Антон Чиж - Холодные сердца Страница 21

Пристав не мешал тяжким раздумьям, терпеливо ожидая, когда они разрешатся сами собой. Однако, не вытерпев, скромно кашлянул.

– Он распорядился пост поставить…

Фёкл Антонович взглянул так, словно не понимал, откуда взялся этот человек в полицейской форме.

– Что? Какой пост?

– На пляже. На месте обнаружения тела.

– Зачем? Что там охранять?

– Не могу знать. Он не докладывает. Столичный гений видит далеко за горизонт событий.

– Вот что, Сергей Николаевич… – Фёкл Антонович был строг и серьезен настолько, что пристав не видал его в подобном расстройстве духа. – Поступим мы таким образом. Господину Ванзарову мы, конечно, окажем всякую помощь, раз он свалился на нашу голову. Но только не слишком усердствуйте. Сохраняйте достоинство. Из виду не выпускайте. Бдительно. Вы меня поняли?

– Отчего же не понять столь деликатную мысль.

– С этой минуты берете ноги в руки и, не ожидая чудесной помощи нашего столичного франта, сами беретесь за расследование. Делайте что угодно, поставьте на уши всех ваших людей, переверните город снизу доверху, но найдите мне убийцу раньше Ванзарова. Вы поняли? Непременно раньше. Любой ценой. Какого угодно, но убийцу. И чтоб он ничего не пронюхал. А я уж за благодарностью не постою. Лично пожертвую. Вы меня знаете… Вечным должником вашим буду. По рукам?

Пристав подскочил и встал по стойке смирно. Лицо его сияло вдохновением свершений и побед.

– Не сомневайтесь! В лучшем виде устроим! Горы свернем и океаны перекопаем! Трепещи, злодей! Недельский идет на тебя, на вы!

Он выскочил из участка, широко распахнув дверь. Фёкл Антонович с тоской посмотрел ему вслед. Что делать, если не было у него никого лучше, кто бы избавил от грядущих бедствий. Таких бедствий, что и сказочную жизнь можно не увидеть. Вернее, придется наблюдать со стороны, как другие пользуются благами, что должны были принадлежать ему. От мыслей этих настроение Фёкла Антоновича окончательно испортилось.

Женское сердце неисчерпаемо на сочувствие. Чем старше оно становится, тем больше в нем запасено сострадания и прочих достоинств. Стоит попасться под руку несчастному существу, вроде котенка или юноши, оскорбленного до самой селезенки, как на него изливается неиссякаемый поток доброты и опеки. Хозяйка скромного домика на Зоологической улице, мадам Матюшкова, была ярчайшей иллюстрацией этого загадочного явления природы.

Дети ее давно вылетели из отчего гнезда, внуки посещали на Рождество, а муж покоился на сестрорецком погосте. Так что все нерастраченные силы она посвящала постояльцам. За скромную плату предоставляла комнатку с мягкой периной и стол, да какой! Мадам Матюшкова закармливала обильными завтраками, угощала сытными обедами и заставляла съедать необъятные ужины. Денег, которые она выручала, не хватало бы и на треть такого стола. В добром сердце Матюшковой не было ни капли корысти.

Нынешний день стал для хозяйки редким испытанием. Сначала пристав ворвался в дом и выволок милого мальчика. Несколько часов она провела в полной растерянности. А когда молодой человек вернулся в полицейской шинели, под которой прятал кальсоны, то сердце доброй женщины чуть не выпрыгнуло вон. Таким он выглядел несчастным, разобиженным и совершенно беззащитным, что Матюшкова чуть не бросилась обнимать его, как родного сынка. Все-таки вольности постеснялась и ограничилась выкатыванием на стол всего, что попало под руку на кухне и в кладовке.

Когда Николя вышел в столовую, стол ломился от закусок и пыхтел горячий самовар. От еды он отказался, какая еда полезет в горло после такого? Уговоры Матюшковой были столь неотвязны, что Николя сдался. Он решил, что съест совсем немного, буквально капельку. Но как только перед ним разлеглась яичница с салом и помидорами, а за ней прочие домашние вкусности, обида уступила место здоровому голоду. Молодое тело требовало возместить моральные страдания обильной едой. Николя наворачивал за обе щеки, не замечая, что иногда по-детски всхлипывает. Мадам Матюшкова стояла в сторонке и утирала слезы умиления. Так хорош был ее постоялец в этом пиру.

Чудесную сцену разрушил господин, который появился словно из воздуха – так показалось Матюшковой, – уселся за стол без приглашения и шляпу повесил на самовар.

– Будете столько трескать, Гривцов, ни в один пиджак не влезете, – сказал он, осмотрев столовую. – Не стыдно объедать вдову чиновника, мать двоих детей и заботливую бабушку четырех внуков?

