Далия Трускиновская - Рецепт на тот свет Страница 22

Но он отважно спустился и вышел в сени, безмерно гордый собой.

— Стало быть, обо всем уговорились? — спросил на прощание Маликульмульк.

— Уговорились!

Демьян ушел, а Маликульмульк поспешил в канцелярию. И честно работал до обеда. Отобедав в замке, он подошел к Варваре Васильевне и объяснил, что вечером зван в гости к почтенной особе, идет туда по приказу его сиятельства, так чтоб его не выпускали в чумазом виде.

— Гляди ты! Просветление на нашего Жанно нашло! — воскликнула княгиня. — После службы сразу же ступай в девичью, я девкам накажу, чтобы тебя отчистили. Вот плохо, что обувь на тебе неподходящая… не для гостиной обувь…

Это были плисовые сапоги на меху, в которых, кстати сказать, и в помещении канцелярии ноги не прели — не так уж там было жарко. На улице ж они были незаменимы — и мягки, и удобны. Маликульмульк сказал, что может заехать на Большую Песочную за элегантными сапогами, и княгиня одобрила эту мысль.

Потрудившись еще немного и отпустив подчиненных, Маликульмульк поехал домой за сапогами, вернулся в замок и был подвергнут жесточайшей обработке. Куафер Варвары Васильевны привел в порядок густые волосы, горничные отчистили и отутюжили фрак, вывели всякие сомнительные пятна с панталон, причем всякий раз бились об заклад, оставлено ли пятно соусом, щами, малороссийским борщом, вареньем или чем иным. Княгиня, слушая их речи, покатывалась со смеху. Маликульмульк смиренно сидел рядом в шубе — ни один из старых шлафроков и архалуков князя ему не годился. Возились девки не менее двух часов. Наконец канцелярского начальника снарядили для выхода в свет, и Варвара Васильевна собственноручно попрыскала его ароматной водой.

— Господь с тобой, — сказала она, перекрестив на дорогу Косолапого Жанно. — Вдругорядь так изгваздаешься — чистить не велю!

Глава пятая

Патриарх

Шулер уже был совершенно готов к выходу — и фрак на нем сидел куда лучше, чем на Маликульмульке. Да и видано ли, чтобы фрак ловко сидел на медведе? Когда-то давно Маликульмульк завидовал тем, кому для красоты и успехов в свете довольно найти хорошего портного. Теперь он на все ухищрения мужского щегольства попросту махнул рукой.

— О-о! — сказал, увидев его, фон Димшиц. — Мое сердечко, ты права — этот господин понял, что пора жениться. Плохо лишь, что дочерей у герра Видау нет, а правнучки еще слишком малы.

— Кого я увижу там? — спросил Маликульмульк.

— Самого хозяина, Мельхиора Видау. Он не дворянин, но в Риге эта фамилия значит больше, чем в столице фамилия Голицыных или Трубецких, — отвечал шулер. — Он — патриций.

— У вас тут возрождение Древнего Рима?

— Эти бюргеры, которые из рода в род сидят в магистрате и правят городом, сами себя так называют. Им нет нужды покупать дворянство. Это особая гордость, герр Крылов. Так вот, вы увидите самого Мельхиора Видау, двух его сыновей, членов магистрата, троих внуков… он истинный патриарх!

— Будут ли там дамы? — спросила фрау Векслер.

— Фрау Видау будет, несомненно, также невестки, возможно, жены внуков, замужняя внучка… вспомнил! Одна невеста для вас все же нашлась! Старший внук старика женат на очаровательной женщине, и вместе с ними живет ее незамужняя сестра.

— Сколько же лет этому герру Видау? — удивленно спросил Маликульмульк.

— Кажется, девяносто. И помирать он не собирается. Ноги не слушают его, а в остальном он бодр и правит своим семейством, как истинный патриций. Вы оставили ормана у дверей?

— Да.

— Не скучай без нас, сердце мое, — с тем фон Димшиц поцеловал невесту и позволил Марте накинуть себе на плечи большую, подбитую мехом епанчу. Фрау Векслер сделала Маликульмульку знак — прижала палец к губам и этим же пальцем указала на жениха. Сие означало: вы обещали присмотреть за ним!

Маликульмульк покивал: о да, разумеется!

Дом Видау стоял на Большой Песочной, так что ехать оказалось недалеко. Это было великолепное здание, выстроенное уже на новый лад, в три этажа, с высокой черепичной крышей, с большими дверьми, обрамленными целой каменной гирляндой. Рядом участок земли был огорожен забором.

