Линдси Фэй - Тайна семи Страница 21

Само предположение о том, что Господь наш Иисус был темнее лицом цветка кизила, вызвало такой взрыв ярости, хаоса и насилия, что в общественных местах пришлось затем раздавать нарисованные от руки листовки с планами отступления, чтобы люди могли благополучно выбраться из любой заварушки. Полиции в нынешнем ее виде тогда не существовало, на усмирение толпы бросили Первый нью-йоркский кавалерийский дивизион, который и разогнал бунтовщиков. И на губах у каждого бунтовщика было это слово – расовое кровосмесительство. Мне самому было тогда шестнадцать, Валентайну – двадцать два, но я до сих пор слышу их голоса – осипшие от дешевого табака, виски и злобы.

Пусть себе любители черномазых якшаются с ними, как хотят, но тогда в городе не будет безопасного места для наших женщин, нигде, даже в церкви…

Говорят, что блондины особенно восприимчивы, их возбуждает сама чернота и ощущение оппозиционности, любая белокурая девушка может соблазниться и тогда…

А вам известно, что это место устроено у черных женщин таким образом, что она запросто может оторвать член у белого мужчины? Но если хотите знать мое мнение, любой пострадавший любитель черного мясца получил по заслугам…

Это все ирландцы, это они пали столь низко, только подумайте, каких уродов они производят при этом на свет! Мозги цветных и ирландский характер, невыносима сама мысль о том…

– Как бы там ни было, прежде всего надобно удовлетворить твои аппетиты, – заметил Валентайн и ткнул меня заскорузлым пальцем в грудь. – Тебе, юный мой Тим, пора завести подружку.

С трудом переключившись на новую тему, я встревоженно возразил:

– О, господи, мы же не это сейчас обсуждаем.

– Ты каких предпочитаешь? Знаю много прехорошеньких цыпочек, которые, визжа от счастья, запрыгнут…

– Нет! Пожалуйста, не надо.

– Если и дальше будешь упрямиться, позвоночник не выдержит и лопнет, как дужка. Мы обязательно найдем тебе славную курочку. Да, кстати, а эта твоя квартирная хозяйка миссис Боэм? Она ведь вроде вдова?

– Оставь мою хозяйку в покое.

– Но ведь ты сам говорил, что она очень даже ничего. Только малость костлявая. Господи, и ведь тебе даже не интересно, как выглядит входное отверстие у этой…

– Заткнись!

– Эта Мерси Андерхилл из Лондона, она вовсе и не ждет тебя. – Вал говорил тихо, но уверенно, точно читал строки из альманаха. – Она просто живет. Сама по себе. Как всегда.

– А все эфир, мать его! – с искренним возмущением воскликнул я. – С морфином я еще как-нибудь бы смирился, но…

– Или вот тебе еще одно предложение. Почему бы не дождаться, пока у тебя не отсохнут яйца, и не отправить их Мерси посылкой по международной почте, на память? Потому как ты только и делаешь, что живешь воспоминаниями.

– Это не так.

– А я говорю, что ты не прав, Тим, и тебе лучше поменять образ жизни. А то потом пожалеешь, да поздно будет.

Как ни странно, но мне вовсе не хотелось придушить его прямо на месте просто потому, что он был несносен и продолжал купаться в волнах морфина, и даже потому, что он был моим братом. Мне хотелось придушить его потому, что он, судя по всему, был прав.

Отчасти проблема заключалась в том, что я просто не представлял себе девушку, которая клюнула бы на парня в таких рубцах и шрамах. Ни одна не пожелала бы проснуться рядом с таким парнем, кроме Мерси Андерхилл. И в животе у меня всякий раз холодело, стоило только представить, как я попробую попытать счастья с какой-то обычной девушкой, и выяснится, что я прав. Но с другой стороны…

Отсутствие Мерси словно пробило во мне огромную дыру. Не какой-то там легкий соскоб, но черное отверстие с обугленными краями. Казалось, что стоит заглянуть в грудь, и я увижу там голубоватые язычки пламени, танцующие по краям бездонного черного колодца. Весьма специфическое, доложу вам, ощущение. И дело тут было вовсе не в моем либидо или образе жизни – просто она была моим лучшим другом. Я тосковал по Мерси, как тоскуют по отрубленной конечности, меня мучили фантомные боли. И вместо того, чтобы шарить ивовым прутом в этом темном инферно в поисках влаги, я предпочитал подбрасывать в эту топку горючее. Просто боялся пустоты, которая образовалась бы, стоило потерять воспоминания о ней. И подпитывали этот огонь милые пустяки – воспоминании о том, как Мерси однажды переходила со мной улицу, как радовалась первым снежинкам, как сравнивала уродливые тусклые фонари с кеглями для игры в боулинг, как с гримаской отвращения перекладывала со своей тарелки на мою веточки петрушки.

