаю, видел один раз. Да с Курново и разговаривать бесполезно.

— Но надо же что-то делать.

Губарев улыбнулся. С этой улыбкой повернулся к Николину.

— Не волнуйся, Петруня. Подам в отставку, открою частное агентство, как идея? — Мелькнула мысль проверить ротмистра: — Скажи, мой сожитель — Зубин, у него что, синяя карточка{В охранном отделении МВД царской России на каждого, кто попадал в категорию «неблагонадежных», за водились досье на карточках разного цвета — в зависимости от принадлежности к той или иной партии. Личные дела членов РСДРП наносились на синие карточки.}?

Николин отвел глаза.

— Саша, на этот счет у меня пока нет инструкций.

Значит, все верно, он, Губарев, уже вне списков контрразведки. Ему не доверяют, причем не доверяет бывший товарищ. Ясно также, что Зубин — неблагонадежный.

— Понятно, Меня это мало волнует, это я так, к слову, — Губарев иронически отсалютовал двумя пальцами. — Спасибо, Друг ты мой ситный. Пойду.

Николин развел руками.

— Счастливо. Не взыщи.

Выйдя ка дорожку парка и двинувшись к коттеджу, Губарев постарался успокоиться — и не смог.

В коттедже сразу же зашел к себе в комнату. Чуть позже заглянул Зубин, округлив голубые глаза.

— Саша, извини, понимаю, у тебя свои планы. Тем более сегодня суббота. Но, может, есть настроение повозиться с аппаратом?

По крайней мере, к нему, Губареву, этот парень относится по-человечески. Интересно — как относится к Зубину он сам, Губарев? Да никак. Готов доносить на него. Интересно — предал бы его Зубин, окажись он сам в такой ситуации? Нет. Никогда.

— Что-то случилось? Что молчишь, Саш?

Губарев подошел к окну, выглянул. В коттедже тихо. Хозяйка наверху. Здесь, на нижней половине, никого. Он осторожно прикрыл створку, улыбнулся:

— Андрей, я хотел сказать: нам с тобой уже не придется возиться с аппаратом.

— Как понять?

— Авиатора из меня не получилось.

— Не получилось? Что ты мелешь?

— Да, Андрей, и вот еще что…

Губарев еще раз взвесил, прежде чем сказать то, что он именно сейчас хотел объявить Зубину.

— Вот что, Андрей. Хочу тебя предупредить, ты на плохом счету.

Зубин почесал в затылке.

— На плохом счету? То есть как?

— Настолько на плохом счету, что за тобой следят.

Он не ошибся. Инженер выдал себя — на мгновение, на долю секунды, но выдал. В глазах Зубина что-то мелькнуло — и тут же он взял себя в руки.

— О чем ты говоришь, Саша? Кто следит?

Зрачки Зубина сейчас спокойно-невинные, бирюзово-прозрачные, в них можно прочесть только удивление и ничего больше. Молодец, выдержка есть, но ему, Губареву, все ясно. Он отвернулся, сказал тихо:

— Андрей, мне кажется, ты все понимаешь. Не буду ничего объяснять, но вполне возможно — следить за тобой должен был я.

Он не видел Зубина, только слышал его дыхание.

— Спасибо, Саша.

— Не за что.

— Прости, я могу для тебя что-то сделать?

Добрая душа. Что он может сделать для него, Губарева? Он, Зубин, неблагонадежный, занесенный в досье охранки на одну из цветных карточек? Поймав себя на забавной мысли, Губарев усмехнулся.

— Андрей, вряд ли ты сможешь чем-то меня выручить. Разве что…

А почему, собственно, не сообщить Зубину о подозрении? Ведь он, Губарев, пока единственный заметил это, проверил возникшее сомнение, утвердился в нем. Но при теперешней ситуации зачем были все его труды? Кому они нужны? Сообщить Зубину об Ахмете — в этом никакого криминала нет.