Мадам Матюшкова уже руки в боки уперла, чтобы поставить наглеца на место, но тут ее милый мальчик попросил не беспокоиться, это его друг, и вообще, не могли бы их оставить вдвоем. Больше всего ей хотелось погладить мальчика по голове, но она обуздала порыв, наградила незваного гостя строжайшим взглядом и удалилась в сад, чтобы освежиться. Нечего сказать, довели женщину.

– Чудесная у вас хозяйка, Гривцов, золотое сердце, и готовит отлично, мне бы такую, – сказал Ванзаров, наблюдая, как она уходила через веранду. – Небось, стояла перед приставом насмерть, защищая птенчика.

Гривцов отодвинул тарелку с оладьями, украшенными шапкой сметаны, и тяжко, от всей оскорбленной души, вздохнул.

– Я и сопротивления оказать не успел. Скрутили сонного.

– Зато какой фантастический побег! В одних кальсонах через весь город. Это надо было видеть. Жаль, не случилось фотографа из журнала «Нива». Таким снимком были бы увешаны все избы в России!

Николя совсем опустил голову.

– У меня не осталось другого выхода…

– Понимаю. Назваться сотрудником сыскной полиции – гордость не позволила. Лучше послать паническую телеграмму: «Арестован Сестрорецкой полицией ТЧК Погибаю ТЧК Не виновен ТЧК Спасите».

– Родион Георгиевич, ну, пожалуйста…

– Нет, стиль блестящий. Четкий, выверенный, острый.

– Умоляю вас, не надо, мне и так плохо…

– Верю, – сказал Ванзаров, закидывая в рот кусочек домашней колбасы. – Надо было старших слушать. Я же говорил, что любовь к пирожным до добра не доведет. И вот, извольте, – спасай вас из погреба.

Гривцов хоть и страдал морально, но удивления не скрыл.

– Откуда про пирожные узнали?

– Не важно. Так что там у Фомана случилось?

– Это дикая история… – Николя заторопился, словно ему предоставили последнее слово и надо оправдать свое доброе имя напоследок. – Зашел на чашечку кофе… с пирожным. Ну, хорошо, с тремя пирожными… Сижу, никого не трогаю, погода чудесная, кругом милые люди. Вдруг – удар по спине! Ни с того ни с сего! Поднимаюсь – передо мной неизвестный господин, несет пьяный бред. Я его пытаюсь урезонить и получаю пирожным в лицо!

– За это обещали его убить?

– Да не угрожал я! Поверьте же… Сказал в сердцах, что-то такое вроде… «вы у меня попляшете» или «я это так не оставлю», ну и вышел вон!

– Куда направились?

– Гулял по пляжу, чтобы остудить нервы…

– Когда же домой вернулись?

– Не помню, поздно, наверно…

– Значит, свидетелей у вас нет, – сказал Ванзаров, опять пробуя колбасу. – И никто вас не видел на прогулке.

Гривцов хотел было вскочить, но схватился за стол.

– Родион Георгиевич! Да вы что… Да вы… Неужели могли подумать, что я… Да как же…

– Я еще не выжил из ума, чтобы подозревать своего сотрудника в каком-то мелком проступке. Вот если бы вы ограбили конфетную фабрику… Ладно-ладно, успокойтесь и принесите бумагу, перо и чернила.

Николя притащил из комнаты чернильницу, пыльную от старости, прилежно разложил четвертушку писчей бумаги, обмакнул перо и застыл, глядя на Ванзарова.

– Пишите, – сказал Ванзаров. – «Я вернулся утром рано убивать клопа с дивана». Написали? Дайте-ка сюда…

Он взглянул на лист, сложил пополам и спрятал в карман пиджака.

– Теперь подумайте: где и когда вы с этим господином, что напал на вас, пересекались. Любой самый мельчайший эпизод.

– Да в первый раз его видел! – ответил Николя, все так же пылая в обе щеки.

– Имя его вам известно?

– Понятия не имею! Родион Георгиевич, объясните, что же случилось?

– Пристав вам обвинения предъявил?

– Нес какую-то несусветную ахинею! Что произошло?

Ванзаров не удержался от колбасного соблазна еще разок.

– Произошло убийство, – сказал он, облизав кончики пальцев. – Довольно странное и вызывающее. Большего пока сказать не могу. Дело осложняется тем, что у них здесь нет криминалиста.

– Так надо господина Лебедева вызвать! Хотите, на телеграф сбегаю?

– Николя, вы не хуже меня знаете, что наш бесценный друг, великий гений, прохлаждается на берегах Темзы, делая вид, что изучает криминальную науку Англии. И когда его высокоблагородию это надоест – одной холере известно. Так что, считайте, отпуск окончен, заступаете на службу.

На лице юного чиновника сыска расцвела улыбка.

– Слушаюсь! Что мне делать?

– Собрать все сведения, слухи, любые сплетни о вашем обидчике – инженере Жаркове. Город маленький, все друг про друга знают. Мне важны любые, самые мерзкие и грязные слухи. Даже самые абсурдные. Расспросы начните с вашей барышни, которая не смогла составить вам компанию в кафе. Она уже вернулась от родственников?