Сергей Бакшеев - Тайна точной красоты Страница 20

– Она утверждает, что кашляли сверху. После звона она прислушалась.

– А точное время?

– Она не помнит. Говорит, в первой половине дня.

– Что же ты вчера эту соседку не опросил?

– Вчера, во время моего обхода она была в поликлинике. Там большие очереди.

– А кашель был мужской или женский? – спросила Вишневская.

– Разве по кашлю определишь? Тем более через стенку.

– Да, верно, – Валентина Ипполитовна задумалась, что-то вспоминая.

– Вы намекаете на…

– Нет-нет-нет, – оборвала она невысказанный вопрос. – Так мы едем?

– Помчались!

Все трое подошли к служебной "Ладе". Стрельников распахнул перед Вишневской дверцу и скомандовал Матыкину:

– Заверни сначала к институту математики, где ты был вчера.

Хлопнула дверца. Валентина Ипполитовна угнездилась на заднем сиденье. Сквозь лобовое стекло она заметила, как во двор легкой походкой вошел человек в капюшоне. Плюхнувшийся на переднее кресло Стрельников перекрыл ей видимость. Учительница успела разглядеть лишь узкие темные очки. Похожие блеснули вчера вечером у наблюдателя на скамейке.

– Я уже видела его здесь, – шепнула Вишневская.

– Кого? – спросил оперативник, обернувшись.

– Вот он, – указала учительница.

Но вошедший во двор заметил милицейскую машину, попятился и исчез под аркой. Милиционеры переглянулись.

– За ним! – скомандовал старший лейтенант.

Топот двух пар ног эхом отдавался в кирпичном дворе без единого деревца.

18

1832 год. Париж. Франция.

Утро 30 мая в Булонском лесу выдалось теплым, солнечным и необычайно звонким. "Обидно, наверное, умирать в такую погоду, тем более в столь юном возрасте", – подумал опытный стрелок Эрбенвилль, с презрительной усмешкой оценивая своего молодого противника. Бывший студент-математик Эварист Галуа вел себя совершенно неправильно. Он прибыл на дуэль без секундантов, не глядя, взял протянутый пистолет, не стал спорить о дистанции, лишь обреченно спросил: "Куда?".

Противники разошлись на двадцать пять шагов. Это оптимальное расстояние, чтобы лишить всяких шансов неискушенного стрелка и обеспечить комфорт умелому дуэлянту. Секундант отдал команду. Двадцатилетний Галуа торопливо вздернул руку и нажал на курок. Вскрикнули потревоженные птицы. Пуля прошла высоко над головой спокойного Эрбенвилля. "Еще бы, – подумал тот. – Со сбитой мушкой точно не выстрелишь".

Настал любимый момент для одного из лучших стрелков Франции. Он чувствовал себя богом, играя на нервах беспомощной жертвы. Обещанные двести франков за голову математика-революционера грели его душу. Теперь можно будет раздать долги и вновь сесть за карточный стол.

"А еще говорят, что Галуа гений, – скривил губы Эрбенвилль, медленно поднимая пистолет. – Каким же глупцом надо быть, чтобы поддаться на столь дешевую провокацию".

Два дня назад Галуа подпоили, втолкнули в объятья пышногрудой Стефании и, как только она стянула с юнца панталоны, появился разъяренный Эрбенвилль, которому не впервой было исполнять роль оскорбленного жениха.

Пощечина. Брошенная перчатка. Вызов на дуэль. И вот, тщедушный силуэт беспокойного бунтаря, вечно раздражающего верховную власть, на мушке его пистолета.

Сквозь черное дуло, готовое изрыгнуть смерть, Эварист Галуа увидел мгновения своей жизни.

В лицей он поступил только в двенадцать лет. Жесткая дисциплина ему не понравилась, а скучные уроки наводили уныние. В шестнадцать лет Галуа впервые познакомился с математикой. Магия цифр и таинство формул очаровали его до такой степени, что других предметов для подростка не стало существовать. Блестящие оценки по математике перемежались неудовлетворительными баллами по всем остальным дисциплинам. Юношей овладело математическое безумие. Он проглатывал один раздел математики за другим, включая самые высшие. Прошло всего несколько месяцев, и лицейские учителя безнадежно отстали от вундеркинда.

В семнадцать лет Галуа опубликовал первую работу в научном журнале. Перед ним открывался прямой и ясный путь к вершинам математики, сокрытым облаками неизвестного. Но поступить в самое престижное высшее учебное заведение Франции – Политехническую школу – ему не удалось. Юноша настолько быстро овладел всеми существующими достижениями математики, что беглость записи и пропуск очевидных для него банальностей стал его стилем. К тому же решения Галуа были столь оригинальны, что экзаменаторы их зачастую не понимали. Неаккуратный почерк и небрежность изложения их раздражали. А вспыльчивость молодого человека никак не способствовала разрешению ситуации.

