Антон Чиж - Холодные сердца Страница 22

«Я вернулся убивать. Джек Невидимка».

Николя положил листок на краешек стола, поднялся, немного покачиваясь, и кое-как застегнул верхнюю пуговицу сорочки трясущимися пальцами.

– Господин Ванзаров… – голос его не слушался. – Что же это, Родион Георгиевич… Так вот, значит, для чего вы это мне писать дали… Так вы меня в самом деле подозревали?

Молодой человек был серьезен, только губа вздрагивала, как у ребенка, обиженного глубоко и несправедливо. Казалось, еще немного, и брызнут слезы. Лицо его напряглось, он сдерживался из последних сил, чтобы не разрыдаться отчаянно. Утешений не последовало. Ванзаров приказал сесть на место:

– Вы не барышня, а чиновник сыска.

– Но я… – попытался вставить Николя.

– Если от всякой ерунды в обморок падать, вам в сыске делать нечего. Слезы утирать никто не будет. Это ясно?

Николя втянул воздух медленно и громко.

– Так точно.

– Я рад. Заодно усвойте урок. Если вам предлагают делать нечто заведомо абсурдное, подумайте, для чего это может быть использовано.

– Так точно…

– Николя… – Ванзаров мягко улыбнулся. – Вы умный и толковый специалист. Только научитесь сначала думать, а потом переживать сделанную ошибку. Это здорово помогает.

Шумно утерев нос, Гривцов тяжко вздохнул.

– Спасибо, Родион Георгиевич, я постараюсь…

– Помните: быть начеку. Здесь не все просто. Слишком тихий городок оказался.

– Теперь уж не забуду.

– В любом случае, эта записка кое в чем помогла.

– Предполагаете, что убийца мужчина? – спросил Николя.

– Такое могла написать и женщина. Если ей это для чего-то было нужно.

– Даже не знаю, что придумать. Какая же еще от нее польза?

– Подумайте, все же у вас перед глазами.

– Даже не представляю… Какая-то загадка.

– Никаких загадок. Все проще некуда.

– Сдаюсь… Ну, скажите же уже…

– Теперь мы наверняка знаем, что Жаркова убивали не вы, – сказал Ванзаров, помахал шляпой и удалился.

5 Немного нервно

Подсадив Катерину Ивановну в двуколку и придержав лошадь, конюх Петро помахал вслед хозяйке, взявшей такой аллюр, что пыль летела из-под колес фонтаном, и со спокойной душой отправился в народную чайную, что живописно расположилась на берегу озера Разлив. Делать в доме ему было нечего, а спать на сене он уже не мог. В наступившей жаре только и спасаться чаем с приятелями в озерной прохладе. Авдотья побурчала для порядка и сама пристроилась в тенистом уголке. Только закрыла глаза, ощущая мягкую перину под боком и легкий ветерок из окна, как в дверь постучали. Кухарка нехотя поднялась, оправила юбку и пошлепала босыми ногами, оставляя на вымытых досках пола влажные следы пяток.

На пороге стоял невысокий господин. Солнце светило ей в глаз. Авдотья зажмурилась и приложила руку козырьком к глазам.

– Ишь ты, кто пожаловал, – сказала она. – Ежели по делу пришел, так Катерина только ускакала, опоздал, милый.

– Какая жалость, – ответил гость, стоя на пороге. – Так не повезло. Не угостишь, Авдотья, кружкой воды? Жарко, пить хочется.

– Может, квасу или морсу желаешь?

– Нет, воды принеси чистой.

Кухарка фыркнула – ишь, в скромность играет – и повернулась к гостю спиной. И хотела начать разговор про погоду да про дела, что творятся в городе, но тут что-то ударило ее в затылок, солнце померкло, грузное тело стало легким, как пушинка, она поплыла в воздухе, ставшем мягким, как ее перина, и так стало хорошо и легко, что Авдотья растаяла. Гость успел поймать ее и с некоторым усилием – все-таки вес нешуточный – поволок к постели. Уложив тело и кое-как закинув ноги, он проверил, чтобы Авдотья дышала свободно.

В доме он бывал. Сейчас предстояла трудная задача. Времени было немного, Авдотья могла очнуться в любую минуту. Он начал со столовой. Проверил буфет, заглядывая за стопки тарелок, открывая скрипящие ящики и створки, прошелся по всем полкам, не оставляя следов беспорядка, и перешел к большому комоду. Так же методично и тщательно изучил каждый ящик, стараясь возвращать скатерти и белье на прежнее место. Он заглянул во все углы, где только могло быть укромное место, проверил кафельную печь и за ней, поднял ковер и даже посмотрел под диванчиком. Но ничего не нашлось. Тогда он перешел в спальню. Здесь было слишком много мест, которые могли что-то хранить. Следовало выделить главные. Он заглянул в платяной шкаф, открыл шляпные коробки. Потом изучил письменный стол. Прощупал перину, отодвинул занавески, залез под кровать почти до пояса. Вылез оттуда в пыли и ошметках паутины. По-прежнему ничего. Оставались еще кухня и кладовка. А времени – совсем ничего. Авдотья дышала громко и отрывисто, очнется в любую секунду. Он проверил кастрюли, кухонный сервант, заглянул в кладовку. Там было прохладно и темно. Искать среди банок, пакетов и прочих хозяйственных запасов не хватило бы нескольких часов.