Так что, возможно, не стоило искать излечения от этой болезни. Хотя довольно странный то был недуг – к примеру, я не мог стоять на берегу, не подсчитывая волн, которые разделяют нас с ней. Смешно и уж совсем не практично. Ведь Нью-Йорк – это остров. И потом болезнь настолько запущенная, что у современной медицины нет средств для ее излечения.

– Джентльмены, как чудесно, что я наконец могу выразить вам свою благодарность, – произнес чей-то бархатистый голос.

Перед нами стояла миссис Адамс со своим семейством. Увидев Люси и Делию рядом, я вдруг представил, как выглядела их мать – высокая грациозная женщина с пухлыми губами и высокими скулами с нежным таким изгибом – ну в точности как у ветки в саду, сгибающейся от тяжести яблок. Они были очень похожи, только у Люси глаза светлые, а у Делии густая россыпь веснушек вокруг темных глаз. Миссис Адамс была примерно дюйма на два выше сестры, которая крепко вцепилась ей в локоть, точно та могла снова куда-то ускользнуть.

Ребенок был еле виден среди пышных маминых юбок. Но по тому, что все же можно разглядеть, казался очень славным мальчуганом. Тонкие пальчики, гибкая фигурка. Быстрые любопытные глаза под шапкой темных кудрей. Джонас был очень похож на свою маму, хотя рот чуть пошире, а глаза круглые и синие-синие.

– Да ну что вы, не за что, не стоит благодарности, – заметил я. – Хотел отвезти вас домой, но вы слышали, что сказал Джулиус и другие члены комитета. Там небезопасно – по крайней мере, до тех пор, пока не вернется ваш муж. Так что надо подыскать вам временное убежище. И еще мне нужны ваши показания, пусть даже они и не имеют пока официальной силы. Это на тот случай, если удастся доказать, что Варкер и Коулз занимаются похищением бывших рабов на регулярной основе. И мне необходимо доложить об этом в управление. Вы уж извините, что придется еще немного задержать вас, ночь выдалась такая долгая и трудная.

Джонас – вернее, пара глаз удивительного бархатистого кобальтово-синего оттенка – продолжал изучать меня. Как поступил бы на его месте любой практичный человек, столкнувшийся с коренными обитателями враждебной чужой территории.

– Так мы должны искать гостиницу в такую погоду? – В голосе Делии звучало беспокойство.

– Я могу вас проводить, – вызвался я.

– Идея зрелая, как спелый персик, – насмешливо фыркнул Валентайн. – Почему бы тебе не прогуляться в пургу по улицам с тремя людьми без багажа и двумя без зимних пальто? Да ты за секунду найдешь подходящую гостиницу.

– Но они не могут пойти домой до возвращения мистера Адамса, пока парочка этих ублюдков на свободе.

Брат пожал плечами, но, видно, согласился. Я не стал озвучивать вывод из своего недавнего разговора с людьми из комитета, который только что начал улавливать. Да и потом, слово двух цветных женщин не стоит ровным счетом ничего в сравнении со словом двух белых мужчин. Если только белый наделен правом устанавливать личность черного в суде, то эта семья должна держаться как можно дальше от здания суда. А Варкером и Коулзом можно заняться и позже – всему свое время. Лично ими займусь.

– Пойдем в церковь, Люси, – предложила Делия и погладила руку сестры. – Уверена, они пустят нас погреться, хотя бы в одну из комнат для хора.

– Да наша церковь в это время уже наверняка закрыта, – заметила миссис Адамс.

– Но она всего в десяти кварталах, и потом, мы и вправду без пальто, и…

– Решено, – провозгласил Валентайн твердо и решительно, словно выступал на политическом митинге. Именно этот тембр и тон он использовал, убеждая ирландцев выйти на улицы в день выборов, иначе их партия потерпит сокрушительное поражение. И даже стукнул кулаком по столешнице для пущей убедительности. – Лично я умираю с голоду. Всем нам не мешало бы подкрепиться.

Голова у меня немного кружилась. Даже если и ближайшие рестораны до сих пор открыты, я сомневался, что на сотрудников Восьмого участка там не распространяется сегрегация, если они явятся поесть в такой компании. Мы, конечно, можем сблефовать, но риск всегда есть, когда цветных выдают за белых, и искать таких приключений на свою голову сейчас не стоит.

– Есть закусочная на Чарльстон-стрит, неподалеку от Гудзона, туда вроде бы всех пускают, – не слишком уверенно заметил я. – Но…