Далия Трускиновская - Рецепт на тот свет Страница 20

— Им удалось найти убийцу? — спросил Давид Иероним.

— Они подозревают купца Лелюхина.

— Лелюхина? Но где же тут повод?

— Повод — все тот же проклятый рецепт бальзама. В полицейской управе убеждены, что его тайно приобрел у Абрама Кунце кто-то из аптекарей, а Лелюхин выкрал. И вот теперь он испугался, что при расследовании это станет известно.

— Какая глупость! Но знаете ли, полицейские не сами до этого додумались, — Гриндель хмыкнул. — Кто-то им подсказал…

— Именно так! — воскликнул Маликульмульк. — Это для них чересчур мудрено и в то же время нелепо.

— Они это не считают нелепым.

— Или же не хотят считать. Мне сегодня объясняли про споры внутри Большой гильдии и магистрата, а Лелюхин ведь состоит в Большой гильдии, и если его обвинят в убийстве — это сильный удар по той партии, что хочет восстановить Городовое уложение.

— Да, это так. Вы его читали? Могу дать — оно у меня есть на немецком. Любопытный документ — как будто в нем все правильно, а не пришелся здесь по вкусу никому — ни магистрату, ни цеховым мастерам, ни даже подмастерьям. Подмастерья буянили, их усмиряли. Впрочем, спросите лучше у герра Струве, он все помнит.

— Как он себя чувствует?

— Отменно… — Давид Иероним вздохнул. — Я прописал ему полнейший отдых. Даже посетителей не пускаю.

— Это вы хорошо придумали.

— Хорошо, что он мне пока верит больше, чем врачам. Лишь бы только не вышел на улицу и не наслушался новостей. Потом как-нибудь расскажу, со всей осторожностью…

— Но меня-то к нему отведете?

— Вас — отведу. Он сейчас курит трубочку потихоньку от супруги, читает русские комедии и хохочет.

— Он же не понимает по-русски.

— В немецком переводе. Верно ли, что их сочинила сама покойная государыня?

— Покажите мне книжку, тогда скажу.

Это и впрямь оказались комедии Екатерины Алексеевны на немецком, более того — изданные в Риге пятнадцать лет назад: «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман сибирский».

— Я сейчас как мальчик на салазках, — сказал герр Струве. — Бегал, катался, играл, и вот наконец еду с крутой горки, склон кончается, и я еду все медленнее. И могу уже посмотреть по сторонам, повеселиться, глядя на чудачества других… вот, получаю удовольствие от смешной книжки. Вам, молодые люди, все это еще предстоит. Сейчас вы читаете то, что нужно для дела или для умного вида в обществе, а тогда будете читать то, что просто развлекает. И знать, что вы заслужили этот отдых…

— Не слишком ли вы устаете в аптеке? — спросил Маликульмульк. — Давид Иероним отлично справится без вас. Сейчас зима, скользко, холодно, для чего вам выходить из дома?

— И терпеть заботы моей драгоценной супруги? Благодарю покорно! Да она своей любовью скорее загонит меня в могилу, чем самая лютая зима! Нет, я лучше буду приходить сюда, здесь меня найдут давние приятели, а если устану — я отлично знаю, где стоит диван. Или же я возьму под руку Карла Готлиба и пойду в Зеленую аптеку — вынюхивать секреты старого пройдохи Илиша!

Маликульмульк и Гриндель переглянулись — нужно было как-то объяснить старику, что Илиша больше нет, а его жизнь в опасности, но так, чтобы он не слишком разволновался.

— Я бы посоветовал вам, герр Струве, сегодня просто полежать на диване, — сказал Гриндель. — И любой доктор бы это посоветовал, глядя на ваш цвет лица и померив ваш пульс.

— Этот юноша злоупотребляет моим доверием, — пожаловался аптекарь. — Он знает, что я помню, как его приглашали профессором в столичную академию медицины и хирургии! Это правда, герр Крылов! Он умнее, чем кажется, он умнее, чем положено быть в его годы! Вот какого ученика я воспитал! Шесть лет он был в моей аптеке учеником — и за это время наилучшим образом выучился вить из меня веревки!

Гриндель рассмеялся.

— Я посижу с вами, и вы расскажете мне о своих странствиях, — предложил Маликульмульк. — А Давид Иероним будет принимать посетителей.

И он действительно около часа провел со старым аптекарем, но напоминать об Илише и давней истории с бальзамом опасался. Герр Струве рассказал о приключениях юных лет, когда был бродячим подмастерьем, — главным образом смешные истории.