Через год Галуа повторил попытку. На устном экзамене он представил новое изящное решение, но объяснение его опять было сумбурным и поверхностным. Чувствуя, что твердолобые профессора его не понимают, Галуа в сердцах швырнул мокрую тряпку и угодил прямехонько в лоб председателя приемной комиссии. Путь в Политехническую школу ему был навсегда закрыт.

В это же время Эварист Галуа послал два своих самых блестящих исследования в Академию наук. Его работы попали к маститому математику Огюсту Луи Коши. Тот оказался в восторге от работ молодого человека и заявил, что они заслуживают быть представленными на премию Академии наук по математике. По формальным условиям конкурса требовалось подать одну работу. Коши вернул рукописи Галуа и посоветовал объединить их. В этом случае яркая работа произвела бы неизгладимое впечатление на академиков.

Галуа с энтузиазмом принялся за дело. Задолго до положенного срока он объединил исследования, дополнил новыми идеями и представил завершенный труд в Академию.

Прежде чем поступающие работы попадали в конкурсную комиссию, их просматривал непременный секретарь Академии Жозеф Фурье. Самый известный математик Европы был поражен глубиной и новизной представленного решения уравнений пятой степени. Над этой проблемой долго работал Лагранж, но не сумел с ней справиться. Фурье не сомневался, что Эварист Галуа заслуживает первой премии. Однако беглость изложения, присущая Галуа, не позволила Фурье оценить сразу все нюансы статьи. Он взял ее домой.

По пути пожилому математику стало плохо, он на улице потерял сознание. Фурье доставили домой, вызвали врача. На некоторое время великий математик пришел в себя. Его глаза озабоченно задвигались, он хотел что-то сказать, но силы оставили его. После нового скоротечного приступа Жозеф Фурье скончался.

Еще на мостовой, в суматохе, никто не заметил, как тонкая папка выпала из ослабевшей руки математика, и порыв ветра разметал страницы с непонятными формулами по Парижской улице.

В день, когда влиятельная комиссия Академии наук собралась на свое заседание, вдруг выяснилось, что работы Галуа нет среди представленных. Многие чувствовали, что вершится вопиющая несправедливость. Был объявлен перерыв. В доме Фурье двое математиков перебрали все бумаги покойного. Статьи Галуа среди них не оказалось. Премия была присуждена другому.

Пылкий Эварист Галуа посчитал, что всё происходящее подстроено специально. Его преследуют за ярко выраженные антимонархические взгляды. Через год он лишь утвердился в этом мнении. Галуа представил в Академию решение еще одной математической проблемы. Ему вернули рукопись, посоветовав более аргументировано и последовательно изложить логические рассуждения. Галуа швырнул рукопись в лицо рецензенту.

Отныне он превратился в самого ярого республиканца. Вся его энергия и страсть была направлена против власти и монархии. За язвительные статьи его отчислили из Нормальной школы – высшего учебного заведения, куда он поступил после двукратного провала в Политехнической школе. На одном из республиканских собраний он размахивал кинжалом и публично грозил королю Франции Луи-Филиппу.

Галуа арестовали. Продержав в тюрьме месяц, суд принял во внимание его юный возраст и освободил. Это обстоятельство еще более укрепило его славу среди республиканцев. Разгневанный Эварист Галуа присутствовал на всех собраниях и манифестациях и всегда был на виду. Вскоре его вновь бросили в тюрьму.

В тюремной камере талантливого математика попытались убить, но лишь по случайности погиб его сосед. Через полгода Галуа выпустили на свободу.

И вот, самое идиотское событие его жизни – вызов на дуэль из-за продажной женщины.

Галуа хорошо знал репутацию человека, с кем ему предстояло стреляться. Но врожденная гордость не позволила ему отступить. В ночь перед дуэлью Эварист сел за письма брату и друзьям. Он вспомнил свою короткую жизнь и понял, что всё самое ценное, чего он достиг, связано с математикой. Если завтра он погибнет, то его достижения будут утрачены навсегда.

Всю ночь он лихорадочно восстанавливал на бумаге свои самые выдающиеся результаты. И без того торопливый стиль превратился в сочетание формул, напутствий друзьям и объяснение своих поступков. Галуа исписывал страницу за страницей, его мозг, оказавшись в любимой стихии, работал с утроенной энергией. Под утро у него появились новые замечательные идеи. Теорию групп, которую он разработал, можно было применить и к этой задаче, и к другой. Но…