Он тщательно отряхнул руки, набрал воды, присел на постель и побрызгал Авдотье в лицо. Она вздрогнула и уставилась на него, не понимая, где находится и что случилось.

– Что же ты, матушка, в обморок падать вздумала? Видишь, как вышло, не ты меня, а я тебя пою, – сказал он, поднося к губам стакан.

Авдотья пригубила и застонала.

– Ой, позор, сроду такого со мной не было. Сил-то еще сколько. И вдруг такое…

– Ничего, это от жары бывает. Я пойду, а ты полежи еще немного. После обморока нужен покой.

– Спасибо тебе, Матвей. Не бросил в беде. Добрый ты человек, зря о тебе всякие страсти рассказывают.

– Что же про меня рассказывают?

– Ай, и повторять стыдно. Чего бабы не выдумают. Спасибо тебе… Не бойся, иди, я уж сама справлюсь… Ох, затылок как ломит…

Матвей ласково погладил большую руку кухарки.

– Ничего, до свадьбы заживет.

Авдотья послушно засмеялась.

Ингамов вышел на Курортную улицу и пристально осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, он закрыл за собой калитку. Как раз чтобы оказаться на пути господина в студенческом кителе.

– Какая встреча, – сказал он, все еще отряхивая ладони, словно на них виднелись следы. – Куда-то спешите?

Прохожий не был настроен на беседу. Он поднял ворот, словно озяб, засунул руки в карманы и нахмурился сверх всякой меры.

– Чего вам? Пустите…

– Разве я могу держать вас, Усольцев? Это было бы и не гигиенично. Вас держать – потом руки с одеколоном не отмоешь.

Усольцев двинулся в сторону, но ему не дали пройти.

– И все-таки: куда так спешите? Или к кому?

– Чего вам надо, Ингамов? Идите своей дорогой, я к вам не лезу.

– Хотите, угадаю, почему вы так мрачны в солнечный денек?

– Если вам охота языком болтать, то мне… – начал было Усольцев, но его не слушали. Ингамов встал так, что его собеседник вынужден был прижаться спиной к заборчику.

– Не можете найти дружка своего, Жаркова, – сказал Ингамов. – Верно? Весь город обегали, а его нет.

– Вам какое дело?

– Мне – никакого. А вот вас скоро спросят.

– Это о чем же?

– Например, где были, что делали. Можем заранее это отрепетировать.

– Ингамов, что за бред вы несете? Пропустите! Я позову на помощь!

Усольцев попытался даже вскрикнуть, но вышло не очень убедительно.

– Кричите, – предложил Ингамов. – Полиции как раз будет интересно: где вы были и что делали. И не вы ли убили дружка вашего Жаркова.

Усольцев замер, даже моргать перестал.

– Вижу, удивлены. Неужели не знали?

– Он убит? – наконец проговорил Усольцев.

– Уже весь город только об этом и говорит. Как же пропустили мимо ушей?

Усольцев издал звук вроде свиста сдувающегося мяча, жалобный и протяжный, и ухватился за заборчик.

– Какой вы нежный юноша, несмотря на героический вид.

– Это невозможно… это… это… Неправильно.

– Экое смешное слово: «неправильно».

– Да как же это…

– Довольно причитать. Раз я сообщил такую важную новость, могу рассчитывать на маленькую благодарность?

– Чего вам?

Ингамов посмотрел ему прямо в глаза.

– Скажи-ка мне, друг Усольцев. Да скажи так честно, словно от этого твоя жизнь зависит. Понял как?

– Понял… Понял…

– Тебе дружок твой Жарков ничего не передавал на сохранение? Какие-нибудь бумаги?

– Не было такого…

– А сверток, например. Может, просил не раскрывать?

– Нет… Нет… Не было такого…

Усольцева схватили за сюртук и встряхнули с такой силой, что голова его дернулась, словно у куклы. Ингамов был спокоен.

– Смотри, мразь, если соврал… Узнаю, сильно пожалеешь. Подумай еще раз: ничего тебе не отдавал?

– Да нет же, говорю, честное слово… Пустите…

– Может, тебя ножиком проверить? Знаешь, каково это, когда острие под ребро медленно заходит?

– Нет у меня ничего! Клянусь вам! – Усольцев задыхался. Его отшвырнули, он налетел на заборчик, колышки заходили ходуном. На ногах он удержался, отчаянно цепляясь за верхушки.

Медленно и тщательно вытерев ладони о пучок травы, Ингамов бросил комок в Усольцева.