— А вот еще был случай в Бремене. Там я, любезный герр Крылов, попал в большую аптеку, где хозяин держал, кроме меня, еще подмастерье и троих учеников. Все было превосходно, и еда, и постельное белье, он многому нас научил, но вот беда — он обожал музыку и пение. Вечером он собирал нас на ужин, а после ужина заставлял петь. Это было ужасно, никто из нас не имел ни голоса, ни слуха, но наш хозяин, очевидно, тоже — и, слушая нас, он был счастлив. Эти кошачьи концерты прекратились внезапно — он зазвал в гости своего друга, который вернулся в Бремен после долгой отлучки. Угощение было превосходное, и наконец нам приказали петь. Делать нечего — мы запели. После первой же песни гость, мужчина прямого характера, попросил нас замолчать и сказал, что мы только дерем глотки и пускаем петухов. Мой хозяин огорчился, но вздумал оправдаться. Они, все пятеро, — так сказал хозяин, — может, и не придворные тенора и баритоны, зато все — прекрасного поведения и спиртного в рот не берут ни капли, разве что немного пива. И тут гость выразился так: уж лучше бы твои воспитанники пили, да хорошо пели! Больше нас вокальными упражнениями не мучили.

— Я расскажу эту историю ее сиятельству! — отсмеявшись, пообещал Маликульмульк. — И непременно при дамах, которые воображают себя певицами.

— Да, да, расскажите, история поучительная!

Шагая к замку, Маликульмульк невольно улыбался, вспоминая, как славно рассказал свою историйку герр Струве. И уже у Свинцовой башни он вспомнил о важном деле. Пришлось немного вернуться и зайти в «Петербург» с черного хода, спросить повара Шульца-Шуазеля. Тот обещал освободиться через полчаса. Маликульмулька это устраивало — он успевал зайти к фон Димшицу.

Шулер отсутствовал, но фрау Векслер передала Маликульмульку записку. Назавтра его ждал к ужину герр Видау.

— Герр Крылов, если вы увидите, что Леонарду предлагают неподходящее угощение, помогите ему, ради Бога, — сказала фрау Векслер. — В прошлый раз он что-то такое съел у этого Видау, что всю ночь не спал.

— Как же я могу помочь? Разве что сам съем и его, и свою порцию.

— Это было бы замечательно! — фрау улыбнулась.

Он шулер и в амурных делах, подумал Маликульмульк, он выбирает некрасивых женщин, зная, что они всей душой к нему привяжутся и будут о нем заботиться. Весьма разумно — а если обстоятельства неблагоприятны, то и бросить не жалко, как бросил он бедную мопсовидную Эмилию… Впрочем, тут он вкладывает деньги. Возможно, и впрямь решил остепениться. Сколько ему лет — сорок пять, пятьдесят? Фрау Векслер будет заниматься лавкой и домашним хозяйством, а фон Димшиц — читать книги, навещать немногих приятелей, играть по маленькой. Возможно, родится ребенок… По классификации Паррота фон Димшиц — явный родитель.

Екатерина Николаевна — та самая некрасивая женщина, которая будет безмерно благодарна человеку, решившему на ней жениться. Может, права княгиня, однажды прямо сказавшая об этом? К тому же Екатерина Николаевна бездетна и первым делом постарается родить младенца, а то и двух. Получится отменное семейство под крылышком Голицыных. Фон Димшиц так бы и поступил.

Это по-философски — найти любящую женщину, чтобы провести с ней остаток дней своих. Но ежели философу тридцать три года? Дурацкий возраст — ни то, ни се. И на покой еще рано, и жениться, сдается, уже поздно… или еще рано?..

Пообещав фрау Димшиц, что присмотрит за Леонардом, и условившись о времени, Маликульмульк поспешил в «Петербург» за Шульцем-Шуазелем.

Дегустацию производили в кабинете князя — чтобы дамы не мешали. Опять были расставлены и бутылки, и чарки. Из «взятки» Лелюхина выставили до поры только «кунцевский» бальзам. Повар потребовал еще стакан воды — полоскать рот. И приступил к священнодействию.

Маликульмульк и Голицын смотрели на него во все глаза — уж больно получилось занимательное зрелище. Повар хмурился, сдвигал брови, хмыкал, фыркал, замирал с разинутым ртом — Маликульмульк поневоле вспомнил театр Фитингофа с его весьма средними актерами. Взять такого Шуазеля-Шульца на роли комических слуг — и от публики отбою не будет.

Кроме того, облеченный княжеским доверием дегустатор на свой лад переставлял бутылки. И после получасовых манипуляций изрек свой вердикт.

— Вот перед вами «кунцевский» бальзам, ваше сиятельство. Ему почти совершенно соответствует бальзам из аптеки Оленя, словно наливали из одной бочки. Похож, да не таков бальзам из аптеки Лебедя. В нем больше имбиря. Добавить истолченный имбирь или его настойку в готовый напиток несложно.

— А прочие?

— В этой бутылке, ваше сиятельство, тоже «кунцевский», но разведенный Бог весть чем, каким-то травным настоем. Он по крепости выходит слабее, но это именно он. Мне кажется, он отдает малиной.