— Видау хочет поселить младшего сына с семьей рядом, чтобы чаще видеть внуков, — объяснил фон Димшиц. — Теперь в Риге много старинных одноэтажных домов сносят, чтобы поставить новые здания. Одноэтажный дом, построенный еще при шведах, а то и при поляках, занимает много места — при нем же непременно и двор, и хлев, и курятник, и свинарник! А ратсману вроде Видау это ни к чему, ему разве что каретный сарай нужен и конюшня, да и те могут находиться в предместье — кому охота нюхать навоз? И так его на улицах предостаточно.

Войдя в здание, Маликульмульк изумился — оно было убрано с немалым вкусом, и дубовая лестница не кривая, как часто ставили в рижских домах, а прямая, устланная ковром, на ступеньках в кадках — целая роща померанцевых деревьев, и на стенах — бронзовые канделябры. Их с фон Димшицем сопроводил в гостиную дворецкий, какого бы и князь Голицын не постыдился.

В просторной гостиной собралась семья Видау — казалось бы, всего два сына у старика, уже немолодых, три внука и внучка, но с каждым сыном и с каждым внуком — супруга, внучка, разумеется, с мужем, и тут же — стайка юных правнуков, и кто-то еще из родни, так что почти все кресла, все диваны заняты дамами и пожилыми господами. Маликульмульк отметил, что дров в этом доме не жалеют, и дамы могут щеголять тонкими платьями, шелковыми вышитыми шалями, а не кутаться, как в Рижском замке.

Сам хозяин сидел в большом кресле, в глубине гостиной, одетый во фрак — но во фрак, какие носили в восьмидесятые, поди, годы, отделанный позументом. Он и причесан был на старый лад, и волосы были напудрены — если только это были натуральные волосы, а не отлично изготовленный парик.

Это воистину оказался девяностолетний старец — длинное лицо в морщинах, запавший рот, явно уже беззубый, и кожа какая-то рябая.

— Герр Крылов, добро пожаловать в мой дом! — сказал он, когда шулер и канцелярский начальник встали перед креслом. — Вы, фон Димшиц, у нас уже почти свой человек, а вас, герр Крылов, я хотел бы видеть среди своих друзей. Я люблю литераторов. Могу похвалиться знакомством с Августом фон Коцебу. Вы ведь также драматург?

Менее всего Маликульмульк ожидал услышать от старца такую речь.

— Да, герр Видау, я написал несколько пьес, и они напечатаны в «Российском феатре», — отвечал он. — Пьесы Коцебу я читал…

— По-немецки?

— Нет, «Ненависть к людям и раскаяние» — уже в русском переводе. А комедии даже видел на театре.

— У нас? Я мечтаю дожить до того дня, когда в нашем театре заведутся хорошие актеры. Но Господу, кажется, угодно, чтобы я жил вечно… Садитесь, герр Крылов, ко мне поближе. Мы с Августом давние знакомцы — с тех времен, как он служил асессором апелляционного суда в Ревеле. Он тогда был еще очень молод, он получил назначение в восемьдесят третьем, а в восемьдесят пятом был назначен президентом Ревельского магистрата. Блестящая карьера! Но он ее погубил — знаете, как? Он основал любительский театр! Ревельские бюргеры не поняли, для чего ему это баловство — а он ведь и сам выходил на сцену… Хотите, угадаю, что вы мысленно произнесли?

— Извольте, герр Видау, — сказал Маликульмульк, располагаясь в удобном кресле напротив старика. Фон Димшиц отошел к шкафам, сквозь стеклянные дверцы которой был виден бесценный венсеннский и севрский фарфор, и стал изучать пастушков с пастушками, кавалеров с дамами, нимф с купидонами. Маликульмульк отметил, что в этом доме собирают ценные редкости — как во многих богатых рижских домах, причем не просто из любви к искусству — такие вещи с годами становятся все дороже.

— Вы произнесли: а чего же ждать от людей, у которых на уме одни сделки и обычаи пятисотлетней давности? Я угадал! — воскликнул Видау, глядя в глаза Маликульмульку с неожиданным для его лет и здоровья задором. — Мне жаль, что ваше знакомство с рижским обществом началось не слишком удачно. У нас тут есть образованные люди, читающие, музицирующие… Когда ты ратсман в шестом или седьмом поколении, а твоему богатству завидуют курляндские бароны, то можешь позволить себе такую роскошь — не беспокоиться о деньгах. Знаете, у кого самые бестолковые траты? У тех, кто разбогател недавно. Им нужно покупать все — все! А цены вещам они не знают, своих истинных потребностей тоже не знают. Я не думаю о деньгах, потому что у меня есть все — кроме здоровья. И стараюсь собрать в своем доме тех, кто, как я, доволен тем, что имеет. Вот Леонард — он доволен своим состоянием и играет в карты по маленькой. Больше всего на свете он любит свою скрипку — и это мне в нем тоже нравится.

— Герр Крылов тоже играет на скрипке, — вставил шулер. — Мы бы могли устроить здесь маленький домашний концерт.